Солженицын назвал свою книгу об исторических взаимоотношениях русских и евреев – «Двести лет вместе». Новый фильм Валерия Тодоровского предлагает нам провести время в смешанном обществе русских и евреев (на момент 1970 года, в СССР) всего два часа с довеском. И нельзя сказать, что его волнуют именно межнациональные притяжения-отталкивания. Скорее в героях ему важно то, что они – люди. Семья!
В ДОМЕ, террасой выходящем в обаятельный одесский дворик, собралась семья Раисы и Григория Давыдовых (Ирина Розанова и Леонид Ярмольник). У них три дочери, что по еврейским меркам означает неполное Господне благоволение, по русским – отсылает к чеховской поэтической драме о трёх сёстрах, а по общекультурным – к трагедии короля Лира, на выбор. Одну сестру, московскую Аллу, мы не увидим – в картине фигурирует только её муж-журналист Борис (Евгений Цыганов) с подростком-сыном Валерой. Другая сестра – Лора (Ксения Раппопорт) притащила к родителям своего запойного мужа Володю-композитора (Сергей Муравьёв) и дочь Женю. Они живут в Ленинграде и потому единственные в фильме тянут лямку культурного разговора, то есть редко, но упоминают фамилии композиторов и названия опер и сонат. Третья дочь, страстная Мира (Евгения Брик), замужем за невнятным Адиком (Владимир Кошевой). Тем временем в Одессе объявляется карантин из-за эпидемии холеры, и персонажи оказываются заперты в городе, как несчастный композитор в новелле Томаса Манна «Смерть в Венеции». Но с другими колоритом и результатом.
Мирное копошение вокруг стола с пищей, которую исправно готовит типичная заполошная мама Рая (Розанова старательно приоткрывает рот и заводит глаза под лоб, как обычно делают все актрисы, изображающие еврейских мамочек), нарушено страшным сообщением. Мира и Адик собираются на отъезд в Израиль. Григорий Иосифович, настоящий советский человек, восстаёт против предательства дочери. Потрясённый изменой в собственном доме, он гордо уходит из дома и отправляется в море пить холерную воду – жить больше незачем. Однако в драматических обстоятельствах еврейское вдруг проступает сквозь советское (Ярмольник это отлично играет). Холера Григория не берёт, в разговоре он то и дело переходит на идиш, а грядущий отъезд Миры совершенно перекрывается новым ужасным происшествием. Евгений Цыганов – Борис, от которого, ясно, девкам ждать беды, – смотрел-смотрел на соседскую пацанку, пятнадцатилетнюю Ирку, игравшую в дурацкие детские игры с его сыном, да и загорелся вожделением непреодолимой силы. Сразу предупреждаю бдящих моралистов: ничего не было, кроме пары поцелуев. Цыганов-Борис лишь смотрит тяжёлым тупым взглядом на девчонку Ирку, такую же противную, как большинство девчонок возраста выдуманной Набоковым роковой Лолиты. Однако Борис проводит её на карантинный корабль, селит в одну каюту с сыном и строит планы увезти свою зазнобу в Москву… Приходится доблестному Григорию Иосифовичу отправляться к парализованному деду-соседу на тяжёлые разборки.
А при чём тут Одесса, почему не Киев, не Ялта и так далее, спросите вы, а я вздохну. Одесса немножко ни при чём. Как известно, снимать кино, чьё действие отстоит от нашего времени на тридцать и более лет, в крупных городах России и Украины практически невозможно. Старую Москву в «Статском советнике» снимали в Твери, и «Одессу» нашли не в Одессе – часть выстроили на студии, часть подсняли на южном побережье Краснодарского края. Стеклопакеты и спутниковые антенны принципиально изменили облик поселений. Так что реальная Одесса для исторических стилизаций непригодна. Но ведь остался – вроде бы ещё остался? – одесский «миф», жемчужина в ожерелье русских советских мифов о блаженных солнечных краях, населённых светлыми гостеприимными людьми (миф Грузии, миф Армении). С мифом Одессы в «Одессе» тоже нелады.
Еврейство предстаёт в этой картине как разновидность неопрятного и бескультурного мещанства. Когда от приторно-любезных интонаций вмиг срываются на визг, крик, ругань. Просто с характерным взведением интонации вверх, как это всегда делают рассказчики еврейских анекдотов. Сильно вылезает низменное начало – зависть, вожделение, озлобленность, корыстные претензии. Советский быт лишь прикрывает обычные разборки галутного еврейства. На этом фоне добродушный русский пьяница-композитор выглядит даже привлекательно. Но отец семейства Григорий-Ярмольник нравственно превосходит своё окружение, так что баланс национальных плюсов-минусов в целом соблюдён по принципу «все мы не ангелы».
Наличие в Одессе 1970 года мощной киностудии и сильного оперного театра никак не влияет на семью Давыдовых. Вообще в фильме царит удивительное для Валерия Тодоровского безразличие к культуре. Потому что для этой среды она и не имеет никакого значения – здесь царит семья в первобытном смысле слова, царит жизнь как живот… или то самое, куда так хочет попасть герой Цыганова, глядя тёмным взглядом на девчонку Ирку. Всем русским советским мифам суждено сгореть в безжалостной топке истории, а это – оно же основное.
Тодоровский в полной мере обладает свойством производить «киногеничный продукт», который можно употреблять с удовольствием – с изрядным ли, с умеренным ли. Два часа пролетели без скуки, да и на Ярмольника смотреть отрадно. Но, замечу, в картине ощущается дефицит художественного наполнения образов (сценарий М. Белозора по киноповести Д. Иванова). Придумали, что есть три сестры, – а разработать образы не удалось. Одну, допустим, под предлогом карантина держат в Москве, и она на экране не появляется. Но две другие, Лора и Мира, особы довольно блёклые, Лоре вообще только одна черта досталась – тревога о пьющем супруге, а играет её Ксения Раппопорт. Мира изменяет мужу, но не на глазах у нас, а где-то там, в Москве, так что в кадре Евгения Брик томно ухмыляется, и вся игра. И вот что я подумала для уярчения персонажей художественных фильмов.
В конце «Одессы» появляется благодарность Роману Абрамовичу, Михаилу Прохорову и другим лицам. Это понятно, на деньги Минкульта каши нормальной питательности не сваришь. Но отчего бы нашим благодетелям не поступать так, как однажды измыслили в петербургском зоопарке? Там предложили известным людям спонсировать не весь зоопарк, а курировать отдельных зверей. Кто-то взял льва, кто-то панду, кто-то винторогого козла…и дело пошло! Так вот, было бы исключительно правильно для спонсоров отдавать деньги на кино не просто так, а конкретно на того или иного персонажа в исполнении того или иного артиста. Чтоб его характер был выпуклым, судьба изобиловала занятными коллизиями, да и снимали его поотчётливей.
А то в «Одессе» у самой Раппопорт мимики не разберёшь!