Сергей Шаргунов. Писатель и время

Шаргунов С.: Не будем преувеличивать мою молодость, Лермонтов в мои годы уже давно лежал в могиле. Мне 33 года и нет более неприятного для меня словосочетания, чем «молодой писатель». Потому что либо это писатель, либо нет. Но при всём при этом, надо сказать, что я периодически слышу подобные высказывания, особенно это звучит в связи с моей новой книгой «1993», потому что это не только семейный, но и исторический роман. Я думал, что таких высказываний будет немного, но мне показалось, что всё-таки достаточно много, часто я встречаю в блогосфере или на очередной встрече, презентации книги: кто-нибудь поднимается и спрашивает: «Ну как же так, Вам сколько было, 13 лет тогда, как Вы можете писать о том времени?» Хочется заметить, что, например, Лев Николаевич Толстой, сколько ему было лет во время войны с Наполеоном? Минус и минус. Естественно, дело не в том, современник ты или нет тех или иных событий, а дело в том, можешь ты писать или нет. Конечно, если говорить, тем не менее, о погружении в материал, то это, Виктор, вопрос не праздный. Я подробно и планомерно изучал всё, что было связано с трагедией 20-летней давности, «нырял» в архивы, поднимал видеозаписи, общался с огромным количеством свидетелей и очевидцев, но это отдельная тема.

АН: Вы, по-моему, даже входили в специальную комиссию Государственной Думы?

Шаргунов С.: Да, достаточно давно ещё, когда мне было 17 лет, я учился на журфаке. Я пришёл в эту комиссию, видел большое количество родственников погибших и видел целую вереницу пострадавших тех событий. Многие реальные судьбы вошли в художественную ткань этой книги. Кроме всего прочего, 13 лет - это был не такой уж и маленький возраст. Я не исключаю для себя написание исторического романа, в том числе о XIX веке. Мне кажется, что какая-то зоркость литературная (в данном случае я не столько о себе, а вообще о литературе), она может возникать в разном возрасте. Наблюдательность, способность проникнуть в психологию людей. Многие не верили, что Шолохов написал «Тихий Дон», безусловно, он был, по сути, мальчишкой, написал грандиозное произведение мировой классики ХХ века. Всякое бывает.

АН: Раз уж мы затронули эту тему 1993 года, скажите, что превалирует: художественный вымысел, образ, либо документальные вещи?

Шаргунов С.: Для меня было важно рассказать об обычных людях. В центре этого романа он и она. Он бывший электронщик, занимался ракетами, превратился в электрика, вместе с женой они работают на аварийке, где она диспетчер, сидит на телефоне. Противостояние прошло через их семью, история семьи превращается в историю страны. Мне кажется, что правильно, когда литература рассказывает о людях. Это история обычных, я бы даже сказал простых людей, которые в какой-то момент пропали как будто бы из литературы. Эта история показана на фоне времени, на фоне трагического переломного времени 1993 года. И Виктор, так зовут героя, оказывается закручен вихрем событий, и его глазами можно увидеть происходившее в сентябре и октябре 1993 года, поэтому все ключевые существенные эпизоды того противостояния в этой книге тоже присутствуют. С художественными средствами, но с документальной подкладкой. Мне было принципиально важно не покривить против документалистики в фактуре. Это описано художественно, с метафорами, с метаниями, с репликами разных людей, краски, но сама фактура: где, кто, куда пошёл, что произошло, последовательность событий - было важно восстановить покадрово. Так что, смею надеяться, что для кого-то эта книга может быть ещё неизвестной правдой об октябре 1993 года.

АН: Заинтриговали, прямо сразу хочется взять и начать читать.

Шаргунов С.: Рекомендую. У меня на руках сейчас нет ни одного экземпляра, практически полностью распродан тираж и буду допечатывать новый.

Шаргунов С.: Она права, уважаемая Елена, потому что писательский заработок кормит лишь на 20, может быть на 40%. Конечно, книга может кормить месяц, два, за счёт гонорара. Плюс переводы: у меня книги на французский, английский, итальянский переводятся и, конечно, это тоже какие-то деньги даёт. По преимуществу я кормлюсь за счёт смежных с литературой дел. Я - главный редактор большого сайта «Свободная пресса». Я пишу много колонок, стараюсь писать не праздно, а чтобы это каждый раз было чем-то вроде рассказа и можно было даже включить в книгу. При этом важно, чтобы написанное было искренним выражением того, что беспокоит. Очень многое в стране и возмущает и беспокоит, заставляет переживать. Вот эта колумнистика присутствует в разных местах, например, раз в неделю появляется и текстовая, и аудиоколонка на «Коммерсант FM». На“Эхо Москвы» я по пятницам делаю программу в 20.13 как соведущий и во многих других местах. Большое количество журналистской работы.

АН: Тому, чему Вы, собственно, учились на журфаке МГУ.

Шаргунов С.: Да, не факт, что там меня этому научили, учился, скорее, сам, помимо всякого внешнего образования. Это не только заработок денег, хотя понятно, не только себя надо кормить, сын подрастает, и мы знаем, как в школе сейчас учёба обходится и прочее. Главное в том, что я не изменяю себе, мне нравится моя работа. Мне нравится журналистика и мне кажется, что я здесь не ухожу от литературы, в том числе, когда делаю сайты.

Шаргунов С.: Когда приезжаешь в Новосибирск или Челябинск, в Вологду или Рязань, как недавно – обнаруживаешь очень разную аудиторию, собравшуюся в зале. Это может быть юный бомбист, парень с ирокезом, злой экстремал; это может быть батюшка в кирзачах с крестом и в рясе; это, непременно, будет библиотекарша, которая выросла и сформировалась на классике, а также на толстых журналах с Юрием Трифоновым, Михаилом Козаковым, Валентином Распутином; это может быть юная девица курсистка, барышня с филологического факультета; могут быть местные журналисты. Но недавно, когда было ещё тепло, я читал отрывки своего романа на одном опен-эйр фестивале и больше всего меня порадовали охранники этой площадки, я вдруг увидел, как они стягиваются, стоят и слушают со смехом, с интересом, с задумчивостью всё до конца, прервав свои разговоры и даже прекратив на время курить. Мне это было лучшей наградой, что обычным людям тоже интересно, не всегда у них есть возможность читать современную литературу. Но я уверен, что если возможность такая возникает, то моими читателями становятся, в том числе и они, обычные нормальные люди.

Шаргунов С.: Да, есть. Например, есть такая «Книга без фотографий» - это можно сказать ранний мемуар, она была написана несколько лет назад. Когда мне было 30 лет, я решил подвести определённую черту под биографическими сюжетами, рассказать о себе: взросление в семье священника на фоне позднесоветского заката, разные поездки на войну: Киргизия с революцией, Осетия с войной, Чечня, русская деревня с последним крестьянином, который вселяет в меня странную надежду и там есть глава под названием «Как я был алтарником». Это подробное описание, в том числе церкви ещё на переломе эпох: советская и уже перестроечная церковь. Я был алтарником, ходил со свечой, прислуживал в алтаре, конечно, я с детства впитал в себя церковнославянский язык и первые книги, которые меня окружали (часто в этом признаюсь и признаюсь ещё раз, что писать я начал раньше, чем читать) я брал книги, помню были такие домотканые переплёты жития монахини Таисии, и я переписывал буквы, каждое слово в рамочку.

АН: На церковнославянском?

Шаргунов С.: Конкретно эти книги были и на русском, и на церковнославянском. Я хочу сказать, что церковнославянские буквы как то естественно сливались с русскими в моём сознании с самого раннего детского времени. Теперь более подробно скажу об отношениях с церковью. Во-первых, с папой у меня прекрасные добрейшие отношения, потому что это мой отец, он меня в значительной степени воспитал, и сейчас он мне очень помогает с воспитанием своего внука, моего сына Вани. Я думаю, что это большая ответственность быть священником. Надо сказать, что он сам крестился только в 25 лет, был успешным поэтом и переводчиком. Это человек, сделавший себя, рванувший из совсем глубин – он с Вятки,родился в посёлке Труд №4, отец погиб на фронте в штрафбате, мать – 2 класса образования. Интереснейшая судьба, он был суворовцем, в итоге окончил институт иностранных языков, знает много языков. Его вера, его дальнейший путь – это личный глубоко осознанный выбор. Я знаю несколько вариантов детей священников: бывают богоборцы, например, Чернышевский, который был сыном известного Саратовского проповедника. Можно вспомнить, что Варлаам Шаламов в значительной степени праведник, тем не менее, будучи сыном священника всегда называл себя атеистом. Он был таких крайне марксистских взглядов на момент, как попал в лагерь. Есть другой вариант – династийность, когда потомки наследуют и в какой-то момент эта связь прервалась. Слава Богу, что она восстанавливается. И я вижу уже эти семьи: дед, отец, внук, все идут, слава Богу, по духовной линии. Мой вариант, скорее, третий, ни в коей мере не богоборчество, но и не династийность. Это, всё-таки, личный выбор. Я думаю, что это колоссальная ответственность. Это ведь не просто сын ювелира или сын пекаря, по крайней мере, я так это воспринимаю. Дай Бог, что есть хорошие батюшки и всё это продолжается, но для меня литература – это пространство приложения сил. И просто, может быть, мой трепет перед загадкой бытия ни в коей мере не позволяет мне профанировать отношение к церкви. Я с огромным почтением отношусь к церкви, но я никогда не стал бы позировать перед иконой, как это становится модно среди разного рода общественных деятелей. На мой взгляд, это глубоко личная история отношения человека и Создателя.

АН: Никто не исключает, что это может и в 50 лет прийти, потянет, да?

Шаргунов С.: Как знать, может быть ещё будет постриг и уйду в скит: «Еще одно, последнее сказанье — И летопись окончена моя» - превращусь в такого Нестора. Может быть, последние мои книги будут разительно отличаться от первых.

АН: Как бы логический переход к следующему вопросу.

Шаргунов С.: Шамиль, я с большим уважением отношусь к православной церкви, и я считаю, что православие - это очень хорошо. Считаю, что у нас степень реальной веры невелика у людей, здесь больше факторов - как культура и традиции, потому что многие люди просто зашли, свечку поставили. Даже в Евангелии сказано, у кого вера будет размером «с горчичное зерно» - микроскопическая, тот уже молодец. Много ли таких найдётся, в том числе среди тех, кто «бьёт себя пяткой в грудь» с криками, что он православный.

Мы подходим к теме национальной идеи. Это сложный разговор, есть русская культура, есть идея развития, и есть вопрос доверия. Мы сейчас переживаем абсолютный кризис доверия всех ко всем. В России могут быть люди разных вер, в России могут быть люди не верующие – все они остаются гражданами России, и все они могут быть патриотами нашей Родины. Я против какой-то сегрегации здесь, потому что верит человек во второе пришествие или не верит – это его личное дело. Другое дело, я повторяю, что наша конфессия и православная церковь – это существенная основа существования государства, важнейшая основа. Но, куда ж нам плыть? Возможно ли это развитие? Ведь бывают и другие контексты, я часто сталкиваюсь с этими вопросами: «Что вы их оправдываете, посмотрите, церковь с хозяевами жизни, как они зажрались» и прочее. Не всегда это правда. Я знаю огромное количество достойных искренних священников, в том числе в деревнях, которые сами на последние копейки закупают свечи, раздают бабушкам, сами заботятся. Где-то церковь становится, по сути, центром села. Но есть и другие проблемы - проблемы конформизма. Может возникнуть ситуация, что нам скажут: «Да, у нас всё хорошо, у нас православие», а при этом будет олигархический бандитский строй. Запросто, зачастую и во многом мы это и наблюдаем. Поэтому вопрос в доверии, а доверие к государству, к соседу, доверие к происходящему в стране и надежда на то, что это развитие будет происходить, невозможно без решения элементарных вопросов. В том числе это касается разворовывания государства, чудовищная коррупция, которую мы наблюдаем и пока что ответом становятся лишь показушные и лишь усугубляющие положение дел отдельные акции и пиар ходы. Это вызывает смущение или возмущение. Но, это разговор отдельный, думаю, мы его сейчас продолжим.

АН: Я так понимаю, что там где заканчивается семья, там заканчивается родина. Как когда-то крестьяне в царской России гнали врагов до границ своего поселения и там у них всё заканчивалось, разворачивали оглобли...

Шаргунов С.: Мнение правильное. У нас кризис семьи, он и в мире, и в России. Семьи осыпаются, не долго существуют, это в том числе связано с такими стремительными потоками жизни, с распахнутым всем ветрам миру. Это некая новая реальность, конечно, прежний деревенский уклад редко наблюдается, но это ведь ещё проблема, например, жилья, для молодых ребят. А где им вместе жить? Кто им даст крышу над головой, а значит, это проблема демографии, рождения детей. Поэтому возникает вопрос, почему мы вымираем? Почему оказывается невыгодно рожать детей? Конечно, что-то, как правило, декларативное происходит в ответ на эти вопросы. Но, например, многодетным семьям обещали давать землю с инфраструктурой, для того, чтобы могли отстроиться. В результате мы пока этого не наблюдаем. Я не столь давно писал как раз статью, у меня на даче соседями оказалась семья, которую просто попросили вон. А их там четверо ребятишек, им негде жить, все обещания власти о том, что будут давать дома, не сбылись. Жена попала в аварию, муж тоже не тянет до конца. Я написал статью, есть хороший момент - это человеческая солидарность и самоорганизация. То, что внушает определённую надежду, люди скинулись и в итоге купили семье дом в Пушкино. Хотя, нашлись, конечно, и такие, кто говорил: «А нафиг помогать», «Надо растащить этих детей», «Надо отдать в детские дома», «Зачем рожают?» - такие разговоры тоже слышали. На самом деле, без внятной волевой политики, которая будет поддерживать демографию, семью, предоставление жилья молодым семьям – ничего не будет. Вот об этом нужно думать, а философствовать и пускаться в лирические рассуждения можно сколько угодно.

АН: В продолжении вопроса хочу спросить у Вас, как Вы думаете: почему то мы за границей, выходцы из Советского Союза – все русские, все гордимся Достоевским, Чеховым. А у себя на Родине начинаем делиться на национальности - события в Бирюлёво. Это очень опасная тенденция – разжигание национальной розни и даже Собянин признал, что есть такая тема, над которой надо работать. Как Вы думаете, почему наш народ так разобщился?

Шаргунов С.: Да, за границей, действительно, до сих пор всех советских называют русскими. Это касается и русской мафии. К сожалению, процессы зашли слишком далеко. Проблема неконтролируемой миграции существует. Эта проблема существует и в Европе, которая, по сути, оказалась сломлена за счёт своей толерантности. Я ни в коей мере не шовинист, я люблю и уважаю все народы без исключения. Я родился в Советском Союзе и считаю, что все Советские республики - это, на самом деле, братские республики должны быть. Но у нормального обычного человека возникает вопрос, почему когда мы были одним государством, например, жители Таджикистана, Узбекистана жили в своих республиках, а как только они от нас отделились, их мужское население поголовно переехало в города Российской Федерации? Это возможные ответы, типа: есть хочется, но даже самый рьяный поборник миграции должен признать, что происходящее антигуманно. Приезжают они сюда, как дешёвая рабсила, зачастую оказываются в бесправном положении. Большую часть даже тех смешных денег, которые они должны получать – у них отбирают, поэтому они зачастую просто выходят с кистенём на большую дорогу в сумерках. Понятно, что криминальная ситуация есть и среди обычного населения, живущего здесь традиционно, но одно дело, когда на кухне Марья Ивановна поссорилась с Василием Петровичем, другое дело, когда приехавший человек совершает преступление, как это случилось в Бирюлёво. В этом простая азбучная суть конфликта. Здесь замечу, что, к сожалению, никаких решений и мер со стороны власти пока не видно, кроме показухи. Закроем овощную базу, закрыли, но это значит, что те, кто там работал, они же не рассосались, они теперь в ещё более озлобленном состоянии будут бродить вокруг. Есть социальные аспекты - это столкновение бедных и сверхбедных, конкретная ситуация с Бирюлёво. Есть аспект экзистенциальный и психологический – это агрессия, она возрастает. Я сказал об этой степени недоверия, агрессия кромсает наше общество на куски. Агрессия возникает там, где люди не видят развития. Они не понимают, куда двигаться дальше. Я уверен, можно было решить эти проблемы с межэтническими столкновениями – раз и, при этом, иметь нормальное большое государство. Это зависит от политической воли. Может быть нормальная близкая интеграция и при этом решение проблемы неконтролируемой миграции. Можно создать центры уже там: в Киргизии, Таджикистане, Узбекистане, где будет абсорбция, где будут выдаваться культурные азы, и человек будет проходить определённый экзамен и тест на знание русского языка, заранее, ещё там и, конечно, можно уже выстраивать вакансии для специалистов. Для этого не нужно понижать финансовую планку. Не нужно рассчитывать, повторюсь, на дешёвую рабсилу, которая, конечно, выгодна предпринимателям иаффилированным с ними чиновникам и государству это всё выгодно. В итоге страдают все – обычные простые люди вне зависимости от того, приехали они оттуда или живут здесь. Главная проблема состоит в безнадёге, злости и можно бесконечно душить, закрывать мантрами происходящее или устраивать крикливые ток-шоу, не имеющие никаких практических последствий, но проблемы, к сожалению, нарастают и будут нарастать, и остаётся один главный вопрос: где рванёт дальше?

АН: Да, это страшно, конечно, ждать и ничего не делать.

Шаргунов С.: А какое пророчество, кто погубит Россию?

АН: Наверно, да.

Шаргунов С.: Конечно, нужен живой патриотизм. В значительной степени за последние годы сама идея патриотизма оказалась сильно дискредитирована официозом. Когда люди слышат о свободе и тем более о либерализме, они сразу думают, что это значит всё разрушить, развалить, лишить пенсионеров пенсий и пополнить миллионами ребятишек ряды беспризорников. Вот с чем у нас ассоциируется свобода и либерализм – сдача позиций нашим «доброжелателям» из других государств. Когда слышу о патриотизме последнее время, всё чаще возникает образ чиновника с тремя подбородками и животом, который «пилит» миллионы, пристроил на нефтегазовое местечко своего сына: одного на нефть, другого на газ, всё свое семейство и при этом осеняет себя крестом и говорит: «Россия встаёт с колен». Или, например, вспоминаются всякие шабаши движения «Наши». Я думаю, что совершенно целенаправленно у нас дискредитировался патриотизм со стороны власти, потому что отсутствие живого патриотизма, естественной верности народу - это главная беда нашей страны. Нормальному человеку, а нормальных людей у нас 90%, просто некуда податься: слева бесы, справа бесы - думает он. Слева – совершенно нигилистическая безумная квази-прозападная прослоечка, которая варится сама в себе и бесконечно тоталитарна по своему сознанию, уже давно антиинтеллектуальному. А справа- бессмысленный официоз, связанный скорее с «распилом», с расхищением и полной безыдейностью. Но я верю в то, что прорвётся и прорастёт живое чувство патриотизма, даже я бы сказал народничества. И мне, в том что я делаю, говорю, пишу, очень важно вот это сопереживание обычным людям, нашему народу.

Шаргунов С.: Да, может. Вот он сидит перед Вами, поверьте. Но это не так просто, это сложная история, потому что ещё 10 лет назад, в 23 года, я уже был достаточно известен в кругах литературы и журналистики. Уже были и премии, и книги, хотя мне было не много лет. Это требует, наверное, каких-то способностей, но и волевых усилий. Нужно не сдаваться, когда вы написали произведение, нужно уметь смотреть на него критическим взглядом, нужно штурмовать издательства и издания и, не всё сразу. Я помню свои первые рассказы: написал подборку рассказов, мне было 19 лет. Я пошёл туда, сюда, мне говорят, да, мило, хорошо и ничего более, никакого продвижения. Вдруг повезло, пришёл в журнал «Новый мир», зная, что есть такой главный «толстяк» среди толстых журналов. Внезапно они пробили толщу этого журнала, они вышли. Потом повезло: на литературную премию отправил своё произведение. Дальше становится и легче и тяжелее, потому что возникает большое количество завистников, недоброжелателей – это неизбежно в любом деле. С другой стороны, и легче, возникает кругозор, понимаешь ситуацию. Сейчас всё в этом смысле достаточно просто, главное писать.

АН: Есть и Интернет и блоги, можно позиционировать.

Шаргунов С.: Сейчас поменялась эта история, сейчас возникло всё это. Когда я начинал, толком этого ещё не было, но это ведь тоже опасно - история с Интернетом, многие думают, что они могут быть крутыми писателями в рамках своего бложика. Это не правильно. Важно признание, важно, чтобы тебя прочитали, во-первых, читатели – это самое главное, во-вторых, важна среда. Если вы хотите быть писателем, для начала почитайте современную литературу, не отплёвывайтесь, поймите, что там есть немало отличных серьёзных произведений. Каждый год появляются 2 – 3 очень хороших романа, уверяю вас. Другое дело, может быть, учитывая то, что сейчас не такое герметичное общество, как когда-то с баснословными тиражами толстых журналов, не все успевают следить, но новинки литературы, как принято выражаться, возникают яркие, интересные и многие книги я мог бы с ходу порекомендовать. Кстати, только посмотрел, был на премьере фильма «Географ глобуспропил» Александра Велединского, моего доброго товарища, блистательного режиссёра, который в свои, почти 50 лет, внезапно воскрес, прорвался. Он всегда был талантлив, взял, прорвался, сделал классное кино, получил «Кинотавр», скоро будет на всех экранах, смотрите. А основа для этого фильма, тоже замечательный роман пермяка.

АН: Алексея Иванова?

Шаргунов С.: Да.

АН: Обалденный писатель, совершенно необычный.

Шаргунов С.: Да, естественно, я тоже очень люблю Алексея Иванова. Это к вопросу о писателях, вот кто ему помогал прорваться? Слава Богу, сел и написал. Самое главное, что нужно писать.

АН: Кстати говоря, когда авторитетные люди говорят о молодых писателях, хочется почитать. Я об Алексее Иванове узнал от Чубайса, что Чубайс читает Алексея Иванова. Думаю, что же это такое, интересно, а как так? И, действительно, совершенно необычный. И надо таким людям помогать, начинающим писателям.

Шаргунов С.: Я думаю, Вы точно так же могли услышать об Алексее Иванове от Проханова или от Рогозина, от Чубайса можно услышать или отКвачкова,дело не в этом, потому что это, прежде всего, хорошая русская литература, как раз вне идеологического сектантства: о людях, об их отношениях, яркая психологическая проза.

АН: Коли мы перешли к теме преодоления трудностей, прорыва к публике, к аудитории, Виталий спрашивает, кто Ваш первый главный критик, кроме того, что Вы первый критик, самоцензор.

Шаргунов С.: Я некоторые статьи даю папе почитать, зарисовки. Некоторые прозаические тексты я даю маме почитать, тем более, они литературно одарённые люди, мне кажется, со вкусом. Я здесь вам признаюсь, что с родителями иной раз даже очень советуюсь и где-то прислушиваюсь. Есть несколько друзей и подруг, с которыми можно посоветоваться. Но прежде всего, я доверяю себе. Вообще, когда пишешь, важна безоглядность и не нужно потакать массовому мнению, но забывать о читателе тоже не стоит. Возникает ощущение, что ты сидишь в кафе и разговариваешь с приятелем, за окном осень, вы попиваете что-то, ты его иногда для убедительности трясёшь за плечо и рассказываешь ему какую-то историю и говоришь: «Здравствуйте» - тем, кто подсел к столу, может быть ты стал говорить чуть громче и это кого-то захватило, становится интереснее кому-то, но в принципе это каждый раз личный разговор.

АН: А приходилось переписывать, переделывать после самых первых, самых близких критиков, что-то?

Шаргунов С.: Я нахожу время для правки. Я писал полтора года последний роман, он большой 570 страниц и полгода я отдал редактированию. Конечно, я целыми главами переписываю. Где-то, мне показалось, что Ходулина немножко, Фелитона, потому что я писал об обычных людях: о рабочих. Очень сложно писать о рабочих. В том числе пригодились репортёрские навыки, я отправлялся в аварийную службу, спускался под землю, в том числе говорил со многими специалистами. Конечно, какие-то детали, в том числе связанные с событиями 1993 года, где то, я что-то дописывал, помню, говорил с девочкой, которая пошла со своей мамой на митинг к Дому Советов и потерялась там в толпе, потом всё время провела внутри здания, она мне интереснейшие истории рассказала. Где-то, где происходит гул народа и маленькая девочка рассказывает старушкам, про трофеи, взятые в мэрии, про чипсы и банки с колой, какие-то чёткие детали, которые не придумаешь, не подделаешь, я, конечно же, туда инкрустировал.

АН: Видимо тема национальной идеи всё больше и больше волнует наших читателей и вот наш постоянный автор, внимательный и вдумчивый читатель Сибиряк Евгений возвращается к этой теме.

Шаргунов С.: В известной степени я уже ответил на этот вопрос, когда говорил о семье и о демографической катастрофе. Да, разумеется, то что говорил Александр Исаевич «о сбережении народа» и многие его тезисы, как нам устроить Россию - не со всеми из этих тезисов я согласен, но мне кажутся важными. Конечно, есть ощущение, что народ - это такая «снежная баба», которую принесли в тепло в истопленную избу: и вот, отвалился один кусок, другой, и вот уже упал нос-морковка и растекаются воды по полу. Род тает, что бы нам бодро не рапортовали по поводу небольших демографических достижений. Понятно, что это связано и с бэби-бумом 80-х, и с увы неконтролируемым миграционным притоком. А, в сущности, есть неумолимые логические и статистические показатели, по которым становится нас - людей всё меньше и меньше в России. Сбережение народа невозможно без правильных психологических кодов, потому что некоторым людям хоть «в петлю лезть». Отсюда и «бухалово» и отсутствие большого общего дела, и отсутствие веры, и в себя и в завтрашний день.

Шаргунов С.: Я не знаю, не слышал этой передачи, мало ли кто что сказал. Ничего не думаю. Валентина даже приводит фамилию ведущей, Карацупа, я специально посмотрел, ради интереса, есть ли такая ведущая и не обнаружил. Может быть, уважаемая Валентина просто фамилию неправильно расслышала, но я благодарен за слова уважения, дорогая Валентина, могу Вам сказать, что про своего любимого папу я всё уже сказал, всё у нас прекрасно. А то, что какие-то будут нападки и будут пытаться об отце судить через сына, по отцу судить о сыне и прочее, это тоже не правильно. Притом, что у нас прекрасные доверительные отношения, понятно, что мы оба со своей самостоятельной дорогой и в чём-то у нас могут разниться взгляды, подходы. Мой папа полностью внутри церкви, я всё-таки литератор (не важно, в чём эти взгляды могут разниться), но в целом, в главном, есть общее понимание. А то, что есть место спорам или размышлениям, это есть в отношениях любых людей и то, что какие-то безумные пропагандисты пытаются внести принцип родственной ответственности, как это у нас было в своё время, это, конечно, выглядит нелепо. Все взрослые люди отвечают за себя.

Шаргунов С.: Молодёжь? Да, наша молодёжь прекрасная, замечательная, разная, проблема в том, что часто не хватает самостоятельного мышления, потому что Интернет даёт иллюзию альтернативной точки зрения и где-то это так, но они очень легко сколачиваются в стаи и возникает какой-то новый конформизм. Но мне кажется, всё-таки есть какая-то храбрость у сегодняшних молодых, они не оказались фрустрированными, подавленными всем тем, что пережили предыдущие поколения: многих оглушили танковые залпы 1993 года, многих замучила безработица и просто бедная жизнь, 90-е годы, нулевые тоже. А молодёжь, даже когда так часто кажется, что они конформистски настроены и смотришь на опросы, вроде бы главное для 20-летнего - это устроиться менеджером среднего звена в Газпром, а потом видишь этого же 20-летнего, когда он подставляет свои рёбра под дубинки и смело отправляется в автозак, отстаивая свои представления о чести и справедливости. Когда происходит какая-то явная несправедливость, 90% всех выходящих, это как раз молодёжь. Так что, дорогой слушатель Олег Дмитриев, не будем так уж сильно переживать, но вопрос образования для нас, конечно, важен в любом возрасте, так же как и вопрос самостоятельной достойной личности. Но ведь наше телевидение, зачастую дегенеративное и убогое, оно формирует сознание людей и не только молодёжи. Может быть, даже растлевают пенсионеров. Давайте позаботимся о нравственном состоянии пенсионеров, которые в основном смотрят программу «Пусть говорят» с бесконечной расчленёнкой и все эти адские ток-шоу. Мне кажется, что это тоже актуальный вопрос, что там с душами и сердцами пенсионеров.

Шаргунов С.: Очень приятное письмо от Марии Гордеевой. Человек, прочитавший мои книги и знающий по именам разных героев. Она вспоминает Лену Мясникову из ранней книги о рае и даже бедного Рязанова из одноимённого рассказа, напечатанного в начале 2000 года в журнале «Новый мир». Всё резонно, я даже призадумался, Мария, когда прочитал Ваш вопрос и даже с горя махнул стакан вискаря, думаю, а может куда-то ни туда я забрёл. А потом, поразмыслив, подумал, что сколько существуешь и сколько пишешь, столько будут возникать какие-то вопросы. Мария меня упрекает, что мои герои становятся слишком народные, что я как-то слишком близок к читателю, а надо больше думать об эстетической форме. Всё верно, но и о том, и о другом надо думать. Мне кажется, что каждая новая книга должна быть каким-то новым шагом. Я смею надеяться, что каждая моя новая книга, лучше предыдущей. И что касается языка, форм и всего прочего, не отрекаются любя, а язык я люблю очень, и прекрасно понимаю, что это главное в литературе, поэтому надеюсь, Мария, Вас порадовать новыми текстами и новыми героями.

Шаргунов С.: Обращаясь ко мне, Серёга. Валера, смысл жизни в постоянном преодолении и в той или иной мере в творчестве, наверное. Но каждый человек находит и не находит ответ на этот вопрос сам. Например, Жан-Поль Сартр ярко из Рима сказал, что на самом деле никакого смысла нет, и получил за роман «Тошнота» Нобелевскую премию, от которой ярко и демонстративно отказался. И об этом писали все, включая Александра Сергеевича Пушкина. Но я думаю, что смысл жизни есть хотя бы в том, что мы мило так сейчас с Вами общаемся, разве нет? И может быть, в этом разговоре возникает что-то очень важное и полезное, что даже с глубинной философской точки зрения оправдывает наше бытие.

Шаргунов С.: Это встречный поток, дорогая Анастасия, встречное движение. С одной стороны, есть, действительно, оголтелые отмороженные журналисты или просто персонажи, которые готовы «камня на камне» не оставить от церкви. Когда происходит, например, страшное наводнение, они распространяют дезу, в том числе через свои популярные СМИ, потом это расшаривается в Интернете или твитится бесконечно, или постится, что, например, какой-нибудь батюшка сказал, что только за деньги будет отпевать утопленников. Потом оказывается, что всё совершенно не так, но общее отношение к церкви уже сформировано в обществе. Это отношение, в целом, достаточно отрицательное (в обществе, в той части, которая активна). Это печально и это сложный вопрос. Меня всё это бесит, потому что такие огульные нападки на церковь, это грустно. Повторюсь, в церкви огромное количество прекрасных достойнейших людей и церковь делает очень много важного. Есть, как я сказал, и обратное движение. Оно связано с тем, что в церкви очень много тех, кто не хочет отвечать на вопросы нормальных обычных людей, в том числе связанных с нравственным обликом церкви, с её способностью отзываться на несправедливость. Многие спрашивают по поводу её излишней близости к «хозяевам жизни», как я сказал, и я думаю, что церковь должна больше разговаривать с людьми, и русская церковь имеет полное право быть более свободной. К сожалению, сегодня не хватает убедительных сильных пастырей, которые могли бы выйти и открыто разговаривать с людьми. Вот куда-то заносит очень многих. Кто я, чтобы об этом судить. Но я говорю сейчас о церкви не столько как о мистическом явлении, столько как о социальном институте. Церковь, как часть государства российского, в значительной степени переживает кризис, это очевидно. Это связано, опять-таки, с утратой доверия всех по отношению ко всем и с большими проблемами, которые переживает нынешняя политическая российская система. И все, кто оказывается слишком близки к этой политической системе, так или иначе переживают этот же эффект Антимидаса - то есть всё не в золото превращается, а во что-то другое. Но я говорю именно о социальном явлении. Как выходить из этой ситуации, вопрос большой, сложный, открытый. Но церкви просто как воздух требуются свободные живые открытые проповедники, которые бы говорили о реальных бедах и шли бы к бомжам, к нищим, в тюрьмы, рассказывали бы о ситуациях в лагерях, о беспределе в полиции. Вот такая церковь бедных, конечно же, вызывала бы огромное доверие, как у верующих так и у не верующих.

Шаргунов С.: Это может быть могло быть только подростковым жестом каким-то: разбить ноутбук об колено – но я не настолько обеспечен, чтобы это потерять. Или швырнуть айфон, в котором записано стихотворение. Нет, ну что Вы, не буквально сжигать, а delete, конечно, или взять и перечеркнуть. Разумеется, мы говорили немного о редактуре, очень много приходится уничтожать. Вообще мне свойственен перфекционизм, стремление к совершенствованию. И, конечно, я бесконечно придирчив и к себе и к тому, что пишу.

 АН: Сергей, Вы являетесь главным редактором журнала «Свободная пресса».

 Шаргунов С.: Интернет-издание.

 АН: Да. Считаете ли вы себя представителем оппозиции?

 Шаргунов С.: Во-первых, про издание: это журналистский проект открытый самым разным людям. У нас есть левые, правые и центристы. Я горжусь тем, что мы печатаем и Холмогорова, и Яшина, и Максима Шевченко, и Олега Кашина, который у нас постоянный колумнист. Также Дмитрия Ольшанского, Эдуарда Лимонова и Навальный со своими репликами у нас появляется, все. И представители власти точно также и члены фракции «Единая Россия» приходят к нам на видео конференции. И у нас есть задача, когда появляется новостной материал (у нас очень много людей работает журналистов), то обязательно есть 3 ракурса: мнение экспертов. Так что «Свободная пресса» - это действительно свободная пресса, совершенно независимая от всяких форм цензуры и подавления. Наша задача показывать палитру, любую общественную беду давать без прикрас, но давать возможность высказываться всем желающим и всем, кто может это сделать профессионально и интересно. Поэтому это принципиальная позиция - цветущая сложность. Многие материалы очень острые и резкие, но в этом тоже состоит свобода, чтобы читатель сам мог выбрать. А что касается меня, у нас просто очень расплывчато определение оппозиции. Я отношусь оппозиционно к несправедливости, беспределу, коррупции, к вот этому адскому недоверию, которое поразило всё наше общество. В этом смысле я всегда буду в оппозиции к злому, дурному и мерзкому. А что касается каких-то политических структур, то я нигде не состою, я человек абсолютно не партийный и я говорю то, что думаю. При этом, будучи весьма критичен по отношению ко многим проявлениям нашей политической системы и нашего чиновничества, нашего правящего олигархата, я остаюсь патриотом и государственником. Это тоже очень важно, я свой среди чужих, чужой среди своих, как и бывает, мне кажется с любым человеком, который желает оставаться честным. И я всегда отстаиваю свои убеждения, то, что мне кажется правильным и честным в конкретной ситуации. И в этом плане я полагаю себя последовательным человеком и конечно я могу раздражать как официоз, так и разные сегменты нашей оппозиции, которые часто сводятся к сектантству. Но то, что в России необходимы сущностные перемены, для меня это очевидно.

 АН: А в творческих союзах состоите, союзах писателей?

 Шаргунов С.: Никогда нигде не состоял, как ни заманивали, но недавно меня записали в один из творческих союзов, называется он «Союз писателей России», попросили просто писатели, которых я уважаю, уже не молодые заслуженные люди, это было даже в обмен на одно интервью. Я сейчас Вам секрет скажу: я готовлю книгу под названием «12 старцев», хотелось бы, что бы там был и Валентин Григорьевич Распутин. Я уже беседовал и с Фазилем Искандером. Так что буквально месяц назад получил ксиву члена «Союза писателей России», она ничего не даёт. Ни в коей мере не хочу как-то задевать эту замечательную организацию, слава Богу, что она существует, но мне кажется, что всё-таки это элемент советского прошлого. Самое главное - это прямая связь автора и читателя.

АН: Бытует мнение, что в алфавите 33 буквы и все уже слова сложены, всё написано, а всё остальное - интерпретации. Как Вы к этому относитесь?

 Шаргунов С.: Но это такой вопрос, отсылающий нас даже к наскальной живописи. Зачем нам Рубенс и Рембрандт - всё уже было нарисовано на сводах пещер, зачем нам музыка - существует «там-там». Я думаю, что это на самом деле хороший вопрос, потому что я очень люблю такого поэта Георгия Иванова, у него в позднем цикле были такие стихи, которые я попробую чуть ошибаясь воспроизвести по памяти: «Художников развязная мазня, Поэтов выспренняя болтовня... Гляжу на это рабское старанье, Испытывая жалость и тоску: Насколько лучше — блеянье баранье, Мычанье, кваканье, кукареку». Этот вопрос нас возвращает к вопросу основ бытия, о том, где подлинное искусство? Я не сторонник того, чтобы полностью заморачиваться на филологической стороне, хотя отношусь с бесконечным почтением и к этому труду. Культуры нам бесконечно не хватает сегодня в нашем обществе, в том числе культуры филологической. Но, конечно, искусство дышит где хочет и оно может присутствовать в смехе простого паренька из Бирюлёво, искусство - это может быть удаляющийся сутулой походкой бомж от одного вокзала к другому, искусство везде и настоящая литература всегда это демонстрировала. Но я думаю, что при этом, той достоверности, которая была зафиксирована в текстах в нулевые годы многих моих знакомых, мы говорили об Алексее Иванове - шаг сделан в сторону реабилитации романа. Литература усложняется. Я понимаю все идеи связанные с постинтеллектуализмом, свежестью, наива, но от этого, я вижу, что многие переходят к более серьёзным произведениям и это важно. Реабилитация реализма, учитывающего авангардные и постмодернистские навыки, важна. Когда я читаю роман «Ёлтышевы» Романа Сенчина, когда я читаю ещё не вышедший новый исторически роман «Обитель» Захара Прилепина, когда я читаю прозу Александра Терехова и новые книги Андрея Рубанова, я вижу, что есть хорошая русская литература и дай Бог, чтобы вот эти все «33 зуба дракона», которые посеяны в алфавите, давали новые и новые всходы.

 АН: Спасибо. Наше время, к сожалению, подходит к концу, спасибо всем читателям и интернет сообществу за эти интересные вопросы. Напоследок хочу спросить: каждый артист мечтает сыграть какую-то роль, например Гамлета, что Вы мечтаете написать, Ваша мечта?

 Шаргунов С.: Я хотел бы двигаться дальше, мне было важно постараться соединить семейный, производственный и исторический роман и сделать это где-то даже прозрачно и легко - книга «1993». Я мечтаю написать книгу о герое, необязательно о прилизанно правильном, но о таком, который даже в обстоятельствах нашего безвременья вдруг очарует, околдует, зажжёт и впечатлит. Человек узнает, с одной стороны, в этом герое себя, с другой стороны, может быть, захочется ему подражать. В любом случае о человеке, о личности, преодолевающей препятствия нашей повседневной действительности. О современном герое мне бы хотелось написать роман. А пока я пишу ЖЗЛ Валентина Петровича Катаева, человека головокружительной биографии, который мне кажется очень интересным и не до конца прочитанным. И это книга для меня на будущее самая близкая.

 АН: Спасибо вам большое, спасибо, что нашли время.

 Шаргунов С.: Вам спасибо большое.

 АН: Творческих успехов.

 Шаргунов С.: Благодарю Вас.