«Кушать подано», или «собачий завтрак» для Европы

В Европе заговорили о так называемом «карфагенском мире» для нас. То есть начали сравнивать СВО с Пуническими войнами, которые вёл Рим с ненавистным ему Карфагеном ещё до нашей эры. Вот и сделаем упор на этом, поскольку в Европе тема «карфагенского мира» становится всё более обсуждаемой в контексте боевых действий в зоне СВО. Но об этом чуть позже. Для начала о том, что очевидно и очень важно для общего понимания.

События вокруг Украины ускоряются с каждым часом. Зеленский лишился ключевой фигуры, своего другана по жизни и по тёмным делам – главы своего офиса Андрея Ермака. Во время войны такое увольнение – это сигнал всем, кто вокруг: власть слабеет, круг доверенных лиц стремится к нулю. В такой ситуации властный аппарат начинает спасать себя, а не начальника.

А тут ещё Трамп со своим «мирным планом» по Украине. Заявил на днях, что Украина никогда не вернёт границы 1991 года. Что она проигрывает войну. Для глубоко антироссийской Европы это и вовсе кошмар: если договор готовят Вашингтон и Москва и, не дай бог, подпишут без них, то Евросоюз и Киев навсегда станут статистами во всём остальном. Как у нас говорят – будут держать свечку, но не более. Отсюда истерические статьи, экстренные созвоны.

Отдельная линия – история со специальным посланником Трампа по Украине Стивом Уиткоффом. Его телефонный разговор с помощником Путина Юрием Ушаковым вдруг оказывается почти дословной расшифровкой в крупном деловом издании Bloomberg. Для дипломатии это нонсенс: переговорщика американского президента не только подслушали, но и вывалили его реплики в публичное поле, в разгар попыток Трампа вылезти из украинской войны с наименьшими для США потерями. Реакция характерная: обсуждают не тех, кто слил, а самого Уиткоффа, которого в ЕС немедленно записали в агенты Путина.

Чтобы понять эту истерику, нужно сделать шаг назад. В психологии есть термин «проекция» – когда человек приписывает другим свои собственные методы и желания. Сегодня этим занимаются не пациенты на кушетке, а политические евроэлиты. Всё то, что Запад десятилетиями делал сам – вмешивался в выборы, организовывал перевороты, подкупал фигурантов, давил санкциями, – он теперь приписывает нам. Отсюда суровые с виду страшилки в европрессе: Москва вот-вот перережет подводные кабели, взорвёт газопроводы, обрушит чужие рынки. На практике это говорит о том, на что готовы сами европейские столицы.

Понимание этой логики – ключ к тому, что происходит вокруг украинского фронта сегодня. Удар по Ермаку, истерика вокруг плана Трампа, слив переговоров Уиткоффа – это звенья одной цепи, кризиса доверия внутри западного лагеря. Союзники уже не верят ни США, ни друг другу и начинают играть жёстко внутри собственного блока.

В европейском издании Bloomberg на днях вышла колонка некоего французского обозревателя. Его имя вам ничего не скажет. Но этот персонаж от лица «коллективной Европы» излагает: Трамп, мол, тащит мир к катастрофе, а Москва мечтает навязать Украине «карфагенский мир». Он пишет так, будто в Кремле только и делают, что цитируют древнеримских историков и мечтают о «карфагенском сценарии» для Украины. Но у нас ни один военный, ни один эксперт не строит свои речи вокруг «карфагенского мира». Зато на Западе его знают прекрасно – и, что характерно, изначально примеряли не к Киеву, а к Москве.

Если отбросить красивую латинскую обёртку, карфагенский мир – это договор, после которого проигравший не поднимается никогда. Его оставляют в живых, но лишают армии, флота, внешней политики, нормальной экономики. Оставляют флажок и гимн, но за этим декором – колония без возможности вернуться в статус державы. Так Рим обращался с Карфагеном после Второй Пунической войны: ободрал до костей, запретил оружие, флот сократил до символических кораблей, навесил такие выплаты, что город десятилетиями дышал на ладан. Формально мир, по сути – медленная казнь.

Теперь вспомним 90-е и нулевые. Что предлагали нам под аплодисменты англосаксонского мира? Сокращение армии до уровня региональной, уничтожение тяжёлой промышленности, встраивание в мировую экономику в роли сырьевого придатка, контроль над ядерным комплексом через договоры, инспекции и навязанные «партнёрства». После 2014 года к этому добавились санкции, ограничения на технологии, попытки перекрыть доступ к финансовым системам, обрезать экспорт. Пытались загнать страну в коридор, где у нас был бы один выбор – капитуляция и признание себя большим Карфагеном на окраине Европы. Это и был тот самый карфагенский мир, только без честного латинского названия.

И вдруг, когда выяснилось, что «пациент» не только выжил, но и начал вести собственную фабианскую войну – медленную, изматывающую, с опорой на свои ресурсы и союзников, – термин «карфагенский мир» вытащили на свет. Но уже в другом контексте: теперь, мол, мы собираемся устроить Украине и Западу тот самый финал, который Рим устроил Карфагену. Здесь начинается то, что любой психиатр назовёт классической проекцией. Когда человек не готов признать свои желания и методы, он приписывает их другому.

Западные элиты лучше нас знают, что такое карфагенский мир, потому что долгие годы именно его конструировали для России: через расширение НАТО, через перевороты по периметру наших границ, через санкционные душегубки, через попытки выдавить нас из энергетических и финансовых цепочек. Теперь, когда конфликт на Украине стал для них полем затяжной, выматывающей борьбы, страшная картинка внезапно перевернулась. В их головах появилось новое пугало: Москва собирается демилитаризовать Украину, выбить европейскую экономику из колеи, поставить под вопрос само лидерство Запада.

В этом месте политический анализ сливается с психиатрией. Проекция – не абстрактный термин из учебника, а рабочий инструмент современного Запада. Всё, что они годами планировали для нас с вами, теперь вешают на Россию как обвинение. По тому, как нервно они обсуждают «карфагенский мир» применительно к Украине, можно судить, чего в глубине души они боятся для себя.

На этом фоне всплывает ещё одна деталь, о которой на Западе уже говорят вслух. В «Нью-Йорк таймс» американский автор без всяких экивоков пишет: по Украине вообще идёт цепочка из трёх войн. Первая, по их классификации, началась в 2014-м, когда Россия вернула Крым и части Донецкой и Луганской областей. Для них – это первая война.

Вторая – та, что идёт сейчас, с 2022 года. И вот главное: в их сценарии почти неизбежна третья война. Они её рисуют так: Украина обескровлена, экономика разрушена, общество устало; Россия, напротив, перевооружается, наращивает производство, перестраивает экономику под долгую конфронтацию. И как только «возникнет возможность», Москва якобы снова ударит – уже окончательно, чтобы довести дело до того самого карфагенского финала. Мол, в доисторические времена было три Пунические войны, стало быть, должно быть и три украинских.

Но откуда вообще в политический лексикон вернулся этот античный термин? Его не придумал французский колумнист. В ХХ веке «карфагенский мир» громко вернул в оборот английский экономист Джон Мейнард Кейнс. Для Запада это не просто профессор, а почти экономический пророк. Человек, которого до сих пор называют отцом макроэкономики. Его книги легли в основу кейнсианской модели – того самого набора идей, на котором строилась послевоенная экономика США и Европы: огромные государственные расходы, стимулы спроса, борьба с безработицей с помощью печатного станка.

Так вот, в современный политический лексикон термин «карфагенский мир» вернул именно этот британский экономист. Сначала – в книге «Экономические последствия мира», где он разбирал Версальский договор и прямо писал: союзники готовят Германии карфагенский мир, то есть такое наказание, после которого страна уже не встанет. С тех пор выражение прилипло: «карфагенский мир» – это не про компромисс, а про выжженную землю для побеждённого.

Сегодня ту же кейнсианскую модель всё громче обвиняют в том, что она раздула госдолг тех же США, Британии, Франции, Италии до размеров, при которых любое потрясение превращается в долговой пожар. Почему всё это важно для нашего разговора об Украине? Потому что именно через кейнсианскую оптику на Западе обсуждали и судьбу Германии после Второй мировой. Рядом лежал другой сценарий – план Моргентау, министра финансов США при президенте Рузвельте. Его суть была предельно карфагенской: деиндустриализировать Германию, превратить её в аграрный придаток, раздробить, не дать подняться никогда. И даже стерилизовать мужское и женское население Германии. То есть в чистом виде тот самый карфагенский мир: победитель оставляет побеждённого жить, но без шансов вернуться в статус державы.

В итоге победил кейнсианский подход – то, что вошло в историю как план Маршалла: деньги, кредиты, восстановление промышленности, превращение вчерашнего врага в опорный столб западной системы. Человек, вернувший в оборот термин «карфагенский мир», своим интеллектуальным авторитетом помог убедить американцев, что слишком жёсткий мир – это бомба замедленного действия. Германия, загнанная в угол, рано или поздно взорвала бы всю Европу ещё раз.

Если вернуться с немецкого опыта к нам самим, становится понятнее, откуда такая нервная реакция Запада на любую нашу попытку выйти из навязанной роли. Когда в 1991 году развалился Советский Союз, там это восприняли как окончательную победу в холодной войне. В их логике карфагенский мир уже состоялся: Россия урезана территориально, армия деморализована, экономика обрушена, элиты мечтают влиться в «цивилизованный мир». Оставалось, как им казалось, только спокойно досмотреть, как этот новый, по их понятиям, Карфаген сам рассыплется на осколки.

Из этой практики выросла вся политика горбачёвской перестройки. Мы резали ракеты, сокращали стратегические силы, под диктовку подписывали соглашения о разоружении. Западные эксперты были уверены: в обычных вооружениях они нас всё равно передавят, главное – вынуть ядерный зуб. Отсюда нежность к Горбачёву, улыбки в адрес Ельцина – и при этом почти полное отсутствие реальной помощи стране, которую публично объявили «партнёром».

Показательный эпизод – Чубайс в 1998 году просит у Запада два миллиарда долларов, чтобы заткнуть дыры в экономике. Два миллиарда – копейки на фоне сегодняшних сотен миллиардов, вкачанных в Украину. Тогда ответ был простой: «денег нет». Сегодня пакеты помощи принимают ночью, перекладывают триллионы на войну и даже не морщатся. Разница не в толщине кошелька, а в отношении: в 90‑е Россия в их расчётах должна была умереть сама. Зачем спасать того, кому уже вынесли приговор?

В той же логике читается и история с НАТО. Путин не раз рассказывал, как на одной из первых встреч спросил Билла Клинтона: что будет, если Россия подаст заявку на вступление в Альянс? Клинтон вежливо пообещал «подумать», посоветовался. И уже на следующий день холодно дал понять: нет. В их представлении Россия – не союзник, а объект раздела. Тот самый Карфаген, который ещё чуть-чуть – и можно будет брать по частям, нет смысла сажать за общий стол.

Отношение к немцам и к нам здесь тоже показательно. Немцев, при всех войнах, англосаксонские элиты воспринимают как «своих» — культурно и расово близких. Их можно наказать, но затем спасти, восстановить, превратить в опору системы. К России такой готовности нет: по их лекалам должна была состояться третья, финальная война, после которой мы уже не встанем. Поэтому, когда началась спецоперация на Украине, многие на Западе увидели в ней не локальный конфликт, а старт «третьей Пунической войны» против «Карфагена», который, к их раздражению, не умер в 1991-м.

И здесь мы подходим к развилке. В их глазах карфагенский мир с Россией уже был заключён в 1991 году – и провалился, потому что страна не умерла. Теперь ту же схему пытаются навязать через украинский фронт: оформить мир так, чтобы он стал для нас новым Версалем с прицелом на окончательное добивание. Вопрос только в том, кому на самом деле его навяжут – России, как им мечтается, или тем, кто десятилетиями считал нас обречёнными и вдруг обнаружил, что роль жертвы может оказаться куда ближе к Брюсселю и Вашингтону.

На этом фоне снова выходит на сцену «коллективная Европа» со своими мечтами. Смешная Кая Каллас с умным лицом говорит вслух то, что раньше обсуждали шёпотом: чтобы «предотвратить продолжение войны», надо обуздать российскую армию и сократить военный бюджет России. То есть добиться ровно того, о чём писал Кейнс: победитель задаёт такие рамки, при которых побеждённый больше никогда не поднимается. Это их идеальный мир для нас.

Но сценарий ломается не в Москве, а в Вашингтоне. Трамп уже отправил Европу со всеми её прожектами куда подальше. Для США эта война перестала быть удобным инструментом лидерства: Китай поднимается, ресурсы нужны на Тихий океан. В какой-то момент там поняли: продолжать украинскую кампанию в прежнем режиме – значит подрубать собственное влияние. Америке важно конфликт с Россией закрыть. А вот Европе – наоборот. Мир на российских условиях для неё звучит как приговор: если Москва подпишет соглашение, выгодное себе и невыгодное Брюсселю, следующий крупный кризис вспыхнет уже не вокруг Украины, а вокруг самой Европы.

Сигналы, что сценарий меняется, пошли не из газет, а из кулуаров. Новый посланник Трампа по украинскому вопросу министр армии США Дэниел Дрисколл провёл в Киеве совещание для европейских дипломатов и холодно изложил американскую арифметику: Россия выпускает ракеты такими темпами, что даже после ударов по Украине остаются серьёзные запасы. Никакими поставками снарядов Киев эту воронку не закроет.

Эту картину подтверждает и статистика, которую ведут на известном сетевом ресурсе Lost Armour. Там считают только видеоподтверждённые потери техники. По украинским самоходным артиллерийским установкам кривая идёт вверх: 65 уничтоженных единиц в 2022 году, 124 – в 2023-м, 198 – в 2024-м и уже около 300 – в 2025-м, который ещё не закончился. Только в ноябре текущего года по видеоподтверждённым кадрам наши войска уничтожили несколько десятков украинских САУ, а вот подтверждённых потерь российских самоходок за тот же период вообще нет. Последние кадры потерь с нашей стороны относятся к 24 октября, и за весь октябрь таких случаев было всего два. В сухом остатке – счёт примерно «сорок к нулю» в нашу пользу.

Для военных эта арифметика говорит громче любых деклараций. Россия опережает Украину и в разведке, и в поиске целей, и в их уничтожении. Огневая мощь и промышленная база работают уже не в логике «героического равенства», а в логике устойчивого перевеса. Поэтому в США всё чаще звучит мысль: продолжение войны в таком формате не даёт ни победы Киеву, ни карфагенского мира для Москвы. Наоборот – подталкивает Европу к роли побеждённого. И чем дольше Брюссель держится за старые планы, тем очевиднее: приговор в стиле Пунических войн может быть вынесен не России, а тем, кто ещё вчера собирался читать нам приговор от имени Кейнса.

Картина на фронте тем временем становится всё более односторонней. По самоходной артиллерии мы уже видели дисбаланс, но по буксируемым пушкам он ещё жёстче: украинские орудия выбывают десятками, тогда как наши потери минимальны. Западные аналитики честно признают: у России артиллерии в разы больше, а Киеву приходится затыкать дыры танками, которые ведут огонь с закрытых позиций. Отсюда – рост потерь бронетехники, который ни одна европейская «коалиция «Леопардов» уже не в состоянии компенсировать.

Из этих сухих таблиц рождаются стратегические выводы, от которых в Пентагоне меняется тон. Во-первых, у нас ощутимое превосходство по дронам – как по количеству, так и по качеству. Во-вторых, лучше работает подавление украинских беспилотников: они всё чаще не успевают обнаружить наши батареи. В-третьих, разведка с воздуха стала системной – от дешёвых квадрокоптеров до тяжёлых БПЛА, завязанных в единую сеть. В-четвёртых, у нас больше контрбатарейных радаров, которые быстро «подсвечивают» вражеские стволы.

Отсюда и пятый вывод, самый болезненный для Киева: Россия наступает. А это значит, что украинские пушки оказываются всё ближе к линии соприкосновения, подставляясь под огонь и под дроны. Часто расчёты просто не успевают осознать, что фронт подвинулся к ним, – ждут приказа на отход, а в этот момент по ним уже отрабатывают корректировщики. Пушки загоняют в укрытия, маскируют под лесополосу или ферму. Но сверху их всё равно находят и накрывают.

Отдельная история – так называемые дроны на оптоволокне, когда оператор связан с аппаратом кабелем и не боится подавления радиосвязи. Такие системы у наших подразделений показали высокую эффективность: их трудно заглушить, они точны и устойчивы. На фоне этого у Украины всплывает ещё одна хроническая болезнь – связь. Случаи, когда артиллерия просто не успевает получить команду на смену позиции, множатся, и каждый такой эпизод заканчивается потерянной батареей.

Параллельно приходит ещё один тревожный для Киева сигнал – по энергетике. Американские эксперты пишут, что Украина подошла к грани системного блэкаута. Российские удары по энергосистеме уже опережают возможности ремонта: если раньше на восстановление хватало недели–двух, то сейчас сети не успевают поднять даже к моменту следующей атаки. Это означает, что в ряде регионов начинается не временное отключение, а деградация всей инфраструктуры.

На графиках, которые крутят в Вашингтоне, отдельными линиями идут Днепропетровск и Харьков. Там временные провалы в электроснабжении превращаются в устойчивый тренд. И самый тревожный для Европы маркер – ухудшение ситуации даже на западе Украины. Львов, который долго жил за счёт перетока электроэнергии из Польши и Венгрии, уже не может рассчитывать на стабильный импорт: по подстанциям и магистралям, обеспечивавшим этот переток, тоже поприлетало.

В результате в Вашингтоне складывается циничная, но понятная логика. Украина, с их точки зрения, идёт к энергетическому и военному истощению. Европа зажата между российской артиллерией и собственными экономическими проблемами. А США могут попытаться выйти из этого узла с минимальными потерями – за счёт сделки, как трындит Трамп, которая устроит их, но не обязательно устроит Киев и Брюссель. Поэтому Дональд Трамп и спешит «урвать своё»: как известно, спецпосланник по Украине Стив Уиткофф и Джаред Кушнер, зять Трампа и бывший советник Белого дома, были 2 декабря в Кремле.

То, что ещё вчера казалось кулуарной дипломатией, стремительно превращается в публичный торг. И чем глубже Украина погружается в артиллерийский и энергетический кризис, тем яснее становится: для Америки это уже не война за «ценности», а площадка для сделки, где проигравшим будет не Москва. Очень показателен пост нашего «любимца» – английского профессора, бывшего советника премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер. Он называет план Трампа «dog’s breakfast» – «собачий завтрак». Это старая фронтовая идиома времён Первой мировой: так британские солдаты называли кашу в котелке, где всё вперемешку. Со временем выражение стало означать бардак и хаос. Профессор пишет: содержимое этого «завтрака» можно оставить в стороне, оно вторично. Важно то, что план показывает.

Первое, чего они боятся, – сам факт, что США публично отказались от требования сохранения «границ 1991 года». Он прямо отмечает: даже если Трамп потом отыграет назад, ущерб уже нанесён. Россия, как он выражается, «прикарманит эту уступку», и все дальнейшие переговоры будут начинаться с признания территориальных изменений. Вашингтон впервые за все годы конфликта фактически признаёт, что Украина в границы 1991 года не вернётся.

Второй страх – юридический. Ни одно правительство не может связать руки своему преемнику навсегда. Любой договор без жёсткой оговорки о невыходе может быть денонсирован следующей администрацией. Изменения устава НАТО, которые закрепили бы вечный запрет на вступление Украины, потребовали бы ратификации тридцатью государствами и заняли бы годы, если не десятилетия. Значит, значительная часть списка лежит вообще вне реальной компетенции США.

И наконец, главное, о чём он пишет. Этот список, признаёт профессор, воплощает давний страх европейцев: Соединённые Штаты начинают заключать сделки с русскими через голову Европы, прямо затрагивая её интересы. Сегодня это Украина, завтра – Чёрное море, послезавтра – сама Британия. Одним словом, старый мир, где Лондон и Брюссель считали себя совладельцами глобального порядка вместе с Вашингтоном, выражаясь литературным языком, издох. Америка возвращается к циничной сделочной политике, а Евросоюз понимает, что уже проснулся в роли второго Карфагена.

Так что судьба Зеленского, Ермака и всей киевской бандеровской группы в этих раскладах вторична. Их либо посадят, либо они сбегут, либо исчезнут в потоке других новостей, сами понимаете, после чего. Главное – кто станет Римом, а кто – Карфагеном в новом переделе мира.