Продолжение, начало здесь
Почему сегодня существуют войны? Отчего организованное убийство себе подобных остается одним из наиболее излюбленных наших занятий на протяжении веков? Можно ли преодолеть войну, есть ли надежда на мир либо в силу могущественных и тайных причин мы обречены жить с этим проклятьем?.. «Россия — государство не торговое, и не земледельческое, а военное, и призвание ее — быть грозою света», — утверждал еще российский император Александр III.
На эти и другие темы мы разговариваем сегодня с профессором Российской академии естествознания Александром Власовым.
— Александр Юрьевич, почему у нас не получилось встроиться в глобальный американоцентричный порядок? Кто виноват: мы не смогли или они не хотели? Казалось бы, с крахом советской системы и идеологическое противостояние с миром капитала должно было прекратиться?
— На самом деле глубинная сущность этого явления нисколько не изменилась. И то идеологическое противостояние, которое является основной базовой предпосылкой для конфронтации, никуда не делось.
Один сказал: это моя земля. Другой ответил: нет…
— А у нас в стране есть идеология?
— Ну, в какой-то мере, Владимир Васильевич… Ведь что такое идеология? Она формируется и за счет каких-то обычаев, исторических традиций. Вовсе не обязательно идеологию позиционировать в таком узком коридоре, как, допустим, это происходит в той же Корее, например. Безусловно, и там какая-то идеология присутствует...
— Вы про какую из Корей сейчас?
— Ну конечно, про Северную. Естественно.
— Вот интересно: две Кореи, и история у них одна и та же, а такие разные народы, такие разные идеологии.
— Ну, цивилизационные отличия формируются в первую очередь на экономической базе. Если Южная Корея за счет американских инвестиций приобрела серьезную экономическую базу, то это вызвало и изменение идеологии тоже. У Северной Кореи такой возможности не было. Поэтому идеология как была у них довоенная...
— То есть, профессор, я правильно понял, что вы исходите из такой максимы, что войны на сегодняшний день неизбежны и что нас впереди ожидает десять тысяч лет непрерывных войн? И надо поэтому тренироваться и сдавать нормы ГТО нам всем.
— Ну, Владимир Васильевич, это один из вариантов развития. Есть второй вариант — что кто-то все же одержит победу, например… Эти варианты сейчас наглядно проявляются в двух конфликтах сразу — нашем с Украиной и Израиля, ну, пока с Палестиной, но теоретически не исключено, что и со всем арабским миром вскорости.
— В данном случае победой будет являться что? Потому что тот же Клаузевиц, о котором грех не вспомнить, — ведь у него одна из мыслей, что войну просто так не начинают и просто так не прекращают. Надо чего-то определенного добиваться. И в данном случае какая победа может быть и у кого? У Запада объединенного, у России? И как эта победа будет выглядеть?
— Нет, если говорить о ситуации с Израилем (эта история сейчас на слуху), то там цель совершенно понятна, и победа должна выглядеть только в полной ликвидации всей Палестины…
«Око за око» и слепота мира
— Как? Там не только же Палестина, там еще Ливан с «Хезболлой», там еще Иран и где-то неподалеку Сирия, и там Асад с командой очень такой… непростой. Потом, талибы пока еще не проявили себя.
— На самом деле Израиль никогда не ставил для себя каких-то сверхъестественных и неразрешимых задач. Его задачей было…
— Выжить.
— Ну, первой, естественно, выжить. А выжить он может, только полностью истребив Палестину как государственное образование, как территориальное сообщество, другого варианта у них нет сейчас.
— Так, а все-таки можно считать Палестину государственным образованием? Там, где ХАМАС как-то оседлал сектор Газа…
— Нет, нет, нет. У Палестины нет никаких перспектив для создания собственного государства, несмотря на то что много-много лет тому назад Организация Объединенных Наций, в числе 132 членов, единогласно проголосовала за создание независимого Палестинского государства. Это абсолютная иллюзия.
— Так и денег туда сколько вложило мировое сообщество.
— Это неважно, сколько туда вкладывать денег. Перспектив на создание самостоятельного государства у Палестины никогда не было и нет.
Победа, купленная кровью…
— Так а что это тогда, если не государство? Что это за образование? И почему с его территории ведутся войны?
— Как почему? Они одержимы идеей возвращения своих святынь, потому что там та же самая известная мечеть Аль-Акса, которая третья по святости в мире после Медины, ну, после двух главных… Мечети в Саудовской Аравии, Мекка и Медина. Вот поэтому они будут сражаться за возврат этой святыни до последней капли крови, что для Израиля абсолютно неприемлемо.
— Так, судя по всему, эта последняя капля крови может и наступить в результате.
— Может. Может вполне наступить.
— Две авианосные группы все-таки у них под боком.
— Да дело в том, что авианосные группы на самом деле (и уже это понятно, за последнее десятилетие особенно) не представляют собой такую угрозу, которой нужно непременно панически бояться.
— Я смотрю, вы оптимист и пацифист, а я сторонник теории Чехова про ружье, которое висит на стене. Что рано или поздно выстрелит.
— Ну, выстрелит-то на самом деле мелкой дробью. Решающей роли, если вдруг предположить, что я практически исключаю, какой-то общий арабский конфликт, то никакой роли эти два авианосца не сыграют…
— То есть все-таки левантийцы народ разумный, и я не только про арабов, а вообще в целом про людей. Зачем им воевать, когда можно жить и наслаждаться жизнью под теплым средиземноморским солнцем.
— И на самом-то деле да. Ну я же сказал, что этому противостоит целый ряд естественных причин биологических, во-первых, во-вторых, экономических причин, связанных именно с получением прибыли. То есть для целой большущей категории публики война — это самый лучший вариант по извлечению прибыли.
— И вот Палестина получала деньги, и Израиль получал ежегодно от Америки неплохие средства на развитие. А дальше-то что?
— Дальше какое-то время, на протяжении 70 лет, удавалось добиваться какого-то компромисса. То есть и те и другие деньги получали. Вроде бы и компромисс был возможен. Ну, несмотря на несколько мелких войн: там — семидневная, там — судного дня и так далее, все-таки это было мелко. И вот этот компромисс достиг предела, он себя исчерпал, полностью исчерпал. Сейчас вопрос стал принципиально — или те, или другие.
Когда законы молчат
— Так вот в Израиле понятно: там воюет армия, то есть люди, одетые в форму, объединенные в какие-то армейские структуры. А на стороне Палестины выступают люди в гражданской одежде. Пока у него в руках автомат, он типа боевик, автомат отбросил — он мирный житель Газы и его убивать нехорошо.
— Он не может, он не может отбросить автомат вообще — по сущности своей, по своей природе.
— Когда Цахал его обложит…
— Есть этот момент, не зря же, собственно говоря, давным-давно, еще даже до Организации Объединенных Наций, до ее создания, мировое сообщество начало вырабатывать законы и правила ведения войны. И целый свод этих законов принят. И формально одобряется большинством государств…
— При этом вскоре после Великой Отечественной войны группа западных товарищей приняла пакет документов, которые международное сообщество поддержало, о том, что та страна, которая развязывает войну, попадает сразу в жесточайший блок и лишается практически всего. Поэтому с тех пор войну никто не объявляет. Но все воюют. Какие-то гибридные войны пошли.
— Ну ведь декларировано это было. Но декларировать — это мало… Хорошо же известно, что доброе слово гораздо больший эффект оказывает, когда оно подкреплено еще и кольтом у виска.
— А давайте предположим, что Израиль, что Палестина возьмут, допустим, объявят войну официально и тем самым попадут в жернова мировой юриспруденции.
— Никуда они не попадут. Ни те ни другие. Потому что все эти декларируемые правила — это на самом деле воздушные замки, это миф. И их нарушают сплошь и рядом, везде, кто угодно, и никто, за редкими исключениями, не попадает под действие этих правил.
Окончание следует