Сегодня профессиональные театры еще не могут позволить себе полностью отдаться экспериментальному поиску нового. Для этого существует немало причин. Тем интереснее то, что в Челябинске, в театральной лаборатории «Метро» уже несколько лет творит режиссер-новатор Тамаз Гачечиладзе. При всей своей скромности он делает совсем не скромные вещи в жанре хэппенинг, построенные на импровизации. Каждым своим представлением молодой режиссер ломает привычный стереотип отношений между зрителем и сценой. Воистину явлением в культурной жизни уральского города явилось и создание им лаборатории творческих экспериментов Chel_teatr, в которой режиссер работает с не профессиональными актерами. С талантливым Тамазом Гачечиладзе встретился наш корреспондент.
Продолжение. Начало здесь
— Тамаз Малхазович, считается, что работа в самодеятельности — труд достаточно неблагодарный…
— Возможно. Но мне просто некогда размышлять об этом. Человеческий мозг устроен следующим образом: мы две секунды планируем будущее и две секунды анализируем прошлое. А настоящее длится всего три секунды. То есть физически мы не можем находиться в настоящем. Мы или планируем будущее, или анализируем прошлое. А театр — единственное пространство на Земле, где можно существовать здесь и сейчас. Потому что будущее уже проанализировано, а прошлое уже спланировано…
И человек, попадая из мирового быта в театральную среду, оказывается в новом для себя процессе — здесь и сейчас. Он начинает видеть партнеров, он начинает видеть себя… Он понимает, что вокруг очень много всяких разных интересностей. И не только тех, которые так или иначе связаны с его профессиональной деятельностью, а вообще…
Мы только, что запустили новый проект в Chel_teatr. Седьмой сезон уже. И буквально вчера один из его участников говорит мне очень простую вещь: «Уже польза есть».
А я ему: «Какая же может быть польза, когда мы с вами первый раз видимся?».
— Так надо же было подготовиться к кастингу. Я же книги достал… Не профессиональную литературу, не какие-то статьи последних театральных новостей, а я книжку интересную достал… Обыкновенную человеческую книжку, и нашел время, чтобы ее полистать, посмотреть…
— Понятно, что для ваших артистов само решение попробовать себя на роль в спектакле — это уже событие. Я бы даже сказал, что это попытка реализации каких-то детских фантазий и планов…
— Задумайтесь, на минуту только, ведь вся предыдущая жизнь получается и есть только подготовка к творческому кастингу… Это же выход для них из наших тоннелей. Мы ведь двигаемся по тоннелям. Можно, конечно, рассуждать об этом с точки зрения экзистенциальной…
А существо вопроса в этом. Вот человек находится в этой экзистенциальной цепи событий. А тут появляется Chel_teatr, и он выпадает из этой привычной цепи, думает: «Ни фига, как круто…».
Мы ведь работаем с людьми и для людей. Вот человек ко мне приходит, и до тех пор, пока он не перестанет из себя что-нибудь корчить, ничего у нас не получится. Он же не профессиональный артист. Я его не сделаю артистом за два месяца. Не получится просто физически. Ведь этому учат в институте несколько лет. Поэтому мне важно, чтобы он человеком был. Чтобы собой стал. Сбросил приросшую уже маску. Обратная связь возникла. Вот в театре берется материал, и под этот материал подбираются актеры.
— Соответствующие типажи, характеры. От этого многое зависит…
— А у нас другая история. Я поэтому и работаю с рассказами. С короткой формой литературной. Вот сейчас мы хотим сделать в седьмом сезоне сказку, и это будет сказка для взрослых. Очень взрослая сказка. Там очень много философии…
Но это все равно будет сказка. У меня ведь все истории заканчиваются хорошо: хочется в это верить. Хоть где-то надо в это верить… А в театре мы хотя бы можем себе позволить верить в чудо. Верить в неизбежный хеппи-энд.
Я всегда говорю: если хотите посмотреть чернь, грязь там, всякую хрень — просто выгляните в окно. Совсем не надо ради этого идти в театр. В окно посмотрите, на любую остановку встаньте. Что увидишь?
— Но, а как же мой любимый Шекспир. Мой любимый «Гамлет». Там ведь такое наворочено. Вся порочная человеческая суть обнажена…
— Конечно, некоторые говорят: «Вот «Гамлет» — там убийства, предательство, обман, кровосмесительство…». Но это же не так. Уильям Шекспир, все его творчество, — это очень высоко. И там, конечно же, никакой чернухи нет и в помине. Ведь и умереть тоже можно по-разному… «Гамлет» — это совсем не про чернуху, нет. Там, по существу, — финальная фраза королевы: «Питье отравлено…». Она же не выдержала. Сказала это…
— Я бы пошел в вашу постановку, если бы замахнулись на Уильяма Шекспира, как говорил в известном кино один из самодеятельных режиссеров…
— Я еще зрею до Шекспира. Вот сейчас я чуть повзрослею, еще немножечко… Режиссура — это же профессия мировоззренческая. Тут нужен определенный жизненный опыт, для того, чтобы делать определенные вещи. В режиссуре врать невозможно. Когда молодые режиссеры начинают ставить Чехова, мне просто смешно. Чехова нельзя ставить молодому режиссеру. Запрещено. Если он не гений, конечно. Но я пока не встречал гениев…
Надо ставить тот материал, который ты понимаешь. Понимаешь на уровне тела. На уровне накопленного жизненного опыта. У меня был, еще в студенческие годы, такой опыт — очень веселый. Надо было играть сцену, происходящую после секса. Современная драматургия — в ней много таких эпизодов. И суть была в том, что у партнерши не было опыта оргазма. Вот скажите, как можно сыграть такое… Я просто не стал играть эту историю, потому что невозможно было работать с партнершей, которая не имеет даже представления…
Жизненный опыт нужен для того, чтобы делать что-то, ты должен это знать… И, возвращаясь к теме Шекспира, я сейчас потихоньку вызреваю. На уровне головы я уже знаю, что хочу поставить «Короля Лира». Это на уровне головы — на уровне тела я еще не готов его поставить…
— Тамаз Малхазович, наверное, вам как экспериментатору достается немало нелестной критики. Это же надо такое: в челябинском лицее № 31, в школьном подвале соорудили станцию метро и устроили там какую-то творческую лабораторию. Просто немыслимо…
— Я не люблю плохо говорить о людях. И мне в этом везет, в моем ближайшем окружении огромное количество безумно талантливых людей. Наверное, у меня это началось с родительской семьи. У меня мама русская. Трудоголик по жизни. Есть такая особенность русских женщин, которые и коней останавливают, и в избы заходят. Вот у меня мама из этого разряда. Она ухитрилась на очень крупном заводе в Тбилиси отправить на повышение семь секретарей парткома, будучи их секретарем… При этом мама и для нас сестрой очень много делала. Мы всегда много разговаривали, узнавали многое. Мама очень образованный человек, многое знающий…
— А ваши грузинские корни… Вы чувствуете их? Грузинская ментальность — это же целый космос…
— А с папой совсем другая история. Он дал мне очень много эмоций. Потому что папа был абсолютно не способен говорить мне нет. Мы с ним могли съездить поесть мороженное за 150 километров от Тбилиси. Потому что невкусное мороженное в Тбилиси, а за перевалом вкусное… Я был четырехлетним ребенком и в этом хорошо разбирался…
Отец любил меня брать с собой, когда ездил в служебные командировки. Как-то мы с ним были в Киеве. Была суббота — выходной день. И мы просто гуляли по улицам. В тот день я съел полтора килограмма мороженного. С мамой такое, конечно, было бы невозможно… Она хотя бы позаботилась о моем горле.
А с папой вообще было возможно многое. Живя в Красноярске, в гостинице, каждый день огромный нарезной батон выбрасывать в окно, в Енисей, чтобы смотреть, как его на лету ловят пролетающие чайки… Мы с ним раз пять, наверное, съездили на машине от Тбилиси до Челябинска и обратно. Понимаете, ездить маленькому ребенку с папой на машине всегда очень весело. Это же такое приключение…
У меня очень хорошая семья. Большая и дружная.
Окончание следует…