Окончание. Начало предыдущем номере.
Она любит оставаться в тени и борется со своим пессимизмом. Она считает себя неплохим преподавателем и заражает научным интересом уже не одно поколение студентов. Она с осторожностью относится к популярности сына и не перестает просить у него прощения…
Профессор Татьяна Семьян в составе коллектива филологов кафедры русского языка и литературы ЮУрГУ выиграла грант Российского научного фонда на проведение фундаментальных исследований в области современной литературы Южного Урала. Проект направлен на популяризацию авторов и повышение культурного имиджа региона.
Татьяна Федоровна уже давно посвятила свою жизнь изучению литературного творчества и добилась на этом пути немалых результатов. Мы беседуем о филологических тенденциях, графоманах, воспитании, славе и философии жизни. Неожиданные откровения человека, повлиявшего на развитие научной мысли в Челябинске, заставляют о многом задуматься.
- Как же распознать настоящего поэта?
- Критерии есть. Поэта должны признать «свои». Помните Пушкина: «И славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит»? Пусть меня признает мой соратник, я войду в литературное сообщество, меня издадут журналы, а не просто сбегаю в соседнюю типографию и за свои деньги издам книжку… Хотя так тоже можно.
- Признание «своих» – тема скользкая. Бывает, творческая ревность правит бал…
- Да. Но настоящий поэт, он ждет годы, десятилетия и, может быть, даже при жизни не дождется… Таких примеров – весь учебник. Настоящий поэт (писатель) никогда не живет богато. Настоящей литературой больших денег не заработаешь.
- А Донцова?
- Ну, это же издательский проект, маркетинговая массовая литература. Многие уверены, что пишет не Донцова, а литературные работники. Можно не оценивать негативно литературу, которую мы называем графоманской, потому что все равно время расставляет все по своим местам. В учебники литературы такие авторы не войдут. А то, что они с упоением пишут, и их читают их мамы, бабушки и девушки – ну ладно. Хоть не забудут, как читать.
Хотя, если честно, графоманы утомляют. Они очень навязчивы, приставучи: «Прочитай. Оцени». Обижаются, если нет времени или желания этим заниматься. А еще они не умеют рефлексировать, оценивать себя со стороны контекста. Им кажется, что бы они не написали – все уже литература. Профессиональные поэты очень хорошо знают литературный контекст: что было до них, что пишут сейчас. Меня порой это даже удивляет. Челябинские поэты знают столько стихов друг друга! Цитируют. При таком подходе можно и свое творчество как-то более адекватно оценивать.
- Но в душе-то все равно каждый маломальский поэт убежден, что он гений…
- Мне кажется, если человек действительно чего-то стоит и он адекватен, знать, что гений, он будет внутри себя. Но транслировать это не станет.
- А нейросети хорошие пишут стихи?
- Плохое стихотворение может написать и большой поэт. Это вопрос не оценки, а целеполагания и контекста. Мы же больших поэтов оцениваем с точки зрения их художественных качеств, вклада, их места в мировой литературе. Ну написала нейросеть… Да чего уж нейросеть?! Возьмем меня. Я стихи не пишу, занималась этим лет в шестнадцать. Сейчас понимаю, что они были неплохие. А тут повод появился. Ну, думаю, надо сесть и написать стихотворение. В конце концов, я стиховед, кроме того, что теоретик литературы. Написала. И что?..
- Ну, хорошее же стихотворение получилось?
- Понимаете… Поэт - медиатор. Он выражает не только свой внутренний мир, но и мировоззрение группы людей, страны. Он может даже прогнозировать будущее. Важны системность и целеполагание. А нейросеть, да и я вместе с ней, всего лишь провели эксперимент. Ну и ладно. Написали. Молодцы!
- Не заменит машина души поэтической?
- Просто люди прочитали и поняли, что это эксперимент. А человеку всегда человек интересен. Это ведь целая литературоведческая антропологическая проблема. Почему я реагирую на какой-то текст? Всего лишь буковки читаю, но у меня мурашки по телу, слезы текут… Почему? Потому что я там нахожу что-то свое, личное. Что я найду в машине? Ровно то, что она написала текст.
«Люблю оставаться в тени»
- Ну, давайте тогда о личном и поговорим. Иван Семьян – молодой и талантливый ученый ЮУрГУ, герой и эксперт нашумевшего фильма «Аркаим: колесница времени». Как вырастить такого замечательного сына?
- Я не знаю как (смеется). Сложный для меня вопрос… Я очень хорошо понимаю, где и что делала не так: ругала несправедливо, что-то запрещала... Я рефлексирую, все эти моменты помню, очень стыжусь и вслух у него прошу прощения. Хорошо, что Ваня – человек исключительной доброты, успокаивает меня. Но сама себя я не могу простить. Оправдание одно: мать же тоже взрослеет. Я не могла быть тогда такой умной, как сейчас (смеется). Но я ведь живой человек. Могу устать, несправедливо рассердиться...
Очень важный момент в воспитании – проговаривание. Мы многое с сыном обсуждали. Конечно, на какие-то вещи смотрим по-разному. Спорим и ругаемся иногда. Но мы друг другу интересны. И потом я сумела передать ему традиционный семейный подход – уважение к старшим. А ученым он просто не мог не стать. Господи! Когда я кандидатскую писала, Ваня у меня под столом сидел. Докторскую тоже у него на виду создавала.
Интерес сына к истории я всегда поддерживала и морально, и финансово. Ездили в Коломну, Кострому, археологические парки. Купила ему первую настоящую кольчугу весом килограммов двенадцать, мечи... Девать Ваню в детстве было некуда, возила его с собой по научным конференциям. Однажды мы на автобусе проезжали мимо чудесного коломенского кремля. Настоящая боевая полуразрушенная крепость! А Ваня тогда уже интересовался военной историей. Когда он увидел в окно кремль, в таком восторге вскочил со своего места!
…Сейчас буду плакать! Это триггер. Каждый раз при этом воспоминании начинаю рыдать, хотя повода – никакого! Нужно было видеть его светящиеся глаза… (смахивает слезы). Настолько была эмоциональная реакция, что эта картинка у меня до сих пор перед глазами.
- Сейчас Иван на волне успеха. Как вы к его славе относитесь?
- Я вообще ко всему отношусь осторожно. Не люблю сильно радоваться. Мы с ним такие люди… Нас никакой славой не купишь. Мы все знали, чего Ваня стоит. Так что никто в семье не удивился. И потом мы видели, сколько работы, жертв и лишений за этим стоит. Больше боишься за него, чем радуешься. Фильм «Аркаим: колесница времени» - это не шоу, а наука. Ваня много трудился и продолжает этим заниматься. А слава… есть и есть. А нет - и не надо. Я вообще люблю оставаться в тени. И это наше интервью… Я, конечно, очень вам благодарна за интерес, но если бы его не было, я бы чувствовала себя комфортней.
У Вани редкие способности к науке. Он языки знает, читает монографии в подлиннике. Ваня связан со своим старшим сыном Егором чуть ли не больше, чем я с Ваней. Родил себе друга. С таким азартом играют они в мальчишеские игры, что я даже не знаю, кто больше удовольствие получает, сын или внук. Они и книжки вместе читают. У них общий круг интересов. У Егора феноменальная память. Куски научного текста сходу запоминает наизусть. Наверное, тоже будущий ученый (смеется).
На фото: Татьяна Семьян с сыном - преподавателем кафедры отечественной и зарубежной истории, заведующим лабораторией экспериментальной археологии НОЦЕИ ЮУрГУ Иваном Семьян
«Заставляю себя радоваться»
- Что для вас наука?
- Наука для меня - абсолют. Даже не искусство, даже не любовь… Для меня многое держится на науке в этом мире. Она помогает, лечит, объясняет феномены.
- Вы можете оценить свой вклад в науку?
- Сейчас очень нескромно прозвучит, но мне кажется, что я и Ваня очень много сделали для науки Челябинска. Это парадоксально, в том смысле, что мы ведь здесь не родились. Мы, так сказать, не местные. Но я столько привнесла в литературоведческую науку! Несколько поколений филологов вырастила. Ваня разрабатывает методы экспериментальной археологии. Для меня самой это удивительно, но мы повлияли на развитие научной мысли Челябинска.
- А в будущее филологическое вы оптимистично смотрите?
- Филология до нашей эры существовала, но в сегодняшнем виде это наука молодая. Она развивается с начала XX века, поэтому, конечно, у нее перспективы огромные. Искусство активнее трансформируется, и я не всегда уверена, в положительную ли сторону. Какое-то оно странное бывает, это современное искусство. Я даже стала ловить себя на том, что не всегда понимаю, хорошее современное стихотворение или плохое. Но наука вечна. Тексты всегда надо будет изучать и каталогизировать.
- Что самое главное сегодня для ученого?
- Я думаю, не потерять интерес к профессии, к предмету своих исследований. В науке много косного, медленно развивающегося, тормозящего. Но методы научные меняются быстро, и нужно отслеживать их актуальность. Мир вообще стремительно меняется. Важно не бояться этого. Но это и самое трудное - быть смелым. Жизнь в любом случае очень интересна. Для меня жизнь самоценна. Вне зависимости от того, что в ней происходит, плохое или хорошее. Миллиарды людей могли просто не родиться, как и мы с вами. Нам дали такой шанс. Вот и радуйтесь! Мы приходим из небытия и в небытие уходим. Поэтому все, что случается, пусть случается.
- Однако под влиянием обстоятельств порой трудно бывает сохранять радость жизни…
- Но стремиться к этому надо. Из литературы мы знаем, что перед смертью человек вспоминает не что-то глобальное, а какие-то мелкие бытовые человеческие радости. В них и есть счастье жизни. Человек мало меняется. Мы думаем, что в доисторические времена люди были менее умные, менее развитые. Нет. Свет, любовь, знания, опыт – все эти категории были всегда. С наукой жить гораздо интереснее. Она открывает для тебя мир еще с одной стороны, а не только сферу чувств, которая очень сложна. Генетически я пессимист. Но над собой работаю. Заставляю себя радоваться при любом раскладе.