Столетие новейшей эры

Сто лет назад – 11 ноября 1918 года – завершилась Первая мировая война. Сражаясь в одном блоке с будущими победителями, Россия тем не менее оказалась в числе проигравших. Оказалась не в результате военного поражения, а в результате Октябрьского переворота, то есть применения Германией средств «гибридной войны», говоря языком современности. И едва ли не больше, чем противники, краху России обрадовались союзники, достигнув небывалого прежде могущества. Гость «АН» – кандидат исторических наук Елена РУДАЯ, старший научный сотрудник Института российской истории РАН, руководитель научно-просветительских и культурных программ Фонда исторической перспективы.

ИЗЖИТЫ многие штампы советской историографии, но в отношении Второй Отечественной войны, как называли в России Первую мировую, – изжиты недостаточно. Частенько слышим, что интересы нашей страны в ней никак не затрагивались, «буржуазно-помещичий режим» преследовал свои денежные цели, царь пытался реализовать бессмысленные имперские амбиции, а два миллиона русских бойцов отдали жизни ни за что.

– К счастью, за последние четыре года – в результате работы экспертного сообщества – отношение общества значительно изменилось. Если в 2011-м наш фонд выпустил книгу с названием «Забытая война и преданные герои», то теперь очевидно, что Первая мировая вошла в национальное самосознание. На акции «Бессмертный полк» вместе с портретами участников Великой Отечественной люди несут портреты и тех своих родственников, кто сражался в Первой мировой.

Конечно, многие мифы и штампы продолжают жить в умах. Дескать, наша страна воевала лишь за интересы союзников и не имела собственной программы. Это не так, программа у России была, как и подобает великой державе, осознающей свою ответственность за мировые процессы.[end_short_text] Многие слышали про «14 пунктов» тогдашнего американского президента В. Вильсона, и совсем немногие – про «12 пунктов» Николая Второго, озвученные министром иностранных дел С. Сазоновым на первом же совещании союзников в сентябре 1914-го. В этой программе ставилась задача – укрепить суверенитет государств, прежде всего Балканских стран (не только славянских), появившихся на карте Европы благодаря успехам нашей внешней политики во второй половине XIX века. Также Россия поднимала вопрос о восстановлении единого Польского государства (хотя дискуссионной оставалась проблема его статуса – независимого или в составе империи).

Тогда как страны Запада придерживались политики интересов, наша страна проводила в жизнь политику принципов. Её можно сформулировать так: защищая чужие суверенитеты, мы защищаем свой, и наоборот. После Наполеоновских войн в 1815 году на Венском конгрессе только русский царь, взявший Париж, отстаивал суверенитеты Франции и Пруссии. Россия верна этому принципу до сих пор – вплоть до решения сирийской проблемы.

– И всё же у России в Первой мировой был и свой экономический интерес – установление контроля над стратегическими «торговыми воротами», проливами из Чёрного моря в Средиземное. Многие сегодня пытаются представить это безделицей, от которой в России выиграли бы только «торгаши», как будто «торгаши» не пополняли налогами бюджет государства и как будто Чёрное море не плацдарм для нападения на нашу страну. Кроме того, сейчас нередко вспоминают записку царю от члена Госсовета и бывшего министра внутренних дел П. Дурново…

– Записка подлинная, но её неверно интерпретируют. Да, Дурново назвал грядущую войну «смертельно опасной для России» и не ошибся. Да, он подчёркивал, что союзник Великобритания – на деле наш главный геополитический противник. Однако, будучи государственным деятелем, он понимал, что наше участие в войне неизбежно. И уж тем более не призывал он воевать на стороне Германии. Рассматривал её как сильного молодого хищника, готового совершить прыжок в нашу сторону. Да, оценивая сегодня итог войны – крушение последних трёх консервативных христианских монархий (русской, германской и австро-венгерской), – можно поразиться тому, как либеральным режимам удалось столкнуть эти монархии друг с другом. Но, к сожалению, немцы прошли к тому моменту точку невозврата, и восстановить Союз трёх императоров было для России уже невозможно.

Кстати, опубликованы документы, показывающие, что Германия искала сепаратного мира со всеми противниками – и в том числе с нашей страной. Николай Второй даже не рассматривал этот вариант. Он вообще не рассматривал возможность сепаратного мира с кем-либо. Главной его задачей, повторю, было торжество новых принципов на международной арене. Политика принципов, а не политика интересов. Ту же цель он преследовал, когда инициировал в 1899 году Гаагскую конференцию и озвучил предложение о всеобщей приостановке вооружений, – участники отклонили его почти единогласно.

– Можно ли с ментальностью князя Мышкина преуспеть в политике среди хищников?

– Было бы большой ошибкой принять «ментальность князя Мышкина» за слабость.

– Англичане с французами нарушили союзнический долг перед Николаем: в ходе Февральской революции – ещё до его отречения – они объявили революционный думский орган «выразителем истинной воли народа и единственным законным временным правительством России». А после отречения царя британский премьер Л. Джордж заявил: «Русские события отмечают собой целую эпоху в мировой истории и первое торжество тех принципов, ради которых мы начали войну».

– Да, заявил совершенно неприкрыто. Первая мировая готовилась союзниками России как наступление либерализма на мир. Марш либеральной идеологии по планете – вплоть до переформатирования мышления человека – начался именно тогда. Идеологическая подоплёка была главной. Обозначилось англосаксонское мессианство, особенно заметно проявившееся в Новом Свете. Американцы, вступив в войну в 1917 году (после крушения «реакционной» русской монархии, действовать в союзе с которой они не хотели. – «АН»), завершили изоляционистский период своей истории и вышли на международную авансцену. Прибыв на Парижскую мирную конференцию, где подводились итоги Первой мировой, президент США В. Вильсон заявил: «Америке уготована невиданная честь осуществить своё предназначение и спасти мир», – и публично рассуждал о том, что сделал бы на его месте Христос.

Этот, с позволения сказать, романтизм отнюдь не лишён прагматизма – Евангелие всегда употребляется идеологами США в обоснование своей исключительности. Ранее Вильсон писал своему советнику: «Когда война окончится, мы сможем принудить их мыслить по-нашему, ибо к этому моменту они, не говоря уже обо всём другом, будут в финансовом отношении у нас в руках». Америка выступила банкиром воюющих стран – и не случайно то, что накануне войны, в 1913 году, эмиссия доллара была приватизирована (в результате создания частной Федеральной резервной системы. – «АН»). Историк Н. Нарочницкая очень точно формулирует итог Первой мировой: победа англосаксонского мира. Началась поступь глобализма с разрушением суверенитетов. Сегодня, по прошествии ста лет, этот мировоззренческий водораздел предельно очевиден: необходимо решить, кто мы – наследники духовной и национальной традиции или её ниспровергатели. А красные мы или белые – уже не столь важно.

– К решению вопросов послевоенной Парижской конференции союзники не допустили представителей как красного, так и белого правительств, не признавая оба.

– И это при том, что русский вопрос был на конференции одним из главных. Впрочем, и в ходе предшествовавших союзнических совещаний игнорировались предложения России выработать единую линию (вспоминаются слова В. Путина о сегодняшних отношениях: «Нам нужны союзники, а им нужны вассалы»). В процессе Парижской конференции американцы пытались устроить отдельную конференцию для белых и красных: по задумке, они должны были признать друг друга в рамках занятых территорий, а также возникшие национальные правительства на окраинах, то есть закрепить расчленение России. Затея провалилась: если большевики выразили готовность торговать территориями, то белые наотрез отказались. Кстати, поддержка белых союзниками – миф. Их интервенция в Россию была малочисленной и не могла ни на что повлиять. Англосаксы видели в белых опасность возрождения самодержавия, которое их устраивало меньше, чем большевизм. Если поначалу они рассматривали А. Колчака как лояльную фигуру, то потом в ужасе отшатнулись от него. В итоге Колчак просил Антанту удалить эмиссаров США – те поддерживали против него красных партизан. О финансировании большевистской революции американскими банкирами, об их коммерческих взаимоотношениях с ранней советской Россией написано уже немало (например, книга стэнфордского профессора Э. Саттона «Уолл-стрит и большевистская революция»).

– Некоторые авторы объясняют этим расхождение Ленина и Троцкого по поводу Брестского мира. Дескать, если первый приехал делать революцию на поезде из Германии, то второй приплыл на пароходе из Америки – и интересы их спонсоров относительно выхода России из войны не совпали.

– Давайте не будем додумывать. Троцкий исчерпывающе объяснил свою позицию в отношении Брестского мира. Он считал, что это решение противоречит интересам мировой революции, хотел понести её в Европу на штыках русской армии, вовлекая в процесс местных трудящихся. Такое объяснение звучит вполне убедительно.

– К столетию Брестского мира мы опубликовали интервью историка С. Волкова («Великая капитуляция», «АН» №601). Он показал, что Россия на момент Февральской революции выигрывала войну, а значительные брожения среди русских солдат начались как раз в результате Февраля, в результате допуска в армию антивоенных агитаторов: большевиков и левых эсеров. Революция – от Февраля до Октября – выглядит роковым перепутьем: пан или пропал. Мы были в двух шагах от того, чтобы воплотить мечту Достоевского – освободить Константинополь от турок, вернув крест на Святую Софию, – и получить контроль над проливами. Достичь невиданного величия и провести в жизнь те русские внешнеполитические принципы, о которых вы говорите. А получили Брестский мир, Гражданскую войну и всё остальное.

– Вы рассуждаете в сослагательном наклонении. Нафантазировать можно что угодно. Да, с 1915 года Колчак, назначенный главнокомандующим Черноморским флотом, разрабатывал красивейшую и дерзкую операцию по захвату Константинополя. Да, успехи флота по превращению, как тогда говорили, Чёрного моря в Русское море были впечатляющими. Применяя многие схемы, прежде отработанные Колчаком в Балтике, наш флот ощущал себя в Чёрном море хозяином. Но размышлять сегодня в стиле «абы да кабы» – бесполезный подход. А главное, контрпродуктивный. Это очень легко – решить, что мы уже всего достигли, но кто-то нехороший у нас всё отнял. Очень легко сложить руки и повесить нос. Но зачем? И на каком основании? Мы в состоянии проводить свою внешнеполитическую линию и сегодня – я говорю, конечно, не о турецких территориях (смеётся), а о суверенных принципах.

И по-прежнему мы стоим перед выбором, который ребром поставила Первая мировая сто лет назад. Перед выбором между традиционными ценностями и отрицанием их.