Старый семейный альбом. Любительские фотокарточки. На одной – долговязый мальчуган в длинных «семейных» трусах ныряет с берега. «Это снято на набережной Ждановки», – пояснила вдова Алексея Петровича Боброва Прасковья Васильевна. На другой – он же за школьной партой. «Это когда в Первой образцовой учился», – добавила хозяйка дома. На третьей – футбольная команда, и он – вратарь. «Это, кажется, когда на «Электрике» работал...» Дальше следуют снимки военные, из которых самый последний – четыре друга у стены рейхстага. Накануне они – самыми первыми – развернули над этим рейхстагом Знамя Победы...
Красноармейская книжка тут же: «Бобров Алексей Петрович. Старший сержант. Русский. Год рождения – 1919. Участвует в Великой Отечественной войне с 22 июня 1941 года...»
Осенью 1944-го его мама получила с фронта письмо:
«Уважаемая Христина Ивановна! Парторганизация, членом которой является Ваш сын Алексей Петрович Бобров, извещает Вас о том, что за отличное выполнение заданий командования Ваш сын награждён высокой наградой – орденом Красной Звезды. Ваш сын в нашем подразделении является одним из примерных командиров. Личным примером он привил своим подчинённым замечательные качества: героизм, беззаветность в борьбе. Много раз ему приходилось выполнять свою боевую работу в очень трудных условиях, непосредственно под огнём противника, и он никогда не покидал боевого поста. С помощью Алексея Петровича разведано несколько сот вражеских батарей и несколько десятков батарей уничтожено или подавлено. Парторганизация Вас очень благодарит, уважаемая Христина Ивановна, за воспитание такого замечательного сына. Парторг Минин. Член бюро Демидов».
Толстая тетрадка со стихами – не шибко, конечно, складными, но очень искренними, которые писал он тогда, в минуты затишья. Вот так, например, разговаривал с родным городом: «... Ты далеко, но я душой с тобою.// Ты дорог мне, как Родина, как мать!// Вот потому иду от боя к бою,// Не жалко жизни за тебя отдать...»А так обращался к своей сестре, работавшей фронтовым хирургом: «...Мне немного ещё до Берлина// Нужно с боем, сестрёнка, пройти...»
***
Он дошёл до Берлина. В апреле 1945-го Военный совет 3-й ударной армии принял решение об учреждении Знамён Победы. Таких знамён было изготовлено девять – по числу дивизий. Они были пронумерованы. 150-й Идрицкой дивизии, в частности, досталось Знамя №5. Этому знамени и суждено было «официально» развеваться над рейхстагом. А чтобы поддержать высокий наступательный порыв, командование передовых дивизий направило в батальоны ещё несколько Красных знамён – тоже для установления их над рейхстагом. И когда было объявлено, что требуются добровольцы в штурмовую группу, которой предстоит водрузить над рейхстагом Красное знамя, Алексей Бобров без колебаний сделал шаг вперёд.
Возглавил их группу капитан Маков. Вынув из планшетки карту города, командир разложил её перед двадцатью смельчаками. «Вот такое положение было 16 апреля, – очертил он карандашом большой круг. – Спустя пять дней фашистов, как видите, основательно сжали, и всё же они занимали ещё добрых триста квадратных километров. А вот, что у них осталось сегодня, 27-го... В центре – рейхстаг. Запоминайте дорогу, которой пойдём...»
Эта дорога казалась короткой только на карте. Едва подобрались к мосту через Шпрее, как попали под ураганный пулемётный огонь. Залегли. Было ясно, что гитлеровцы стреляют из высокой кирпичной трубы: бойницы были видны и отсюда. Автоматами и гранатами до них не дотянешься. Бобров заметил невдалеке две наши самоходки. Подползли к артиллеристам, попросили помочь. «Ну теперь этим гадам хана», – усмехнулся Алексей, когда после первого же выстрела верхняя половина трубы осела.
И всё же пробиться через мост было невероятно трудно. Здесь скопились батальоны капитана Неустроева, старшего лейтенанта Самсонова, танковые и артиллерийские подразделения. Сапёры под огнём разминировали и разбирали огромные баррикады, поднявшиеся на пути, а с противоположного берега бешено били вражеские батареи...
В сумерках взвод лейтенанта Крутых через мост всё-таки прорвался. За ним – солдаты младшего сержанта Пятницкого, следом – группа бойцов во главе с его дружком Щербиной... Каждой из этих групп Маков придал по нескольку своих добровольцев...
На рассвете 29-го пламя боя охватило тот берег. Потом оставшимся в живых покажется чудом, что можно было уцелеть в таком пекле. От углового здания сохранилась лишь наружная стена, за стеной – группа наших бойцов. И вдруг в стену ударяет крупнокалиберный снаряд, как раз над Маковым. Словно почуяв опасность, Бобров с силой схватил командира за кожанку и отбросил от места взрыва. Маков остался невредимым, а на Алёшу обрушилась кирпичная глыба. Он потерял сознание. Когда минут через двадцать очнулся, кинулся за угол особняка, где уже бились врукопашную... Особенно яростный бой шёл за «дом Гиммлера» – массивное пятиэтажное здание, облицованное чёрным гранитом. Здесь группа Макова снова, в который раз, успешно поддержала отважных солдат из батальона Неустроева. Когда поздней ночью проклятый дом был наконец взят, Бобров улыбнулся: «Ну какой же это, право, Неустроев! Придумали тоже фамилию... Ему бы Неустрашимовым зваться!..»
***
Рассеялся предутренний туман, и бойцы сквозь окна и проломы увидели огромный серый, окружённый колоннами, увенчанный стеклянным куполом рейхстаг.
Первые попытки штурма захлебнулись. Люди падали, не добежав до главного входа. Решили ждать темноты. И вот чёрное небо расколол гул сотен наших орудий, в небо взметнулась зелёная ракета, а вместе с ней поднялись герои. Они знали: этот бой может быть самым последним...
Массивная дверь рейхстага на запоре. Выручает бревно, лежащее на площади. Дверь трещит, поддаётся... Уже взят первый этаж, уже почти очищен второй, и тут Маков кричит: «Минин, соберите всех и со знаменем – наверх!»
«Со знаменем – наверх!» – этой команды они ждали давно. И вот Бобров, Загитов, Минин, Лисименко пробираются на чердак, выходят на крышу. Минин достаёт из-за пазухи красное полотнище, прикрепляет его к металлическому древку. Осмотревшись, решают: пусть пьедесталом для знамени станет огромная фигура, восседающая на столь же массивном бронзовом коне. Раздирая до крови руки о зазубрины, оставленные на бронзе осколками снарядов, Минин поднимается всё выше. И взметнулся их алый стяг над поверженным фашистским логовом...
Первым от счастья очнулся Бобров, побежал докладывать Макову. И вот уже командир крепко обнимает каждого, смотрит на часы: до наступления Первомая остаётся 90 минут.
***
Они потом, внизу, ещё помогали дерущимся товарищам. И в самой последней схватке был тяжело ранен Гизий Загитов. Пуля пробила колодку медали «За отвагу». Солдат выжил – наперекор всему – и даже наутро сфотографировался с боевыми друзьями: на снимке он – рядом с Бобровым, как ни в чём ни бывало, только рука на перевязи. А через несколько минут зайдёт он в медсанбат – и видавшие виды фронтовые врачи ужаснутся: ведь у самого сердца прошла пуля!
Друзья уже знали тогда, что вскоре после их подвига охраняемые отделением автоматчиков на крышу взобрались два разведчика 756-го стрелкового полка сержанты Егоров и Кантария (специально для Сталина – русский и грузин!) и «официально» водрузили над куполом рейхстага вручённое им от имени Военного совета 3-й ударной армии Знамя Победы.
***
Они и после войны сохранили святую солдатскую дружбу. И спешили из города на Неве письма: в Дедовск – к Макову, в Воронеж – к Минину, в Башкирию – к Загитову, на Брянщину – к Лисименко... Алексей Петрович Бобров в ответ тоже получал добрые весточки. Но порой в тех письмах, особенно – от Минина (я читал их), сквозила боль: мол, как же так? Ведь мы же, именно мы, первыми подняли над рейхстагом Знамя Победы! Почему же всё переврано?! Боброву эта официальная ложь тоже была горька. А вообще он оставался всё таким же весёлым человеком, у которого всё получалось: и дело, и стихи, и рисунки, и песни... Да, петь любил очень. Особенно дороги были солдату те мелодии, что принёс с войны...
Хранится в семейном альбоме удостоверение, выданное делегату отчётно-выборной конференции совета новаторов Ленинграда, электромеханику 4‑го филиала обувного объединения «Нева» Алексею Петровичу Боброву. Хранятся ордена – Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны... Хранятся медали, по которым можно проследить весь его ратный путь – как защищал Москву, как освобождал Варшаву, как брал Берлин... И ещё лежат рядом письма-соболезнования вдове от фронтовых друзей мужа. Сработали старые раны, и спустя три десятилетия достала всё-таки далёкая уже война человека, который тогда, в сорок пятом, вскинул над проклятым рейхстагом победный алый стяг. От имени всех ленинградцев!
***
P.S. Когда в 1976-м я пытался опубликовать в ленинградской газете очерк про Алексея Боброва и его товарищей, совершивших этот подвиг, мой опус отправили «на проверку» – и сразу начался истошный крик «партийных историков»: мол, какое право имею покушаться на авторитет Егорова и Кантарии?! Они грозили всеми карами, жаловались в обком, в ЦК, требовали «расправы»... Однако «расправа», слава богу, меня миновала. Прошло после тех «громов и молний» ещё четверть века, и только тогда наконец появилось официальное сообщение, что в своём утверждении я был прав: самыми первыми над поверженным Берлином Знамя Победы действительно подняли не Егоров и Кантария, а Алексей Бобров, Михаил Минин, Гизий Загитов, Александр Лисименко. Ныне из них в живых не осталось никого…