Известный политолог, директор Института динамического консерватизма, исполнительный секретарь Изборского клуба Виталий Аверьянов внимательно отслеживает все нюансы политической линии президента России. В своих выводах он нередко основывается на историческом опыте управления страной, что позволяет ему с высокой долей вероятности прогнозировать важнейшие события. Так, например, им был точно предсказан маневр с президентством Дмитрия Медведева.
Любовь к историческим параллелям свойственная многим политологам, однако всегда ли они, эти параллели уместны? Последние события на Украине придали новый импульс исследователям и сегодня мы представляем вам новую статью Виталия Аверьянова под оригинальным названием и практически без сокращений.
За последние два года Путин в эволюции своего государственного мировоззрения прошёл путь больший, чем за предыдущие 11 лет у власти. Однако не стоит обольщаться. Мы не преодолели ещё и половины расстояния, отделяющего Россию, поражённую Смутным временем, больную и зависимую от внешних глобальных субъектов, от России суверенной, России такой, какая она всегда была и должна быть.
После смуты - реванш
То, что история идёт своим неумолимым курсом, – не заслуга и не вина политиков. Политики способны оседлать волну, но не создать её. Однако здесь есть важный нюанс: не каждый политик способен и желает оседлать волну, многие предпочитают бороться со свежим ветром, сворачивая паруса, которые начинают им наполняться. Сильный лидер может быть выразителем или отрицателем эпохальных переломов, способен ускорить или притормозить исторический процесс, но не изменить его направление.
Говоря о Путине, нельзя не отметить, что он пришёл к вершинам власти под счастливым знаком. Это было трудное счастье – требовавшее огромной выдержки, терпения, воли к постепенному собиранию растраченных сил. Нижнюю точку нашего падения и свёртывания в третьем Смутном времени мы прошли во второй половине 90-х годов. В конце 90-х Россия выскользнула из пике – и началось медленное, но, можно сказать с уверенностью, необратимое движение вперёд и вспять. Вперед в хронологическом плане истории, и вспять – в ее метафизическом, вертикальном плане, то есть в плане возвращения из морока и летаргического забытья к здоровью народно-государственного организма.
В этом травматическом обмороке исполина России, подобно свифтовскому Гулливеру, не просто обчистили, не просто раздели – от России оторвали целые куски пространства и целые национальности, отторгли значительную долю коренного русского народа, превратившегося в народ, разделённый границами новых полувраждебных государств. Но им не удалось нас прикончить.
События, пережитые Российской державой (СССР и постсоветскими странами) в конце XX века, не уникальны. По многим параметрам они напоминают два Смутных времени – начала XVII и начала XX веков. Первые Смутные времена, нанесшие России болезненные поражения и моральные травмы, не только не сломили нашей воли к завоеваниям и собиранию земель, но привели, в конечном счёте, к противоположному результату. Экспансия России носила нелинейный характер, будучи подчинена закону "вдоха-выдоха", свёртывания и развёртывания.
Так, в XVII веке, параллельно с фиксацией утрат на Западе, начинался "сибирский век" России. Уже через 40-50 лет после Смуты русские, продвинувшись от Приуралья до Тихого океана, закрепились на Дальнем Востоке. На Западе же одновременно с этим Россия после воссоединения с Малороссией и победоносной войны с Польшей перешагнула "досмутные" границы. Это был убедительный реванш державы, преодолевшей внутреннюю слабость.
После Смуты начала XX века демографический подъём наблюдался уже в 30-е годы, ставшие эпохой великой внутренней работы цивилизации – тогдашнее поколение осуществило индустриализацию и связанный с ней прорыв в освоении сибирских и дальневосточных просторов России. В ходе Второй мировой войны произошёл беспримерный геополитический реванш. В результате "послесмутной" экспансии XX века СССР достаточно быстро возвратил и приумножил основные геополитические завоевания Российской империи, которые ей удалось совершить в результате напряжённых войн и дипломатических предприятий в течение двухсот лет петербургского периода.
Несомненно, геополитические потрясения третьего Смутного времени являются наиболее тяжёлыми. С распадом Советского Союза Россия отброшена к границам XVII века. Демографический кризис сегодня глубже и безнадежнее, чем когда бы то ни было. Можем ли мы ожидать вновь компенсационной экспансии? Будет ли она происходить в геопространстве, или перейдёт в новые измерения?
Такими вопросами автор этих строк задавался в своих статьях и книгах еще в 90-е и в начале нулевых годов, когда, казалось бы, сам разговор об экспансии в текущих условиях представлялся безумием и аутизмом. Сегодня для многих эти вопросы вполне обсуждаемы.
Соответствует ли президент Путин задачам и положению эпохи? Способен ли он оседлать прилив компенсационной экспансии, который уже близок? Сумеет ли Путин стать олицетворением новой вспышки российского «пульсара», или он предпочтёт остаться в поле мучительных компромиссов между Смутой и прорывным развитием?
Последние два года мы видим всё больше и больше признаков того, что Путин осознает эпохальные задачи и обозначает их понимание. И хотя эти признаки продолжают соседствовать с другими, не столь благоприятными (в частности, в сфере экономического управления страной, где власть «застряла» во вчерашней парадигме), тем не менее паруса, рассчитанные на попутный ветер, не сворачиваются, наоборот, – к ним добавляются всё новые.
Логика прирастающей власти: аналогия со Сталиным
Путинский период истории имеет свою логику, которая не укладывается ни в схему «реставрации» советского наследства, ни в схему продолжения радикальной либерализации. Происходит выработка чего-то третьего, однако это третье долгое время мерялось не столько идеологическими мерками, сколько мерками политической тактики, «расчистки» пути.
Аналогия с XVII веком была бы верной, если бы Путину удалось взять курс на восстановление «досмутного» состояния, то есть на неосовесткий проект (Михаил Романов занимался именно реставрацией догодуновской Руси, опираясь на бесконечный «референдум» – заседавший почти десять лет Земский Собор). Более работающей оказывается аналогия с 20–30-ми годами XX века, хотя подходить к этой аналогии нужно с очень тонким инструментарием. Дело в том, что в сравнении Путина со Сталиным очень трудно отделить главное от второстепенного. Так, например, личный характер политика является делом второстепенным, тогда как объективные задачи страны являются главным критерием истины. Очень трудно простроить точную аналогию с поправкой на отличие движущих сил и типов элит – в голове у большинства наблюдателей не укладывается, как можно сравнивать большевистскую партию с чиновничье-олигархической «знатью» постсоветского образца. Однако сравнивать и можно, и нужно. И без понимания этой аналогии разобраться в логике Путина будет крайне трудно.
Как и Сталин в 20-е годы, Путин в отпущенный ему минимум (два президентских срока) последовательно расчищал поле своего властвования. Это был путь к диктатуре. Как и Сталин, делал это Путин крайне осторожно, неспешно, дипломатично и вполне «легитимно» (не нарушая тех формальных правил и рамок, которые сложились в государстве в настоящее время).
Для Сталина перелом выражался в том, что он избавился от политических конкурентов, преодолел оппонирующие тенденции (левый и правый уклоны), выстроил чётко работающую систему госаппарата. Именно это позволило ему объявить новый курс на построение социализма в СССР, на отказ от компромиссного НЭПа, на переход к индустриализации. Для Сталина главным были не конкретные механизмы, оттачивающие социально-экономическую систему НЭПа, а выстраивание разумной кадровой политики в верхах партийного аппарата, подготовка условий для установления безоговорочной единоличной власти. Так же и для Путина: главным содержанием его политики были не отдельные реформы, а достижение качественно нового баланса крупных финансовых и политических группировок. Сталин создал комфортную для себя коллегиальную власть, постепенно сбросив оппозиционеров за борт большой политики. Точно так же и Путин первые 8 лет у власти создавал комфортную для себя властно-олигархическую среду. Эти процессы в обоих случаях происходили и могли увенчаться успехом только на фоне экономической стабилизации, преодоления разрухи и упадка Смутного времени. Но итоговым пунктом назначения является нечто гораздо более важное, чем временная стабильность, – вождь вынужден выбирать между Антисистемой и Народом и в конечном счёте он выбирает Народ, жертвуя той Антисистемой, которая привела его к власти.
Сталин стал генеральным секретарем партии в 1922 году, при живом ещё Ленине и при кульминации «внутрипартийной демократии». Уже в этот момент обозначилась «левая оппозиция» Троцкого, но сместить Троцкого с руководящего поста Сталину удалось лишь после смерти большевистского вождя. Тогда, в 1924 году, фигура Сталина становится достаточно весомой, чтобы говорить о новом центре политической силы, призванном заполнить харизматический вакуум после ухода Ленина. Сталин был вынужден долгое время мириться с Троцким в политбюро, а из СССР выслал его лишь в 1928 году. Весь этот долгий период (почти 5 лет) Троцкий не переставал баламутить партийные массы и интриговать против нового центра государственной власти, складывающегося вокруг Сталина. Этой фигуре аналогичен главный олигарх ельцинского времени Борис Березовский. Путину удалось разделаться с Березовским и вытеснить его из российской политики более решительно, чем в свое время удалось это Сталину в отношении Троцкого. Физическая смерть Березовского, точные причины которой будут выяснены ещё не скоро, наступила в абсолютных цифрах исторического времени также быстрее, чем сработал «ледоруб» в Мексике.
В 1925 году Сталин повёл наступление против «новой оппозиции» Зиновьева и Каменева, в разоблачении которой большую роль играли уже службы ЧК (ГПУ). Выдавливание из власти Троцкого, Зиновьева и Каменева означало для Сталина признание своей однозначно лидерской функции в партии, которую он метафорически предложил называть «генеральной линией». Этому процессу аналогичен процесс выдавливания сначала из экономики, а затем и уголовное преследование Гусинского и Березовского, вынужденных просить политического убежища в Израиле и Англии.
Сворачиванию внутрипартийной демократии при Сталине аналогична трансформация политических институтов при Путине: региональные власти возвращаются в русло прямого подчинения центру через механизмы назначений, через полпредов и обновлённый Совет Федерации, партии и фракции эффективно контролируются администрацией президента, что кладёт конец экспериментаторству горбачёвской и ельцинской эпох.
В 1928 году Сталин разоблачает ересь бухаринско-рыковской оппозиции, а в 1929 году выводит главных ересиархов из состава руководства. В 2003 году Путин наносит удар по последнему оплоту либеральной оппозиции: разворачивается кампания против Ходорковского и в непосредственной связи с нею объявляется отставка Волошина, этого символа «старой ельцинской гвардии» в руководстве России. В 2004 году отставкой Касьянова Путин подводит черту под эпохой целенаправленного выдавливания своих оппонентов из поля претензий на власть и решающее влияние.
Сталин в этот момент отбрасывает доктрину НЭПа и переходит непосредственно к амбициозной программе коллективизации и индустриализации. Этот этап получил название «год великого перелома», с которого начиналась новая эпоха. Дальнейшие репрессии против его врагов будут носить характер интенсивной ротации партийно-хозяйственной элиты. К 1938 году можно будет говорить о полной смене элиты. Такова была последовательность Сталина как политического стратега.
Что касается пресловутой «проблемы-2008», ставшей сложным испытанием для Путина, то и здесь, несмотря на явное расхождение кривых истории, можно видеть аналогии. Сталин также несколько раз стоял перед лицом угрозы быть смещённым и блокированным, так, в частности (по запущенным позже слухам), он рисковал быть не избранным генеральным секретарем на XVII съезде партии. Так это или не так, но логика исторически прирастающей власти сильнее логики конституционных и формальных рамок, в которых она осуществляется. В какой-то момент власть первого лица становится слишком велика, чтобы её можно было кому-то уступить.
Какова же судьба старой элиты? Из девяти наиболее влиятельных деятелей так называемой «семибанкирщины», то есть высшей элиты эпохи Ельцина (настоящей и полноценной олигархии), часть утратила свои позиции ещё в 90-е годы (Виноградов, Малкин, Смоленский), другая часть выведена вовне (Гусинский, Березовский, Ходорковский), и только трое (Фридман, Авен, Потанин) органично вписались в новую ситуацию и нашли с Путиным общий язык.
На рубеже 2008 года Путин предпочёл решить задачу не по-сталински (“обхитрить «съезд победителей»”, либо, как сомнительный конспирологический вариант, – «устранить Кирова»), а скорее в духе Ивана Грозного. Он допустил на своё место верного человека, местоблюстителя (нечто вроде «царя Симеона Бекбулатовича»), что было спрогнозировано автором этих строк задолго до первой рокировки в «тандеме». Тем самым была осуществлена масштабная спецоперация по введению в заблуждение крупных транснациональных игроков, воспринявших Медведева как «нового Горбачёва», возвращающего Россию в Смуту. Путин предпочёл сталинскому рывку в будущее отложенное решение и выжидательный курс. Баланс разрушительных и созидательных тенденций был сохранён. Эта стагнация объективно была выгодна внутри России лишь узкой прослойке крупных собственников, не сопрягающих своё будущее с реальным подъёмом национального хозяйства. Как назовет её Путин в 2013 году, «квазиколониальной части элиты». При этом точка фазового перехода сместилась в будущее, то есть налицо было искусственное торможение истории.
Объективные задачи двух эпох схожи
«Путин – это Сталин сегодня» – впервые эту фразу я услышал в самом начале нулевых годов от священника Димитрия Дудко. Это была чистая сверхрациональная интуиция, интуиция Путина как человека, как духовной единицы, а не просчёт самих событий и фактов, которых тогда было для подобных выводов совершенно недостаточно. Тем не менее, эти слова не показались мне чем-то неправдоподобным. Дело в том, что данная аналогия хорошо укладывалась в оттачиваемую мной концепцию преодоления трёх Смутных времен России.
В то же время, как известно, всякая аналогия хромает. Предлагаемая таблица наглядно суммирует параллелизм судеб и эпох. Аналогия базируется не на буквальных соответствиях, а на том, что объективные задачи двух эпох имеют разительные сходства. При этом в персональном плане два лидера не слишком похожи. Особенно ярко это различие проявилось в период 2008-2012 гг., во время президентства Медведева, которым Путин фактически маскировал сохранение режима личной власти. (Эта самоуверенная маскировка и игра с легитимностью чуть было не привела к революционному сценарию в 2011 году.)
|
Сталин |
Путин |
|
1922 Пост генсека, руководство аппаратом партии |
1999 Пост премьера и затем и.о. президента |
|
1923 Постепенная аккумуляция «необъятной власти»; борьба с «левой оппозицией» |
2000 Избрание президентом. Начало выстраивания «вертикали власти», создание 7 федеральных округов. «Равноудаление олигархов». Арест и выдавливание Гусинского |
|
1925-1926 «Новая оппозиция» Зиновьева и Каменева. Выведение Троцкого и Зиновьева из политбюро. Формирование «сталинского» состава высшего партийного руководства |
2001-2002 Переход НТВ «Газпрому». Закрытие ТВ 6, его «отъём» у Березовского. Обуздание региональных автократов – трансформация Совета Федерации. |
|
1928-1929 Высылка Троцкого из СССР. «Правый уклон» Бухарина и Рыкова (в течение года после этого смещены с основных постов); «зелёный свет» новому поколению партийных функционеров |
2003-2004 Дело и арест Ходорковского; отставка Волошина. Вытеснение так называемых «правых» из парламента. Отставка Касьянова. Отмена прямых губернаторских выборов. Удвоение за 2004 год числа миллиардеров |
|
1929 1-й пятилетний план; сплошная коллективизация; отбрасывание НЭПа (1929-й объявлен «годом великого перелома») |
2006-2007 Ускоренное формирование государственных и окологосударственных производственно-имущественных корпораций. Четыре «нацпроекта»; затем демографическая программа, декларация о переходе от стабилизации к инновационному развитию (Послание-2007) |
|
Начало 30-х годов Индустриализация. Борьба с вредителями, чистки в аппарате. Коллективизация и раскулачивание, гонения на Церковь. Позднее Сталин назвал этот период своей политической биографии более страшным и тяжёлым, чем война с фашизмом[1]. |
2008 – 2012 Президентство Медведева – пакет реформ, смягчающих правила выборов. Период увенчивается «болотным» протестом в 2011 году – попыткой «цветной» революции. |
|
Середина – втор. половина 30-х Убедительные успехи индустриализации. Урбанизация. Наращивание военной мощи. Репрессии против «старой большевистской гвардии» («врагов народа» с теми или иными оттенками «троцкизма») – Большой террор. Формирование режима полной и безоговорочной личной власти Сталина (сталинская диктатура). |
2012-й и следующие годы Возвращение Путина в Кремль, возобновление прежнего курса. Многомиллиардные вложениях в ОПК, объявление о переводе средств Фонда национального благосостояния на цели развития инфраструктурных и транспортных проектов. Усиление национал-консервативных идеологических тенденций. Подстёгивание интеграционных процессов в СНГ. |
Итак, Путин не похож на Сталина. Принципы и ценности, канва пути двух политиков не совпадают и не могут совпадать. Однако операция «Симеон Бекбулатович» могла ввести в заблуждение лишь тех, кто не учитывал русскую логику истории. Для тех, кто её учитывал, как до президентства Медведева, так и во время этого президентства, оставалось очевидным, что Путин, как и Сталин, не оставит большую политику. И в этом главное, решающее сходство, которое искупает многие и многие отличия. Несмотря ни на что, несмотря на подконтрольность и подотчётность Кремля внешним стратегическим субъектам, Русская цивилизация оставалась самостоятельной и генерировала собственное силовое поле, которое преображало российскую власть, наделяя её таинственной волей и необъяснимой хитростью, талантом лавирования, маневрирования и своевременных умолчаний.
Система, которая складывается в России, по многим параметрам ближе к «национальной диктатуре», чем к стандартной либеральной демократии. В своей развитой фазе это должна быть не диктатура олигархов, не диктатура стагнации, а «диктатура развития», «диктатура инноваций». Ближайшее будущее России рисуется при таком сценарии как аналог 30-х годов с их прорывным индустриальным развитием, с их решительным очищением государства и формированием определённого цивилизационного лица советской державы – исторического и геополитического преемника Российской империи.
В чем же задачи 30-х годов типологически схожи с теми задачами, которые диктуются нынешней ситуацией? В том, например, что репрессии отчасти были вызваны необходимостью политической борьбы и выстраивания госаппарата нового типа. Но ведь ротация элит – это неумолимое требование и нашего времени, без которого невозможно развивать страну. С репрессиями или без репрессий, но власти придется решать схожие задачи и преодолевать сопротивление многих коррумпированных кланов и групп. Сходство и в том, что преемственность с прошлым должна быть восстановлена, Путин не случайно столь настойчиво повторяет тезис о «единстве исторического процесса», – это должно быть единство, в котором, как он написал в одной из предвыборных статей 2012 года, «потомок «красного комиссара» или «белого офицера» видел бы своё место. Ощущал бы себя наследником «одной для всех» – противоречивой, трагической, но великой истории России».
«Новые 30-е» подразумевают отбор лучшего и отсеивание худшего из прошлого опыта. Они подразумевают прорывное инновационное развитие, то есть способность за короткий период пробежать расстояние, которое другие народы и цивилизации проходили в течение долгого времени, наконец, способность ответить на внешние вызовы и угрозы. История повторяется. Наступает критический период, когда становится понятно: если Россия не решает таких задач, её оттирают на обочину. В нашем случае это означает не просто прозябание на задворках истории, но и гибель, потому что оттирание России в сегодняшнем мире повлечёт захват и перераспределение её территорий и недр.
Образ врага, который нужно создать для успешного наступления в будущее, – это не обязательно конкретный геополитический враг. Нашим главным врагом является собственная неорганизованность, неготовность пойти на самоограничение, неспособность планировать и выстраивать собственную жизненную стратегию.
Осознавая аналогию 30-х годов, мы не вызываем «дух Сталина», а вооружаемся знанием о рисках и опасностях того пути, по которому идём. Мы будем способны трезво смотреть на свои поступки и на государственную политику только при одном условии: если мы будем понимать, что мы уже вошли в определённом смысле в «новые 30-е». Между тем либералы стараются склонить всех к тому, что это тема запретная, кощунственная, воспринимают ее истерически, как то, о чём даже помыслить нельзя[2]. Именно применяя аналогию и здраво относясь к ней, можно в значительной степени избежать тех издержек, которые были свойственны сталинской политике в трагические 30-е годы.
Одно из самых вероятных и нравственно оправданных решений – нынешняя элита должна добровольно признать, что она некачественно и неэффективно служит нации, что она внутренне не готова идти на жертвы и уступать в чём-то, в том числе отказаться от тех излишественных возможностей, которыми она до сих пор пользовалась. Добровольно признать это и добровольно приступить к самоисправлению – вот соломоново решение для «офшорной элиты», дабы избежать неприятностей, связанных с ростом государственного насилия и преследования по мотивам коррупции, причинения политического и экономического ущерба обществу. Лозунгами для верхних классов зрелого путинского периода должны стать две очень простые формулы: «Хватит жрать!» и «Служи государству Российскому!». Тогда как для народа главный лозунг должен звучать примерно так: «Созидай страну, семью и свой достаток!»
При этом народ готов воспринять подобную национальную идею, тогда как элита пока не демонстрирует готовности и способности к самоотречению, она требует «продолжения банкета». Желания жрать и красть у элиты является обратной стороной демографического упадка нашего народа. Народ не размножается в стране, которой правят люди, умом и сердцем живущие не здесь, строящие и вкладывающие не здесь и всеми способами уводящие отсюда все доступные им ресурсы. Ироды не хотят быть Соломонами. И поскольку это так, неумолимым требованием момента становится смена (обновление) элиты.
Путин и антисистема: термидор уже наступил
Сказанное выше означает не «сталинизм», не символ реставрации мироустройства 30-х годов, а способность реалистично воспринимать государственный опыт Сталина как наследие, как продуктивный миф, как один из конструктивных образов прошлого. В чём сущность этого наследия? Она, во-первых, в том, что Сталин сумел рекрутировать достойные человеческие ресурсы (кадры, которые, как известно, «решают всё») и направить их на созидание по ключевым направлениям национального развития, во-вторых, он сумел создать спецслужбы и разведку мирового класса, фактически обернув «интернационалистический» инструментарий против тех, кто его изобретал и внедрял в подрывных целях в «нецивилизованные» страны, в-третьих, он сумел выстроить линию технологического развития не в «отстающе-догоняющем» режиме, а вровень со своим веком, то есть угадал главные технологические тренды эпохи. Все эти три составляющие сталинского наследия крайне необходимы России сегодня, сейчас.
Само перечисление масштабных, эпохальных задач, которые решала тогда страна и её лидер, показывает, насколько несущественным, несерьёзным, выморочным с точки зрения интересов Русской цивилизации является либеральная риторика о необходимости отстаивать «священное» право частной собственности, продлевать существование теплично-инкубаторных условий для доморощенных олигархов, якобы ради стабильности удерживать страну от инфляции и вкладывать деньги в «сильные» иностранные экономики. Сам ракурс двух этих подходов, сам масштаб двух типов задач, не говоря даже об их содержании, несопоставим.
Как бы ни была привлекательна для власти идея сохранения «завоеваний» 90-х годов, необходимо трезво смотреть на эту эпоху и её плоды. Как бы ни хотелось наследникам Ельцина представить дело таким образом, что к управлению ресурсами в ходе приватизации пришло новое талантливое племя суперменеджеров, Путин-то прекрасно знает эти таланты, знает как облупленных. Это было не рождение капиталистов-созидателей, но захват страны взбесившимся номенклатурно-криминальным слоем, в эксцессе своей эмансипации от советского строя забывшим и честь, и совесть. Это было не построение новой системы, но торжество Антисистемы.
Лично для Путина выбор здесь нельзя назвать лёгким. Он сам питомец этой Антисистемы, возрос в ней и через неё. Не без помощи таких её столпов и демиургов как Собчак, Чубайс, Березовский, он пришел в большую политику. В 2000-е годы Путин попытался приручить Антисистему, институционализировать её, выявить её сильные и «креативные» черты, скрестить их с генокодом вечной России. Но Антисистема не хочет скрещиваться с Россией, она хочет переделать Россию на свой лад, лишить её вечной русской сущности. Это гумилёвская «химера», которая способна работать лишь как механизм деструкции, паразитарного существования на остатках отрицаемого старого уклада, проедании его богатств, десакрализации и профанации старых духовных ценностей и т.д.
Возвращаясь к аналогии со Сталиным, уже сама постановка вопроса о «социализме в отдельно взятой стране», то есть о разрыве с курсом на широкую всемирную революцию (левую глобализацию) воспринималась троцкистами как «термидорианская опасность». В 1927 году на тот момент горячий сторонник Троцкого, один из руководителей Коминтерна Карл Радек писал, что «национальное самоограничение пролетарской революции есть верный признак термидорианства, какими бы фразами он ни прикрывался». Сам же Троцкий тогда же в своих речах перед президиумом ЦКК красноречиво разъяснял Орджоникидзе и другим товарищам, что «термидорианцы были якобинцами, только поправевшими. Якобинская организация - тогдашние большевики - под давлением классовых противоречий в короткий срок дошла до убеждения в необходимости изничтожить группу Робеспьера». Троцкий взывал к «леваческому» инстинкту старых большевиков, отождествляя сталинский курс с «устряловщиной» и призывая не повторять ошибки Французской революции. (См.: Коммунистическая оппозиция в СССР, 1923-1927, том 3. / Редактор-составитель Ю. Фельштинский. – М., 1990. С. 74-81, 87-127.)
На мой взгляд, «термидором» революционеры, разжегшие Смуту в стране, называли длительный процесс, начавшийся в конце 20-х годов и завершённый лишь во второй половине 30-х. Это был целительный процесс, возвращавший Россию к нормам её исторического существования. От «борцов», поджигателей, бестий Гражданской войны, митинговых горлопанов – к «работникам», строителям, молчунам-хозяевам и технократам. От анархистов и ниспровергателей – к собирателям новой империи.
В сущности, если воспользоваться этим образом Троцкого, путинский термидор по отношению к 90-м годам уже идёт полным ходом. Вопрос о точности термина «термидор» пусть остаётся на совести тех, кто так любил примерять на русскую действительность хламиду Великой французской революции. На мой взгляд, этот термин символизирует скорее их страх, чем передаёт точную метафору происходящего. Таков и был страх Троцкого перед «сталинским термидором» как реакцией упрямой страны, не принявшей его, Троцкого, пламенную страсть к новому миру и ненависть ко всему старому, почвенному, корневому, – всему, что он отождествлял с «тёмным» и «косным» в русской стихии.
Сегодня термидорианская опасность – это страх спекулянта и мошенника перед расправой, это страх подстрекателя к бунту перед силами порядка и самообороны. Именно страх всевозможных эмигрантов вроде Невзлина (из-за границы указавшего на Путина как на реинкарнацию Сталина), всевозможных фурий дикого русского капитализма вроде Полонского (в своё время прямо заявившего, что не человек тот, у кого нет миллиарда) – это страх перед реваншем обобранной ими нации. Путин не стал заступаться за Керимова с его замыслом, по версии официального Минска, «рейдерского захвата» белорусских калийных активов – и предпочёл молча признать правоту батьки Лукашенко. Это знаковое молчание Путина: оно является одним из символов начавшегося разворота.
Текущий 2014-й и, возможно, следующий 2015 год, скорее всего, станут временем эскалации антипутинской кампании за рубежами страны и «последнего боя», который попытается дать Путину «пятая колонна» внутри России. Репетиция этого боя была в 2010-2011 годах, когда целый ряд «медведевских» верноподданных (таких как Дворкович, Юргенс, Иноземцев) во всеуслышание призывали Путина к отказу от президентских амбиций, а некоторые из них даже намекали на необходимость отставки его правительства. Затем антипутинский лозунг стал знаменем уличных манифестаций, и в конце 2011 года это течение переросло в «болотное восстание».
По одну сторону фронта оказались вчерашние ельцинские функционеры, перекрасившиеся в борцов за социальную справедливость, представители богемной прослойки столиц, живущие за счёт паразитического бизнеса эмансипе, либеральная и либертинная интеллигенция, страдающая от собственной закомплексованности перед внутренне чуждой для них страной. Массовка всех этих роскошных шуб, всех этих, по выражению поэта, «протестутов и протестуток» не выражала ничего, кроме идиосинкразии новых диссидентов и шкурных интересов «офшорной аристократии», прикрываемых риторикой Навального. Суть «Болотной» – это наступление на Путина исходя из страха старой олигархии, что приблизилась «термидорианская опасность», идёт «термидорианское перерождение», отказ от «свобод 90-х».
2013: Валдайский перевал
И вот после утихомиривания Болотной наступил момент, когда мировоззренческая система была явлена не полунамеками, а в целостных чертах. Явился лик Путина– то, что он умудрялся скрывать за туманом своего иллюзиона в течение 13 лет. (Раньше Путин был ситуационен – даже мюнхенская речь была не более чем раздражённым ответом на конкретную обиду и несправедливость.) Осколки разбитой вазы собрались воедино и срослись в стройную форму. Мы вновь обрели голос, звучащий громко и уверенно. Это произошло на Валдайском форуме, где в выступлении с речью, и в особенности в ответах на вопросы из зала, президент, идущий на гребне волны сирийского дипломатического триумфа, предстал как лидер уже не государства только, но и возвращающейся Русской цивилизации.
Валдайскому явлению предшествовала статья в «Нью-Йорк Таймс», в которой русский вождь бросил в лицо американцам: «Бог создал нас равными». Но в статье «Сирийская альтернатива» приоткрыт был и секрет путинской решительности, образ его политического и исторического Рубикона. Анализ событий Арабской весны и новейших революций 2.0 не оставляет сомнений – России недолго оставаться в стороне от этого глобального процесса. Боевики на стенах полуразрушенных сирийских домов пишут на нескольких языках, включая русский: «Россия, ты следующая!»[3] И в своей статье Путин ясно говорит об этой угрозе, – того, что наёмники-бандиты из Сирии окажутся в «наших странах», – угрозе, которая подталкивает его к явлению определённого лика, к прекращению двусмысленности.
Что касается беседы на Валдае-2013, обращают на себя внимание пять смысловых блоков, которые впервые были представлены Путиным и которые сами по себе оформляют новую парадигму государственного мировоззрения.