Почему я настаиваю на том, что Россия при всех наших несуразицах, несварениях и нескладухах гораздо прочнее, нежели многие развитые страны? Этой верой в будущее я закончил статью «Ванька-встанька» («АН» №48). И сейчас, на пороге Нового года, когда все с надеждой вглядываются в завтра, самое времечко объяснить, на чём основана моя убеждённость в том, что нашим детям, внукам и правнукам уготована достойная жизнь.
Вызовы человечеству
Разумеется, не беру в расчёт текущую политику – это дело изменчивое. Истинная прочность государств в ХХI веке определяется способностью ответить на глобальные вызовы, стоящие перед семи-, восьми- и, в итоге, десятимиллиардным человечеством, а также отсутствием неразрешимых внутренних проблем, из которых самая сложная – демографическая.
Что до вызовов, то они у всех на виду. Первый – энергетический, и вряд ли нужны доказательства, что Россия по этой части абсолютно самодостаточная страна. Всё у нас есть: от огромных запасов угля, из которого со временем и по мере надобности начнут гнать моторное топливо, до нефти, газа и атомной индустрии полного цикла, поставившей на поток строительство всё более совершенных АЭС. Их жизненный цикл достиг 60 лет, а «сгорает» лишь три (!) процента ядерного топлива, остальное перерабатывают и возвращают на АЭС.
Другой глобальный вызов – пресная вода. Всё чаще поговаривают в мире, что недалёк день, когда вода будет стоить дороже бензина и её экспорт затмит доходы нефтяной ОПЕК. Понятное дело, и тут у России положение наивыгоднейшее, наши возобновляемые пресноводные запасы неисчерпаемы.
Наконец, третий наиглавнейший вызов ХХI века – продовольствие. Люди короткого мышления сразу сетуют на слабость нашего сельского хозяйства и высокую долю импорта. Однако же, когда речь об ответе на вызов века, не нынешнюю аграрную ситуацию надо брать в расчёт, а размеры пахотного клина, способного кормить население. У России самый большой в мире пахотный клин. Да, сегодня огромная его доля вышла из оборота. Остальное, за исключением зернового поля, используют вполсилы, а зерновой экспорт отражает упадок мясо-молочного стада. Но главное в том, что он есть, этот колоссальный пахотный клин, наше национальное достояние (куда дороже «Газпрома»!), наш стратегический резерв, позволяющий с уверенностью смотреть в завтра и считать Россию самодостаточной страной по всем наиглавнейшим параметрам. И наша главная задача – с толком распорядиться своим богатством. А для этого, вспоминая завет Столыпина, России нужно двадцать спокойных лет.
Демографическая угроза
Но как насчёт неразрешимых проблем?
Экономические кризисы и валютные передряги вроде угрозы, нависшей над евро, как и политические бури, – это дела текущие, не ставящие под сомнение жизнеспособность государств. Европа даже при крахе евро останется Европой, а Америка сумеет воссоздать индустриальный потенциал, в погоне за прибылью неосмотрительно выведенный за границу. Есть только одна трудноразрешимая проблема – демографическая. И в ХХI веке именно от неё начинают жёстко зависеть исторические судьбы стран.
В послевоенной Франции население сокращалось, меры господдержки не помогали. Но произошло чудо, которое показывает, сколь интимны, непостигаемы демографические процессы. Де Голль сказал: «Я хочу видеть пятьдесят миллионов французов!» И эта фраза произвела переворот в сознании людей: рождаемость резко подскочила именно на основе патриотических чувств.
Увы, сегодня демографические проблемы Западной Европы носят иной характер, побуждающий говорить об их неразрешимости. Миллионы иммигрантов другой цивилизационной волны захлёстывают страны ЕЭС. Официально признан полный провал мультикультурной политики, и Европа медленно, но неуклонно движется в глухой тупик, где её ждёт опасность цивилизационного перерождения, что равнозначно гибели. О какой прочности тут говорить?
В Америке дела не лучше. Я был в Нью-Йорке, когда избирали Обаму, и компания русскоговорящих демократов из Москвы, Казахстана, даже из Игарки пригласила меня отпраздновать победу в стейк-хауз на 42-й улице. Но торжество вышло унылым: за столом судачили о том, что три миллиона негров, прежде не ходивших на выборы, голосовали не за демократа, а за темнокожего. Итог неожиданно подвела пожилая еврейка:
– Сегодня утром десятилетний внук, наслушавшись наших сетований, спрашивает: бабушка, а в какую страну мы поедем теперь?
Причина в том, что знаменитый «плавильный котёл» давно не работает. Он хорошо «варил», когда за океан перебирались европейцы. Но хлынули латиносы, филиппинцы, тайцы, китайцы – и теперь американская среда состоит из разобщённых национальных общин. 50 млн. свежих иммигрантов по уровню рождаемости намного опережают коренных американцев, и белая протестантская элита вот-вот останется в меньшинстве. Власти осознают угрозу, продлевают стену на границе с Мексикой далеко в океан, чтобы её не огибали на лодках. Но число цветных, включая нелегалов, преодолело критический рубеж, и срабатывает арифметика рождаемости, вопрос лишь в сроках. И для США новый демографический расклад станет катастрофой.
Похожая ситуация в Австралии. На далёкий континент накатили волны малазийцев, китайцев, индусов. За последние 15 лет население выросло с 18 до 22 млн., демографический баланс сдвинулся в сторону новоприбывших. И начались проблемы. В 2009 г. на национальной почве были убиты 90 (!) индусов – выходцы из Индии перехватывали малый бизнес. Ужесточение им миграционных квот не помогло. И тогда «за дело» взялись белые австралийки: ощутив угрозу, сорокалетние женщины, уже имеющие детей, бросились рожать снова. На улицах Мельбурна, Сиднея я нередко видел уже немолодых мамаш, которые одного ребёнка тащили за руку, второго – на руках, а третий – в утробе. Что будет в Австралии, сказать не берусь. А вот в Бразилии, которая в БРИК вроде бы выше нас по экономическим показателям, сущая беда: только в Рио-де-Жанейро 906 фавел, где нищета соседствует с непомерно высокой рождаемостью. И экономический рост неизбежно упрётся в «потолок» из быстрого нарастания слоя бедных и необразованных.
О Китае разговор особый и долгий. Сперва запретили рожать второго ребёнка, теперь разрешили – такие качели создают возрастной дисбаланс, и тревога по этому поводу нарастает. Всякое может случиться – у больших кораблей большие кораблекрушения.
А что в России?
В 90-е мы явно шли к катастрофе: убыль населения по миллиону в год, печально знаменитый «русский крест», когда число умерших нарастало, а родившихся падало. Однако сегодня, как в послевоенной Франции, произошло чудо, рождаемость растёт. Отчасти повлияли материальные факторы, государственная подмога. Но в таком деликатном деле толком не разберёшься. Главное, как говорится, факт налицо: численность населения вот-вот начнёт помаленечку расти. А нам быстрый рост вовсе ни к чему – не было бы убыли.
Правда, беспокоит миграция. Но это фактор временный. Вот в Катаре, где доход на каждого жителя самый высокий в мире, не опасаются небывалого наплыва мигрантов. В Катаре строительный бум, сюда съезжаются рабочие из Африки, Юго-Восточной, Центральной Азии, обслуга – только из приезжих. Но во всём полный порядок, потому что государство сильное и богатое. Станет государство сильным и богатым у нас, не будем по неразумению сами снова раскачивать лодку, – бояться наплыва мигрантов незачем, всё отрегулируется наилучшим образом.
К счастью, демографический расклад сегодня не является для России той пугающей внутренней проблемой, какая стояла перед страной при ежегодной миллионной убыли населения, и не ослабит в перспективе прочность Российского государства. Кстати, эту для многих неожиданно возникшую прочность быстро распознали эмигранты, которые в советские времена и в 90-е годы покидали Россию. Сколько уже раз приходилось мне слышать от них – не олигархов, не коррупционеров лондонского разлива, а рядовых, по-житейски рассуждающих людей, с которыми я общаюсь, – сожаления по поводу неосмотрительно скорого отъезда в эмиграцию.
Впрочем, это уже другая тема.