Зубово-Полянский район в Мордовии – словно страшилка для иностранцев о ГУЛАГе: территория с половину Дании, на двадцать поселков восемнадцать зон. Около шестидесяти лет в поселке Леплей существует единственная в России зона для иностранцев. Здесь не встретишь грузин и украинцев, а заграница здесь представлена самая настоящая: сорок с лишним стран – от Лаоса до Барбадоса. Некоторые сидельцы после освобождения остаются в Мордовии, а их дети уже работают охранниками на зонах – это самая распространенная профессия в этих местах.
У контролера ИК‑22 Василия Кузьмина темный цвет кожи, курчавые волосы и пухлые губы. Тайны своего рождения он не скрывает.
– Папа у меня из Камеруна, но я его никогда не видел, – рассказывает Василий. – Он еще в советские времена отсидел в Леплее год за наркотики и остался в районе жить. Устроился почтальоном, купил велосипед и ездил на нем по округе. Он был местной легендой: красавец, атлет, не пил совсем и, разумеется, пользовался успехом у женщин. Лет пять он здесь прожил, дольше не смог, иначе мужики бы его зарезали.
За внешность Василия никогда не дразнили: детей неславянской наружности в местных школах по полкласса. В округе давно живет человек десять бывших осужденных из Леплея: сириец, бразилец, нигериец. У большинства из них семьи и дети.
Зона изначально рассчитана на двести человек. В начале века здесь содержалось около пятисот зеков, сегодня осталось 150. Больше всего вьетнамцев, китайцев и афганцев. «УДО» (условно-досрочное освобождение) – это первый специфический термин, который они выучивают по-русски с первых же дней. Кстати, английский язык здесь практически не используется, а некоторые зэки помимо русского языка учат еще и мордовский. Чтобы лучше понимать местную администрацию, от которой теперь зависит их судьба.
Вероятно, это единственная колония в России, где нет блатных и не действуют понятия. Около 15 лет отсюда никто не пытался убежать. Да и последний побег получился анекдотичным: двое северных корейцев сделали подкоп за территорию зоны, где несколько часов дожидались, пока их хватятся и начнут искать. Они хотели, чтобы им прибавили срок за побег, а не высылали по освобождении домой, где за торговлю наркотиками их бы расстреляли.
За наркотики здесь сидят около 30% осужденных. Один голландец в 2007 г., наоборот, долго добивался экстрадиции на родину, где законы либеральны к любителям марихуаны. А для России изъятые у него несколько килограммов потянули на 15 лет лишения свободы. Американец Юджин Гроссман получил 10 лет за педофилию, но признает, что в его штате Иллинойс за то же самое посадили бы пожизненно. Гроссман – единственный заключенный, который перечитал в библиотеке колонии всю русскую классику. Это неудивительно: до сорока лет он был советским гражданином Евгением.
– У нас здесь более семи тысяч книг на 35 языках, – говорит заведующий библиотекой Винни Фернандес из Доминиканской Республики. – Но в основном читают русские детективы – Бушкова, Кивинова. А еще мужские журналы и словари. Ну и Библии на стольких языках, наверное, нигде больше нет.
Правда, единственной книги о колонии в Леплее в местной библиотеке как раз и не найти. Ее написал 30-летний банковский служащий из Лондона Тиг Хейг, отсидевший здесь четыре года за пакетик с гашишем, который он, по его словам, забыл вытащить из кармана перед визитом в Россию. Его книга «Зона 22» стала бестселлером. Британец рассказал, будто любому заключенному администрация может добавить полгода, если он шагал не в ногу. Что сотрудники воруют продукты, предназначенные для контингента. Что Хейгу постоянно отказывали в свидании с невестой, и им пришлось оформлять брак в колонии. Правда, администрация охотно демонстрирует прошения англичанина о свиданиях, на которых везде стоит виза начальника «Разрешаю».
Разумеется, любой заключенный в Леплее считает, что посадили его безвинно. Библиотекарь Фернандес сидит за убийство в ходе драки в РУДН в Москве: «Я там случайно мимо проходил». Испанский албанец Альберт Спахич рассказывает, что приехал в Йошкар-Олу к подруге, а его посадили как вербовщика девушек для борделей. А афганец Мухаммед сам был охранником в тюрьме в Кабуле, но для администрации Леплея он обычный наркоторговец.
Все заключенные активно работают на производстве: кто-то делает шахматные фигурки, кто-то печет хлеб. Местные пекари соревнуются с пекарней соседней ИК-5, где содержат бывших силовиков, и пока выигрывают в одни ворота: «ментовский хлеб» отказываются брать многие деревенские магазины.
Поначалу никто из иностранцев не верит, что в Мордовии можно жить. Их родственники приезжают в Леплей с валютой и крайне удивляются отсутствию обменников. Зимой осужденным выдают по два-три одеяла, но они все равно мерзнут от холода. Правда, нигериец Оби, который остался жить в соседней Потьме после освобождения, говорит, что русская зима не страшнее малярии. А жить можно везде.