Трагедия в Минске – на месте гестаповского архива

Советский Союз наряду с великими достижениями славился ещё одним «ноу-хау»: умением скрывать свои тайны даже от собственных граждан. Именно таковой стала трагедия, случившаяся 3 января 1946 года в Минске во время новогоднего бал-маскарада в республиканском клубе НКВД.

Гибельное танго на площади Свободы.

Вообще, само сочетание слов «бал-маскарад» и НКВД вызывает сегодня некоторое обоснованное недоумение. Но тогда, в 1946 году любое сомнение в инициативах зловещей сталинской структуры было само по себе уже роковым приговором для сомневающихся. Потому решение председателя Белорусского НКГБ Лаврентия Цанавы провести празднество именно в стенах ведомственного клуба вызвало у руководства и республики, и города Минска лишь горячее одобрение. Впрочем, тому было еще одно логическое обоснование: разрушенный во время недавних боёв Минск активно отстраивался, на его восстановление приехало очень много добровольцев, жили люди трудно, в землянках и их быт требовал хоть какого-то позитивного разнообразия. Кстати, дата самого бала-маскарада 3 января тоже была не случайностью: именно в новогоднюю ночь в Минске случались перебои в подаче электроэнергии, и ремонт сетей смогли закончить лишь через несколько дней: аккурат к зловещей дате 3 января.

Здание клуба НКВД было выбрано тоже не случайно: во время войны оно пострадало не очень сильно, было отремонтировано в числе первых и тщательно охранялось. Впрочем, в биографии здания была еще одна существенная строка: при немцах в его стенах располагалось зловещее минское гестапо и после освобождения города в оборудованных подвалах остались все немецкие архивы, которые-то и охранялись уже войсками НКГБ. Само здание располагалось на площади Свободы, так что место празднования было с идеологической точки зрения выбрано вполне удачно. А вот с позиции безопасности приглашенных …

Танцы в масках смерти.

Любой маскарад предполагает разнообразие костюмов и масок. Так было и 3 января 1946 года, когда в клуб НКГБ пригласили несколько сотен учеников минских школ (по некоторым данным – более пятисот учеников!). По лучшим советским традициям среди приглашенных было очень много детей белорусских чиновников, естественно – с персональными пригласительными билетами на праздничный ужин с деликатесами и на получение обязательного новогоднего подарка. Именно закрытость этого праздничного мероприятия сыграла свою гибельную роль.

В разбитом городе, конечно, был жесточайший дефицит с материалами для новогодних костюмов и украшений. Весь антураж сами дети и устроители бала делали из подручных средств: в основном – из ваты, бумаги и тряпок. В ход шли старые занавески, застиранные простыни, нитки, марля и т.д. Внешне всё выглядело сказочно: с потолка свисали «снежные» гирлянды из кусочков ваты, нарядная ёлка в центре зала искрилась нафталиновым инеем и таким же ватным снегом. Ватой застелили и полы под ней, где были разложены подарки для гостей. Играл духовой военный оркестр. Чинно прибывали гости, стайками кучковались школьники. Многие танцевали танго. Все ждали чуда вокруг мигающей электрогирляндой ёлки. И «оно» случилось…

Лестница между этажами заблаговременно была перекрыта металлической решёткой и закрыта на ключ: именно там находились помещения с  секретными архивами гестапо. Вообще, сама идея проводить массовый праздник посреди архивов с документами под грифом «сов. секретно» уже по себе преступна, но… Если её инициатор – любимец, тёзка и ставленник Лаврентия Берии – генерал Цанава, то, конечно, можно!

Гости танцевали, в полной мере стараясь насладиться забытыми во время войны радостями, к моменту объявления последнего танго «Утомленные солнцем» зал был полон и вдруг… Вспоминают очевидцы.

Семён Голбин: «…На третьем этаже мы танцевали, на втором находилась новогодняя ёлка. Пожар начался между 22 и 23 часами. Я спустился с третьего этажа на второй и прямо на моих глазах начала гореть ёлка. Побежал в гардероб, но толпа вынесла меня наружу. Гардеробщица начала выбрасывать одежду на улицу. Подъехала пожарная машина, но не было воды. Пожарные поставили к зданию деревянную лестницу, но она сломалась. Люди начали выпрыгивать из окон. Через полчаса все здание сгорело…»

Александра Кривчик (на момент трагедии ей было 16 лет): «…В самый разгар танцев я услышала многоголосый гул. Обернулась и вижу: от входа в зал на нас идёт огромное пламя! Перелезла через подоконник, повисла на руках, сознательно отпустила их. Ледяная брусчатка обожгла ногу…Я пыталась защитить сломанную ногу (открытый перелом голени). Полгода провела в больнице. Лекарств не было, без конца открывались раны…До сих пор меня мучают сны, что горю…» Александре Кривчик повезло, она выжила, излечилась и стала врачом, доктором медицинских наук, профессором Института нейрохирургии. Посвятить себя медицине девушка решила именно во время длительного и трудного излечения после пожара.

Во время этой трагедии заживо сгорело более двухсот (!) человек. Официальные власти скороговоркой обмолвились лишь о 27 погибших, беду официально засекретили, советские СМИ традиционно промолчали и даже само уголовное дело по факту трагедии …исчезло из архивов минского НКГБ! Где оно сейчас знают, наверное, лишь цифровые партикуляры. Если конечно знают. Офицер НКБ, отвечавший за решетки между этажами, где хранился архив гестапо, узнав о масштабах случившегося, говорят, застрелился. Воле случая в том пожаре уцелел ученик 421 минской школы Жорес Алфёров, ставший в наши дни известным ученым-физиком и лауреатом Нобелевской премии. Судьба – кокетка?

Товарищи коммунисты, берите слово!

Уже на следующий день, 4 января, состоялось заседание бюро ЦК ВКП(б), где чиновники решили дать оценку произошедшему ЧП. Почему так скоро, даже не дождавшись выводов экспертиз, опросов уцелевших свидетелей по возбужденному уголовному делу, заключений медиков и так далее? Наверное потому, что произошедшему уже в самых высоких кабинетах ЦК ВКП(б) было предначертано стать именно «политическим» делом! Так и произошло: трагедии придали исключительно политическую окраску, раздали традиционные партийные выговоры, дело засекретили, спрятали в архив и… забыли. Но люди, пережившую ту беду, о нём не забыли.

Очевидцы в кулуарах рассказывали, что непосредственно перед пожаром перед ёлкой собралась компания не вполне трезвых старшеклассников во главе с сыном первого секретаря ЦК ВКП(б) Пантелеймона Пономаренко. В руках молодые люди зачем-то держали горевшие трофейные немецкие зажигалки, которых в те дни в городе было великое множество. Если это так, то бравада минских мажоров тех лет вполне могла обернуться большой бедой. Тогда становится понятной и быстрота партийного реагирования на ЧП и его секретность: ведь сам Пантелеймон Пономаренко рассматривался Сталиным как один из его личных преемников на посту генсека ЦК!

В ходу была и версия о намеренном поджоге именно гестаповских архивов секретными немецкими агентами, оставленными в Минске после войны. Впрочем, она просуществовала недолго и сама собой испарилась в силу нелогичности: вряд ли такую операцию диверсанты стали бы организовывать именно во время карнавала и при сотнях свидетелей! Скорее, этот слух родился тоже в недрах высоких чиновничьих кабинетов и был запущен в республике именно как конспиралогическая уловка. Тем более, что именно в те дни в Германии ряд газет оперативно поместил статьи о пожаре в клубе НКГБ, как о халатном ЧП. Вряд ли немецкой прессе тамошние власти разрешили бы громко трубить о собственной удачной спецоперации, если бы она имела место на самом деле…

P.S.

Кто «за»? Принято единогласно!

Выводы партийцев были скорыми: ЧП – политическое, виновным – по партвыговору! Секретарю ЦК комсомола Белоруссии в те годы Михаилу Зимянину этот выговор впоследствии помог взобраться аж на Олимп партийной службы и стать секретарем ЦК КПСС по идеологии! Теперь понятно стойкое молчание советской прессы о минской трагедии.

Под суд споро отправили директора клуба, он получил шесть лет. Погибших школьников хоронили в закрытых гробах на Военном кладбище. Опознавали многих лишь по остаткам одежды.

Контроль над уголовным делом по факту пожара взял лично Лаврентий Цанава. Дело хранилось в его служебном сейфе. Когда в 1953 году за генералом с наручниками пришли его же коллеги-подчиненные, сейф оказался пуст. Нашли лишь пистолет, несколько пачек денег и скабрезные фотографии… А старожилы до сих пор вспоминают ту беду, перешептываются, что все городские пожарные машины именно 3 января 1946 года были вызваны на тушение якобы загоревшейся дачи именно… генерала Цанавы. Правда это, или оперативная байка, уже никому не узнать.