Военные будни Донбасса не отменяют размышлений и действий высшего порядка. О философии войны и задачах, стоящих перед обществом в широком формате преображения, а также о попытках найти нить будущей идеологии в Русской идее мы разговариваем с давним другом «Аргументов недели», философом, офицером, старшим научный сотрудником Донецкого Высшего общевойскового командного училища Андреем Коробовым-Латынцевым.
— Доброго дня, Андрей! Рады приветствовать на «Аргументах недели» в наступившем году! Как стартовал 2024-й?
— Стартовал год для меня совершенно обычно. Я планировал дела на будущий год — их много. У нас продолжается война, это требует мобилизации всех сил, причём мобилизации во всех смыслах. Я совершенно убеждён, мы придём к тотальной мобилизации и политической, и экономической — нам нужно ставить экономику на военные рельсы. Но прежде всего нужна мобилизация культурная. Определённая положительная тенденция в этом смысле уже есть. Мы смогли на «Голубом огоньке» увидеть не Киркорова с Пугачёвой, а Акима Апачева. Надеюсь, что в следующем году мы увидим там не только Акима, но и Артёма Саграду, РИЧ-а, Чичерину и ряд других замечательных артистов, патриотически настроенных. Но чтоб это произошло, нужно работать. В раздумьях об этой предстоящей работе я и встретил 2024 год.
— Донецку, судя по сводкам, в начале года было не до праздников... Удаётся ли нашим войскам сдерживать удары врага по столице?
— Удары врага по столице невозможно устранить, поскольку враг имеет возможность бить по Донецку с расстояния до 300 км. Вооружение, поставленное ему Западом, это позволяет. Соответственно, для того, чтобы исключить удары врага, нам нужно отодвинуть фронт от Донецка, как минимум, на 300 километров. Сейчас фронт все еще проходит вплотную к городу. Взятие Авдеевки, конечно, позволит городу немного выдохнуть, и, скажем, ствольная артиллерия уже не будет из Авдеевки стрелять по городу, но помимо ствольной артиллерии Запад поставил для Украины много все другого, так что угроза все еще сохранятся.
— Как воюющий город вошёл в новую главу истории?
— Надо понимать, что Донецк — хоть и фронтовой город, но он и мирный, здесь мирные жители живут. Не готов говорить о статистике, её сейчас сложно представить, но хорошо известно, что до войны 2014 года Донецк был городом-миллионником. К 2018 году, когда я уже оказался здесь, численность населения города уже приближалась к довоенной. Большой процент жителей Донецка, как и жителей всего Донбасса, так или иначе связан с военной службой. Кто-то бывший ополченец, кто-то сейчас служит. Но в целом город мирный, и он по-мирному вошёл в новую главу истории. В ожидании мира. В конце концов, наша война, вся спецоперация проводится для того, чтобы достигнуть мира, который был бы более справедливым, чем тот, который был до СВО. Надо это помнить. Поэтому Донецк и встретил новую главу своей истории в ожидании, что этот новый, мир на более справедливых основаниях наконец-то будет достигнут. Для этого мы все и работаем.
— Ситуация на фронтах сейчас острая. Расскажите, если можно, подробнее, как обстоят дела?
— Что касается фронтовых дел, то я не военный эксперт, а, как меня называют, военный философ, который мыслит о войне, находясь в предельной близости к ней. Я могу рассказать не об обстановке на фронтах, об этом знают люди, которые специально этим занимаются, которые могут дать стратегическую, оперативную картину фронтовой обстановки. Что касается меня, то я занимаюсь философией войны. Мне интересно иное измерение войны — экзистенциальное, философское, идеологическое. И здесь у нас дела обстоят сложно. С одной стороны, есть идея, которой мы противостоим, мы с ней уже 10 лет как столкнулись, это идея украинства. Ядро этой искусственно сконструированной идеологии — ненависть. Нет никакого украинского патриотизма, сегодня он абсолютно маргинализирован на той же Украине. Есть украинский неонацизм. Отличие неонацизма от патриотизма состоит в том, что последний зиждется на любви к своему Отечеству, к его культуре, корням, самобытности. При неонацизме самобытность чаще всего теряется. За основания самобытности берутся какие-то выдуманные, новые положения, мифологизируются. Нацизм зиждется не на любви к своему Отечеству, а на ненависти к другому. В случае с украинским неонацизмом, ненависть к другому оборачивается ненавистью к себе самому. Поскольку украинцы, малороссы, хохлы. (говорю этот термин «хохлы» вслед за Гоголем, Розановым, без негативной коннотации) – это часть большой общерусской культуры. В случае с украинцами, малороссами, хохлами неонацизм оборачивается катастрофой, потому что ненависть проецируется на самих себя, на русских. Напомню, русские — это не только великороссы, сибиряки, уральцы и белорусы.
Русские — это и малороссы в том числе и южнорусский тип. И украинский неонацизм остаётся таким постмодернистски-уродливым, потому что он оборачивается ненавистью к себе самому. Об этом хорошо сказал западный философ Жан Бодрийяр: «Тот, кто потерял свою собственную идентичность неизбежно будет питать ненавистью к тому, кто эту идентичность сохранил». Глядя на нас, украинствующие видят себя самих, которые сохранили свою идентичность. Хочу напомнить, что есть украинствующие — та банда, та хунта, что засела в Киеве, те, кто её обслуживает идеологически, а есть украинцы. И мы воюем не с украинцами. Украинцы — это мы сами. Этот народ — малороссы, украинцы, южнорусские — они часть нашей большой цивилизации, нашей империи. Мы нуждаемся в них, а они нуждаются в нас. Но есть украинцы, а есть украинствующие. Так вот, мы воюем не с Украиной, как культурой, как с частью нашей цивилизации, а с украинством, как искусственной идеологией, направленной непосредственно против нас. Вот такая обстановка у нас на идеологических фронтах.
— Как интегрируется военная система ДНР с российской?
— Интеграция военной системы Донецкой Народной Республики в Вооруженные силы Российской Федерации проходит параллельно с моей службой. Я служил несколько лет в Народной милиции ДНР и относительно недавно подписал контракт, как практически все мои сослуживцы, с Вооруженными силами Российской Федерации. Для меня эта интеграция выглядела так. В остальном я продолжил заниматься своим делом, и разница лишь в том, что вместо офицерского удостоверения офицера Народной милиции ДНР у меня теперь офицерское удостоверение офицера Российской Федерации. Вот, собственно, так для меня лично прошла интеграция.
— Поговорим об уникальном явлении: в Донецке проходят философские слушания, посвящённые обществу, войне… Расскажите об этом, пожалуйста!
— Действительно, провели мы мероприятие относительно недавно, в конце прошлого года. Конференция традиционная для Донбасса, она проводится уже с 2018 года, называется «Философия на линии фронта». Эту конференцию я придумал как раз таки в 2018 году летом вместе с моими донецкими коллегами, вместе с советником Александра Владимировича Захарченко, философом Александром Юрьевичем Козаковым. Это конференцию одобрил сам Захарченко. И вот уже который год мы проводим её в Донецке. Она посвящена проблемам войны и мира, национальной безопасности, военной философии. В этом году, вернее, уже в прошлом году, в декабре, тематика конференции была посвящена СВО. Назвалась «Философия линии фронта- 2023 СВО: исторический, геополитический и идейный контекст». И к нам приехали мои коллеги из Москвы, из Новосибирска, из Санкт-Петербурга, из Ростова, из Воронежа, из Краснодара и достаточно плодотворно поработали. Теперь занимаюсь сборником по итогам этой конференции. Он в скором времени будет издан, разослан по библиотекам нашей страны. Хочу сказать, что такая конференция уникальна: в России такие конференции нигде больше не проводятся, чтобы они посвящены были именно толкованию специальной военной операции.
— А в чём основная задача таких конференций?
— Идейное толкование конфликта очень важно. В целом, любой конфликт имеет идеологическую основу, идейную. Онтология войны состоит в том, что это — столкновение идей. И на фронтах СВО тоже сталкиваются идеи. Есть украинство, есть русская идея. И нам предстоит, во-первых, еще познать врага, потому что за украинством стоит другая идея, более серьезная. Украинство, я уже сказал, — это искусственно созданная идеология, но она носит инструментальный характер, за ней стоит идея запада, западного либерализма. С ней предстоит окончательно определиться, разобраться. Но и с самими собой тоже нужно определиться, потому что мы говорим о Русской идее, но только ленивый не сказал о том, что у нас отсутствует идеология. Значит, сама эта Русская идея до конца нами не продумана, не проговорена, не осознана. Это предстоит сделать. Вот для этого мы и проводим подобные конференции.
—А как Русскую идею сделать идеологией? Это возможно в принципе?
— Это очень непростой вопрос, как идеи включаются в идеологическую работу. Как они адаптируются в культуру, транслируются через нее и т.д. Быть может, русская идея, как идея всечеловечества и мировой справедливости, вовсе и не хочет превращаться в идеологию. Я часто об этом думаю. Русская идея во многом апофатична, и быть может, она и должна такой оставаться, не до конца выраженной, потаенной. Знаете, Владимир Соловьев (русский философ XIX века) писал, что идея народа – это вовсе не то, что народу думает о себе во времени, но то, что думает о нем Господь-Бог в вечности. Вот если западный человек избрал сам думать о себе во времени, то мы, русские, как будто бы выбрали именно второй вариант: не моя будет воля, он Твоя, не моя будет дума, но Твоя! Т.е. мы Богу отдали эту обязанность, или это право думать о нас в вечности. И значит, русская идея – у Бога. И Он будто бы ее держит где-то за пазухой, и нам полностью не отдает, но в нужные моменты истории как бы приоткрывает ее нам какой-то своей гранью: идеей Москвы Третьего Рима, или идеей коммунизма и т.д. Вот и сейчас будто бы что-то приоткрывается. Поэтому и трудно говорить о трансформации Русской идеи в идеологию. Потому что русская идея – это не про идеологию или политику, это про метафизику. Но об этом нужно отдельно говорить.
— Традиционные прогнозы в начале года от знающих людей!
— Уверен, в этом году будет многое зависеть от действий всех нас, и военных, и гражданских, - от действий того самого гражданского общества, которое показало себя за всё время проведения спецоперации. Это общество, которое, несмотря ни на что, работало, собирало гуманитарку, возило гуманитарку, идейно, культурно обеспечивало фронт, по большому счету, по мере сил, участвовало в специальной военной операции. Того гражданского общества, которое жило нуждами армии, духовно питаясь от нее, питая армию материально. Я уверен, что от всех нас, кто на фронте, кто в тылу, - хотя тыла больше на самом деле нет, фронт везде, - что от действий всех нас, военкоров, философов, военных, журналистов, специалистов, певцов, литераторов, от всех нас будет очень много зависеть. И нужно работать. Даже если только 1% общей картины будет зависеть от наших совокупных усилий, то это значит, что нужно на эти усилия бросить весь ресурс, который только у нас есть. Я уверен, что в этом году может что-то решиться. Вот такой прогноз.