Ростов-на-Дону уже практически сросся с Донбассом не только исторической общностью и менталитетом, но и военными долгими годами. Отсюда в многострадальные республики Новороссии шла первая помощь, отсюда буквально прорывались добровольцы на фронт. А ещё здесь живёт народная общественная и политическая мысль, не оторванная столичными формальными повестками и протоколами от «земной» жизни. Ярким представителем такой мысли является общественник, публицист, а теперь ещё и военный Станислав Смагин. Политрук донецкого гарнизона любезно уделил внимание «Аргументам недели», вынырнув в буквальном смысле из донецкого окопа.
– Станислав, приветствуем! К нам на огонёк заглянул коллега, но и военкор, и замполит, и общественник. Расскажите нашим читателем о себе немного, пожалуйста!
– Я применительно к себе не люблю применять слово журналист, представитель журналистского цеха. В крайнем случае, при отсутствии альтернативы, больше предпочитаю называться публицистом и политологом. Если все-таки говорить о журналистско-публицистическо-писательском труде, то я всегда шучу, что если человек умеет писать, то его даже журфак не испортит. Если человек умеет писать, то он вне зависимости от того, учился на журналиста или не учился, будет писать, сможет писать, добьется успеха. Должна быть предрасположенность и к журналистскому труду, и к публицистическому.
– Госпереворот на Украине, Русская весна в Крыму и Донбассе, потом война – как воспринимали эти события, принимали участие в том переломе истории?
– Я прекрасно помню нулевой день майдана. Я тогда работал не совсем по специальности. Я был редактором журнала аграрно-индустриального, который касался аграрной сферы, в которой я работал, а до этого был в аграрно-техническом и строительном издании. В обоих журналах я черпал для себя информацию о новой стезе. Но также пытался придать им общественно-политическое звучание, что в принципе удавалось.
Сидел я тогда на основной работе, мониторил новости. Тогда основной была тема: подписывает Украина с ЕС меморандум или не подписывает. В тоге, под вечер выскакивает, что Украина отказывается подписывать с Евросоюзом соглашение: будет договор с Таможенным союзом и будет получать какие-то кредиты от России, и так далее. Была такая эйфория! Помню, я шел домой, приплясывая, и напевая себе под нос. Думал, наконец-то мы победили, утёрли Западу нос, не мог даже представить, что на следующий день начнется майдан, события которого продлятся фактически до текущего момента.
Считаю это переломными событиями не только в истории России, где переломных событий и ранее было немало, в русской цивилизации, но и для меня лично, потому что началась полоса главных событий в моей жизни. Со всем произошедшим я обрел особый смысл жизни. До этого я был русским патриотом, русским публицистом, тогда еще не таким известным, боролся в сетевом обществе, политической стезе за Русский мир. Но именно с тех событий моя борьба развернулась в полной мере. Несчастье майдана обернулось счастьем Крыма. А счастье Крыма обернулось потом несчастьем Донбасса. Все тесно взаимосвязано, длится оно уже 9 лет. Повторюсь, и в светлые дни победы, и в тяжелые дни поражения, это – главное дело в моей жизни, в которое я вкладываю всю свою душу. Эти события, которыми я живу, которые закономерно меня привели туда, где сейчас нахожусь. Ростов и Донецк – это практически одна агломерация: какая погода в Ростове, такая и в Донецке, практически с разницей в час. Так вот, как ростовчанин, как просто русский человек, как человек неравнодушный, рефлексирующий, я испытывал боль и обиду за вот что:
А) на территории, которая находится рядом и близка мне во многих смыслах;
Б) территория, на которой живут такие же русские люди, как в Ростове и Крыму;
В) Донбасс не пошел тем же путем, что его не взяли в Россию также быстро, как Крым. Хотя он этого заслуживал абсолютно.
Более того, люди в Донбассе выходили десятками тысяч – больше, чем в Крыму. И брат-Донбасс отдавал несоизмеримо более высокую цену за свой выбор. Но вышло, как вышло, и для меня вот эти 8 лет это все были личным оскорблением, какой-то личной обидой, как будто обидели близкого дорогого человека при мне. Поэтому Донбасс стал для меня не просто украинской проблемой во всех аспектах. Именно Донбасс, люди, которые здесь живут, они для меня стали делом моей жизни на последующие годы, видимо уже до конца жизни.
– Как считаете, можно ли было «продублировать» крымские события в Донбассе? Почему этого не смогли сделать?
– Не только можно, необходимо было повторить в Донбассе, в целом в Новороссии то, что случилось в Крыму. Тогда мы были к этому, может потому ждали 8 лет, экономически не так готовы. Возможно, экономические потери, которые были бы отрицательными моментами, которых сейчас удалось избежать в чем-то. Экономика оказалась неплохо подготовленной, хотя проблема нарастает и здесь. Но эти экономические проблемы были с лихвой купированы гораздо меньшим уровнем военных, военно-политических проблем, с которым сталкиваемся сейчас. Тогда не только Донбасс, но и все города Новороссии были совершенно готовы к встрече русской армии, чиновники были уже готовы вытаскивать русские флаги. ВСУ были раздроблены, и население Новороссии нас поддерживало очень активно. И можно, и нужно было так делать – это признают все сейчас, даже те лоялисты, которые восемь лет одобряли Минские соглашения, одобряли очень своеобразное отношение к Донбассу российской власти, одобряли оставление Новороссии в беде. Все эти люди ошибку признают, но уже случилось, что случилось. Наш правящий класс оказался не готов к такому кардинальному решению. Сиюминутная эмоциональная обида на госпереворот в Киеве, что мы там дали большой кредит Януковичу. Для российского правящего класса практически все измеряется в финансово-экономических материях. А тут его свергли. Плюс, вместо базирования Черноморского флота – договор аренды с Крымом тогда ещё украинским. Ещё ряд факторов сыграли против нужного решения. Да и Крым – это здравница, курорт забрать – это милое дело. А дальше после сиюминутной смелости наступило возвращение на круги своя нашей элиты, которая испугалась поступка. Хотя не элита, а кто-то просто поддерживал, а кто-то просто смирился. Велика доля участия самого Владимира Владимировича в смелом решении. Вслед за Крымом, быстро и безболезненно схваченным, настало понимание: если пойдём дальше – с Западом поссоримся ещё сильнее. Неготовность и нежелание идти на ещё более радикальные шаги в отношениях с западными партнерами, хотя там тоже тогда были в легком шоке. Если б мы взяли всю Новороссию, это воспринималось бы как должное. Запад всегда поддерживал Киев, но и задавался вопросом: почему Россия мирится с этим недоразумением под названием «Украина», с этим геополитическим и духовным вызовом. Если бы мы пошли тогда дальше, Запад бы ворчал, скрипел зубами и вводил санкции, но про себя он воспринимал всё так, как должно было случиться. На западной стороне тогда лучше представляли, какой должна быть геополитическая Россия, нежели внутри наших элит. Будучи противником национальных стратегических интересов России, Запад это понимал. Получился патриотический хлопок одной ладонью: элиты испугались не столько государственных санкций и геополитических, но личных ограничений Запада. Одного намека на введение таких санкций тогда хватило для остановки – и вслед за Крымом Донбасс не последовал. Хотя возможность такая была пару тройку недель сразу после Крыма, всё к этому склонялось. И те патриоты, которые были в Кремле, находились в фаворе, их голос звучал на равных с антинационально настроенными элитами. Со стороны государства мог быть запущен механизм присоединения Донбасса и Новороссии. Рейс Стрелкова в Славянск – это был один из симптомов того, что какая-то часть государственной машины готовится к такому шагу, прощупывает почву, предпринимает шаги. Но в итоге, совокупная доля правящего класса оказалась сильнее. И проект Новороссия был похоронен на долгие годы. А Донбасс оказался на эти же годы в плену минских соглашений.
– Пока было минское безвременье, чем занимались?
– Все годы минского безвременья я каждый день либо писал что-то для прессы про Донбасс, говорил по телевизору, причем я без преувеличения был одним из тех, кто, пользуясь информационными возможностями телевидения, говорили честную правду про минские соглашения, про происходящее в Донбассе. На «России 24», когда я сказал, что правящая элита хочет запихнуть Донбасс обратно на Украину «минсками», уточнили, что это мое личное мнение или что? Я согласился – конечно, моё, а чье же еще, просто оно базируется на фактах. Всё это время я говорил в узком или широком кругу, что минские соглашения – это зло, что украинский вопрос придется решать, и чем позже, тем тяжелее это будет происходить. В Донбассе живут такие же русские люди, как и в России, и они уже доказали кровью, потом и слезами, всей жизнью, а то и часто смертью, что они достойны быть с Россией. Я все это говорил, часто ездил в Донбасс с гуманитарной деятельностью и с журналистской, с политологической, аналитической – всеми своими силами старался помочь Донбассу, рассказать о Донбассе, что здесь происходит. И почему Донбасс должен войти в состав России. Это было тяжело, потому что у государства был настрой, чтобы заболтать эту проблему. У пропаганды был настрой: Донбассу никто ничего не обещал и ждать помощи от России бесполезно, что они сами бы встали с дивана – что кощунственно звучало. Влияние пропаганды на умы людей достаточно сильно – обыватели в массе своей имели превратной мнение о происходящем в Донбассе. Даже в Ростове, который находится у линии фронта. Приходилось напоминать, что Донбасс – это тот же Дон, там граница разделенная, переезжая границу, ты ничего не менял: те же люди, те же дома, архитектура, говор. А Ростов и Донецк между собой очень похожи. Напоминала ситуацию, когда в коммуналке живет семья твоего брата, которую захватил в заложники какой-то упырь, измывается над ним, колотит тебе в стену, из пистолета шмаляет тебе в стену, кидается фекалиями через пробоины в стене. Важно решить проблему не только потому, что у него в заложниках твой родной человек, но и из-за ущерба, который он приносит непосредственно тебе. Подобные мысли осмеливались произносить вслух немногие публицисты, общественники или военные. Тот же Стрелков и многие другие. Основная масса прогрессивной мысли провозглашала: «минские соглашения – forever, а Украина сама по себе развалится». Не развалилась, но напиталась соками, идеологическими военными. Москве пришлось согласиться проводить СВО на уже гораздо более худших позициях, чем это было в 2014 году.
– Вы сейчас военный. Расскажите, где идёт военная стезя, кем служите и где успели побывать за это время?
– Да, я военнослужащий замполит батальона имени Ильи Муромца бывшей Народной милиции ДНР, сейчас ВС России. Точнее, замполит одной из его рот. Этот батальон донецкий, изначально мобилизационного резерва, его костяк составляют ребята, которых мобилизовали за несколько дней до начала СВО. Многие имели ополченческий опыт военной службы, но большая его часть впервые взяла в руки оружие, люди в совершенно гражданских профессиях, которые при этом прошли через Волноваху, через Мариуполь – самое тяжелое городское сражение русской армии после 1945 года, даже если брать Грозный. Мы достойно выдержали эту миссию. Сейчас несем боевую вахту на Марьинке – одном из самых тяжёлых участков Донбасского фронта. Продвижение идёт очень медленно, где враг оказывает упорное сопротивление. Продвижение идет, но медленно. Наше подразделение с достоинством несет свою миссию. К нам уже присоединились ребята из дореферендумной России, из Урала и Сибири, которым я не устаю повторять, что они здесь сражаются не только за Донбасс, за русских, разрезанных преступными границами Беловежья, но защищают и Россию в целом, и свой дом. Потому что дрогнем здесь – дрогнет вся Россия. Проиграем – не увидим уже Россия в том виде, который у нее исторически сложился, и в котором мы хотели бы ее видеть. Сейчас ее облик так сказать несовершенен, а так это будет просто страна без суверенитета, максимально ослабленная, раздробленная, попавшая в полную колониальную зависимость от внешних центров влияния. И так-то наши недра были источником ресурса для Запада. А так они попадут в прямое управление внешних центров. Мы из страны с уязвимым суверенитетом, страны периферийного капитализма, с элитой, которая ведёт себя как колонизаторы собственной земли, станем просто прямой колонией, и возможно, распадемся. Хотя Западу прямой распад России может быть не так выгоден. Важно удержать максимально ослабленное, децентрализованное, но с формальной целостностью образование, чтобы быть орудием Запада против Китая. Как сейчас Украина является орудием Запада против России. Это уже не только моя мысль. В общем, если мы дрогнем, то Россию ничего хорошего не ждёт.
– Наши неудачи под Харьковом и отступление за Днепр в Херсонской области сильно ударили по настроению?
– Разумеется, такие перегруппировки, как с Харьковщины, как с Херсоном, не добавляют никому оптимизма, заставляют сжать кулаки. Да это всегда тяжелые удары, как по тем, кто здесь находится, непосредственно на линии боевого соприкосновения, так и по обществу в тылу. Все это сеет недоверие к военно-политическом руководству. Все это бьет по психологии. Тоже есть обратный эффект, как меня допустим, отступление с Херсонщины и Харьковщины окончательно заставило принять решение прийти в действующую армию. Они заставляют действовать по принципу: «наши не придут, все наши – это мы». После апатии и огорчений наступает желание победить вопреки всему: отбить эти территории и пойти ещё дальше. Сила демотивации потом придает дополнительную мотивацию, хотя этот процесс и не бесконечный.
– Что думаете о работе с населением? Как будем переформатировать людей из их украинского морока? И как удержать доверие лояльных при таких нечётких сроках прихода?
– Конечно, работой с населением занимаемся. Дело будет долгое и трудное, надо быть готовым к этому. Трудно обратно переформатировать и освободить сознание. Донбасс, Новороссия – и здесь не все гладко с настроениями из-за политики 2014-2022 годов и другого негатива. На освобождённых территориях они есть, а чем наши войска будут дальше идти, тем их будет больше. Должны быть разные зоны работы, территории должны быть с разным управлением, с разными методами социального изменения украинства и реконструкции русскости. Не всех под одну гребенку от Донецка до Львова причесать. На одной территории – один режим, на другой – ещё какой-то. В Донбассе и Новороссии украинский язык абсолютно чуждый, здесь другие этнический и субэтнический вектор, менталитет. Зачем в Одессе или Донбассе оставлять украинский язык только ради того, чтобы чиновники козырнули многонациональной повесткой?
Такие и в России уже пытаются проводить референдумы, чтобы создать учебники украинского языка для российских школ. Формальной толерантности быть не должно. Оставлять на русских, русскокультурных землях украинство абсолютно лишне. Если кто-то хочет изучать украинский язык – ради бога, хотя на Донбассе таких людей не так много, хотя многие его знают. Русский язык здесь безоговорочно выигрывает у мовы настолько, как он обошел бы язык маори или хинди.
Основные морально-психологические проблемы, этические и социальные нас ждут не там, где мы ещё не были, а там, где мы уже побывали и ушли. Убедить людей, что мы здесь теперь точно навсегда будет очень и очень тяжело. Особенно тех, кто претерпел потом репрессии, после нашего ухода. Даже не из-за симпатий к нам, а того, что они спокойно ходили по улицам, в то время, когда Россия была в их городах. Убедить этих людей, что мы здесь навсегда, будет очень сложно. Неуклонное безоговорочное продвижение на тысячи километров, и полный разрыв с Западом со ставкой на нашу победу, его имитировать сложнее – тут доверия будет больше.
– Вы документалист. Какие фильмы уже успели найти путь к зрителю? Есть планы на другие работы, о чём они будут, если не секрет?
– Ну, документалист – это громко сказано. Я не волшебник, а только учусь (смеется). Я выступил в роли сценариста всего лишь к одному фильму пока, с моей замечательной давней подругой, единомышленницей, просто замечательным чудесным режиссером человеком, Верой Водынски. Мы в сотрудничестве сняли фильм «Война и Вера». Небольшой документальный фильм, 25 минут с небольшим, в котором священники просто обсуждают об отношении войны и веры, о справедливых войнах и несправедливых войнах, не справедливых, о вере Христовой и брани духовной. Из тех батюшек – отец Михаил Васильев, который погиб под Херсоном, когда этот фильм уже сдавался. Постскриптумом этого фильма, эпилогом было прощание с батюшкой.
Хочется, чтобы этот первый опыт не вышел, как тот блин, комом. Но, в общем, публика благожелательно встретила, даже в Сербии этот фильм заметили, максимально братской нам стране, имеющей те же проблемы с национальным единством, с рассоединением национальных территорий, с противостоянием воле Запада, колонизаторской, где еще если не в Сербии, оценили бы этот фильм. Тем более, что в нем принимал участие сербский священник.
Я надеюсь, мне найдется что сказать не только непосредственно в публицистическом формате, аналитическом, политологическом по аналитическому, политологическому, но и на стезе документальной.
– В завершении дайте прогноз на ближайшее время. Наступление ВСУ, обострение боёв на фронтах, увеличение числа вылазок в тылы - чего стоит ожидать?
– Многие ожидали, что наша армия будет наступать весной. Потом эти ожидания сменились ожиданиями украинского наступления и нашего отпора этим шагам. Опять-таки, много обсуждается, какое направление этого гипотетического наступления Украины будет основным, а какое – вспомогательным. Попрут ли они на крымское, южное направление? Донецкое направление стоит вспомогательным, либо наоборот. Хочу сказать, что в любом случае нас ждут большие испытания, даже если широкоформатного наступления ВСУ не будет. Нас ждут очень тяжёлые, очень горячие дни в эту весенне-летнюю кампанию решится если не всё, то очень многое. Очень много зависит не только непосредственно от военной готовности на фронте, но и от политической тыловой готовности, состояния нашего тыла. От того, какие настроения, какие силы одержат победу в кулуарах, закулисье и коридорах московских, общефедеральных. Те, которые настроены на победу, даже может не исходя из большого патриотизма, просто из прагматического понимания того, что при поражении будет хуже всем, кроме совсем небольшой группки будущих старост и полицаев колониальной российской администрации.
От того, какие настроения возобладают в политическом сегменте, много зависит, если не все, то очень много зависит на фронте в военном смысле. Тыл в широком смысле слова очень тесно связан с фронтом, неразрывно, даже больше, чем это можно представить. Тыл фронта, общество фронта, политика фронта в этой связи очень сильны. И если плохо в одном месте, то плохо и в другом. Мы надеемся на лучшее, делаем, что должно, и будь, что будет. Верим, что историческая Россия, которая географически и духовно много шире нынешней Российской Федерации, окажется сильнее. Логика истории окажется непреклоннее логики момента, и мы победим.