О Людмиле Ивановне Смирновой я услышала от участника войны, авиамеханика Бориса Звегинцева. «Раньше нас много собиралось, а теперь остались лишь я да моя боевая подруга Люська», - сказал он. Борис Иванович отзывался о ней с таким восторгом и уважением, что я, конечно же, не могла не напроситься к фронтовичке в гости. Ещё прежде, чем я увидела Людмилу Ивановну, меня покорил её невероятно звонкий и бодрый голос – поначалу я думала, что трубку взял кто-то из её молодых родственников. Как оказалось, и сама женщина ему, то бишь своему голосу, под стать – подтянутая, энергичная, с густыми седыми волосами и горящим взглядом. Словом, знакомьтесь – та самая боевая подруга Люська собственной персоной. Она же – гвардии старшина, военная связистка, прошедшая шесть (!) фронтов, от Москвы и до Берлина. Награждена орденом Отечественной войны II степени, медалями «За боевые заслуги», «За взятие Берлина», «За освобождение Праги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Уже в послевоенное время игрок ЦСКА волейбольной команды, многократный призёр чемпионатов СССР, Вооружённых сил и чемпионатов Москвы.
Людмила Ивановна коренная москвичка. Жила недалеко от станции метро «Маяковская» с родителями и двумя младшими сёстрами. Быть старшей в семье налагало определённую ответственность. Смотреть за сёстрами, помогать по хозяйству. Жили хоть и бедно – в коммунальной квартире, где «один сортир на двадцать человек» - но гостеприимство в семье всегда было непреложным законом. Собирались на все праздники, дни рождения. А значит, девочке нужно было до блеска надраить полы, вымыть гору посуды…
Когда же выдавалось свободное время, Люся играла во дворе с другими детьми. В прятки, казаки-разбойники, городки, салочки… Или в волейбол – сеткой служила верёвка, натянутая между деревьями.
В школе Люся училась средне, но читала много и взахлёб. Да и русский язык с литературой были любимыми предметами (у неё, кстати, до сих пор удивительно аккуратный, красивый почерк – буковка к буковке – прим. авт.)
- Уроки особенно некогда было делать, - рассказывает моя собеседница. – Книгу было куда интереснее почитать, чем что-то зубрить. Сижу на последней парте, держусь за свою ногу и думаю: «хоть бы не спросили». Спросят. Двойка. К следующему уроку учу. Пятёрка. Вот и получается, что училась средне. И потом, на меня родители вообще мало обращали внимания, лишь бы за сёстрами присматривала да по хозяйству помогала. Тогда вообще было как-то не принято родителям постоянно ходить в школу и проверять уроки. Так что, можно сказать, росла сама по себе. И училась так же.
Окончила Люся семь классов и пошла на двухгодичные курсы стенографии и машинописи. Мечтала о том, что когда-нибудь будет работать в Верховном Совете на больших заседаниях. О высшем образовании речи не шло – главным тогда было начать зарабатывать деньги, которых в семье катастрофически не хватало.
- У меня были замечательные родители, - вспоминает Людмила Ивановна. – И жили они очень дружно. Только папа всегда маму очень ревновал: он сам был с Брянщины, а мама коренная москвичка. До смешного иногда доходило – я имею в виду папину ревность. Оба работали в магазинах – мама кассиром, а папа сначала продавцом, и потом разнорабочим. Получали копейки, поэтому мне хотелось поскорее вырасти и пойти работать, чтобы помогать семье.
Начало войны
Весть о начале войны восемнадцатилетняя Люся с матерью встретила на вокзале – они отправляли младших сестёр в Брянскую область, к родственникам отца на каникулы. Поезд уже отошёл, когда из репродуктора зазвучал голос Левитана. Мать тогда чуть с ума не сошла от тревоги. Всеми правдами и неправдами достала билет на следующий день и отправилась возвращать девочек. Брянщину тогда уже бомбили, поэтому женщине приходилось при авианалёте выбегать вместе со всеми из поезда и прятаться в лесополосах. К счастью, вернулась в Москву вместе с дочерьми.
Чуть позже, когда Москву начали бомбить, Люся вместе с однокашниками стала дежурить во дворе своего дома. Как только объявляли воздушную тревогу, ребята помогали старикам и женщинам с детьми спуститься в подвал дома, где было импровизированное бомбоубежище. Сами подростки не спускались: стояли вдоль стен дома и зорко следили за тем, чтобы не было пожара. Если же видели, что вражеские самолёты сбрасывали зажигательные бомбы, то поднимались на крыши, чтобы их потушить.
Люся как раз заканчивала курсы машинописи, когда на занятия пришла группа из Свердловского райвоенкомата. Осмотрели. Люся бодро отрапортовала, что чувствует себя хорошо, совершенно здорова и хочет воевать.
- Мы тогда все как один на фронт хотели, - поясняет Людмила Ивановна. - Потому что у нас было воспитание патриотическое. Мы действительно любили свою родину. И не знали заграницы: как они там живут. Меня это, кстати, и до сих пор это не интересует. Все мои ребятушки с нашего двора как один на фронт ушли тогда. Некоторые даже годы лишние к своему возрасту прибавляли, чтобы на войну взяли. Кто-то вернулся, кто-то нет… Даже, помню, мама моя, поохала, но сказала: «Люсенька, ну что же делать. Все идут. Значит, и тебе идти».
Словом, девушка, которой только-только исполнилось девятнадцать, оказалась годна к воинской службе. С удовольствием отрезала надоевшие косы, которые до армии мама категорически запрещала стричь, надела военную форму - «ту самую, старого образца, еще без погон» - и отправилась вместе с другими новобранцами обучаться навыкам военного искусства.
Первое боевое крещение
Через два месяца Люсю распределили в первый штурмовой авиационный корпус (Первый гвардейский штурмовой авиационный Кировоградско-Берлинский Краснознаменный орденов Суворова и Кутузова корпус – прим.авт.). Он формировался в Москве около Тушинского аэродрома. Оттуда и отправилась девушка ещё через два месяца на столь желанный фронт. На тот момент Калининский. За это время она сумела переучиться с машинистки на оператора аппарата СТ-35. Так что на фронте была связисткой.
- Ближе к началу октября нас погрузили в эшелон и отправили на фронт, - говорит моя собеседница. – Мы ещё без шинелей, в одних гимнастёрках. Радость была невероятная! Мы все довольные, счастливые – воевать же едем! Двери в вагонах открыли, сидим, ногами болтаем и смеёмся. И вдруг видим на поле свежие воронки от бомб. А ещё через несколько минут команда: «Воздух» и приказ освободить вагоны. Бросились врассыпную. Кто-то в посадках спрятался, а мы почему-то побежали дальше, в поле. Бежим и тут слышим звук самолёта – оказалось, немецкий, идёт на бреющем… Командир кричит: «Ложись!». Легли, головы закрыли руками… Пулемётная очередь. Вроде пролетел. Но как только мы встали, он пошёл на второй круг. Мы не плакали, но как-то всё похолодело внутри. Стрессовое состояние. Каким-то чудом ни в кого из нашей группы снаряды не попали. А вот другим повезло меньше: было немало раненых, а две девочки оказались убиты. После этого уже не пели и не смеялись… Да и окружающий пейзаж мало этому способствовал – везде руины, разрушенные и догорающие дома.
Эта первая бомбёжка запомнилась на всю жизнь. Потом стало уже немного привычнее. С Людмилой даже однажды случился казус. Это было при форсировании Днепра в 1943 году. Переправлялись по понтонным мостам. На подъезде к реке скопилась большая очередь. Пока ждали, объявили воздушную атаку. Все выбежали из машин, а Люся, сама не зная почему, осталась. Подтянула на себя перину... Уже потом, когда все вернулись, стали искать девушку. Обнаружили случайно – юная фронтовичка сладко спала под грохот бомбёжки.
- Мы вообще постоянно хотели есть и спать, - сетует Людмила Ивановна. – От усталости и недоедания с ног валились просто. Особенно ощущался голод в начале войны. Помню, мы как-то попали в «котёл» в какой-то деревне. Продуктов было мало, и совсем не было соли. Хлеб нам сбрасывали с самолёта. А что там того хлеба? На день доставалось по два куска с палец толщиной. За завтраком их съедим, а на обед уже не остаётся.
«Господь миловал – мне не довелось стрелять в человека»
Узел связи всегда располагалась вблизи штаба корпуса дивизии. Руководил корпусом генерал-лейтенант авиации Василий Рязанов. Людмила Ивановна до сих пор отзывается о нём с огромным уважением и считает, что он должен быть не дважды Героем Советского Союза, а трижды, как лётчики Александр Иванович Покрышкин и Иван Никитович Кожедуб. «Наш генерал Рязанов был удивительным человеком».
- Вы не представляете себе, какая у нас в корпусе была дисциплина! - говорит Людмила Ивановна. – Это Рязанов постарался. Каждый ротный всегда обязан был знать, где кто из солдат находится. Бить баклуши было некогда. Мы работали не только связистами. Кололи дрова, помогали на кухне, оттачивали мастерство стрельбы, ходили в караул. У каждой из нас была именная винтовка. Господь миловал – мне не довелось стрелять в человека. Потом многие спрашивали: смогла бы? Не знаю… Но думаю, что нет, пожалела бы, наверное…
Помню, мы с Алькой – это моя подруга, тоже москвичка – были в дозоре. Ходим по территории и вдруг слышим какой-то хрип. К нам выходит раненый немецкий солдат со словами: «Гитлер капут». Молодой совсем, рыжий, кровь у него течёт… Мы его в штаб проводили. А потом один из наших застрелил немца у всех на глазах. Было очень жаль его, мы плакали. Всё-таки он сдался, и надо было поступить с ним как положено с военнопленными. Хотя и стрелявшего можно понять – всю его семью в Киеве расстреляли гитлеровцы. Он и его родные, говорят, были евреями…
Правда, уже к концу войны мы начали понемногу нарушать дисциплину. Приехали мы, помню, в какой-то город в Германии. Нас разместили в особняке. Представляете себе – чистое бельё, пуховые одеяла, чулки паутинкой и еды вдоволь. Куры зажаренные, в подвале множество всяких консервов с продуктами. Мы даже тогда на кухню свою кушать не ходили. Морды отъели – будь здоров. Как тут было не расслабиться?! Возле особняка стояли мотоциклы. Ребята брали их покататься. Как-то мой товарищ говорит мне, что недалеко есть оранжерея и предлагает прокатиться с ним туда. Поехали – слава Богу начальник не заметил, а то гауптвахта была бы обеспечена. Вырвались на автостраду – кругом деревья растут шикарные, грецкие орехи, сирень… А потом в оранжерею… Какая же там была красота – море цветов и зелени! Как будто в сказку попала! А вообще, прогуляться по Германии было важно для меня. Всё-таки мы шли к этому всю войну!
«Мы выжили, потому что были молодыми»
Сказать, что на фронте было сложно, значит не сказать ничего. «Мы выжили, потому, что были молодыми» - говорит Людмила Ивановна. Бомбёжки, фронтовые дороги, точнее, их полное отсутствие, грязь, постоянное недоедание и усталость. Но страшнее всего было терять друзей. А умирали не только непосредственно в бою. И работа на износ, и отсутствие гигиены тоже накладывало свой страшный отпечаток. У одной девочки из Украины, Саши, долго болела голова. Она отмахивалась, ведь надо было работать, а о боли некогда думать. Воспаление. Умерла в лазарете. Другая, Галя, умерла от чесотки, которая напала однажды на всю роту связи. Военврач выдал тогда девчонкам бутылку с серой. Нашли какую-то махонькую баню с соломой вместо окон, где едва-едва можно было разместиться вчетвером. Справились с недугом. А вот Галя махнула рукой на гигиену. Кроме того, очень уж она любила вязанный шерстяной свитер, который мама прислала ей на фронт. Возможно, и он тоже сыграл свою роковую роль, ведь надевала она его на голое тело. Не спасли…
Удивительно, но у многих девочек, по словам Людмилы Ивановны тогда, на фронте, на год и более прекратились менструации. Может от недоедания, может от волнения, перегрузки, холода… А может просто потому, что сама природа решила помочь этим девчонкам на войне, устроив небольшую передышку. Ведь негде было ни помыться, ни постирать бельё, ни высушить…
В очередной раз фотокарточка осталась без Люси
Когда война закончилась, генерал-лейтенант Рязанов, зная, что Люся была машинисткой и видя, с какой скоростью девушка печатает сообщения на аппарате, уговорил её ненадолго остаться в корпусе, пока не найдут замену. Люся должна была печатать то, что скажет начальник. Он ходил и говорил, говорил… Переспрашивать было нельзя, делать ошибки тоже нежелательно. Вот тут и пригодилась Люсина любовь к книгам – несмотря на семь классов образования, она оказалась очень грамотной. Кстати, печатала девушка вслепую, руки сами знали, на какую клавишу жать…
Вообще Люся была всегда самой ответственной в роте и всегда помогала другим девчонкам. Брала, так сказать, над ними шефство. Она была везде, справлялась с самыми сложными и ответственными поручениями. Даже когда услыхали радостную весть о победе, которая застала её в Дрездене, девушке некогда было ликовать. Сначала печатала донесения, телеграммы, потом помогала накрывать на столы, убирать… И в очередной раз фотокарточка осталась без Люси…
- У меня вообще мало фотографий, где я с однополчанами, - комментирует фронтовичка. – Когда все фотографировались, я всегда была чем-то занята.
«О любви думать было некогда»
Также некогда было Люсе думать и о любви.
- Какая уж тут любовь, тут бы поспать и поесть, - смеётся Людмила Ивановна. – Конечно, девчонки влюблялись, потом выходили замуж… Мне тоже кто-то нравился, но не более того. Помню, был один парень, Толя Шумаков, высокий такой, нескладный, который, несмотря на собственную занятость, всегда старался мне помочь – наколоть дров или принести воды, если я занималась хозяйственными нуждами. Конечно, я была ему благодарна, но не любила… А вообще, я всегда держала себя очень строго, так что приставать ко мне попросту боялись. Так что с войны я пришла девочкой. А после… Я так и не связала себя узами брака, потому что, как мне кажется, не могла бы принадлежать одному человеку, мне нужно всё время быть в коллективе. Да, у меня были любовники, но до свадьбы дело так и не дошло. Что касается детей, то хоть я сама и не рожала, воспитательного процесса мне хватало выше крыши. Сначала сёстры, потом их дети, внуки. Представляете, у меня сейчас пять правнуков, которым всем аккурат по пять лет. Вот такое совпадение! Я вообще всегда была связующим звеном не только между родственниками, но и однополчанами – мы настолько сдружились на фронте, что стали одной семьёй. Поэтому после войны я стала разыскивать всех своих. И долгое-долгое время собирала нас всех вместе на праздники.
«Всю войну прошла, а мирной жизни не выдержала»
А вообще им, девчонкам, пришедшим с фронта, трудно пришлось в мирной жизни. Людмила Ивановна с этим, к счастью не столкнулась сама, возможно потому что во-первых, была всё время занята работой, спортом и общественной деятельностью. Во-вторых, она всё-таки жила в большом городе, в столице, где мало кто кого знает. А в-третьих, вообще всегда мало обращала внимания на пересуды. Но ей пришлось видеть, как страдают другие девчонки…
- У меня была одна подруга, жили с ней на одной улице, - вспоминает женщина. – И служили, так уж довелось, в одной части, только я была в роте связи, а она вольнонаёмной в штабе корпуса. И вместе с окончанием войны, увы, закончилась и наша дружба. Она мне тогда позвонила и сказала, что выходит замуж, но даже знакомить меня не будет с избранником, чтобы он ни в коем случае не узнал, что она была на фронте. Но тяжелее всего пришлось девочкам, которые жили в небольших городах и сёлах. Одна девочка приехала после войны с животом. Парень на фронте обещал жениться, но как только они разъехались, он моментально пропал. Девочка тогда родила и работала на каком-то заводе. Как же её терзали, бедную! Мол, фронтовая проститутка и всё такое прочее… Я после войны разыскала её через бюро адресов. Приезжала ко мне, ночевала… А потом умерла от рака. Вот так, всю войну прошла, а мирной жизни не выдержала. Загнобили.
А вообще на фронте тоже разные люди были. Вспоминаю один случай. Альку – я уже вам про неё рассказывала – демобилизовали чуть раньше окончания войны. Потому что у неё погиб отец, и мать осталась одна с тремя детьми. Они тогда в Москве в бараках жили. Как-то к ней приехала ещё одна наша девочка, по фамилии Козинова. Аля встретила её, как самого близкого человека. А эта Козинова утащила у неё хлебные карточки на всю семью. Представляете себе, что это значило?! Ведь хлебные карточки – это возможность жить. А в семье трое маленьких детей!
«Да здравствует Люся Смирнова – ас машинописного слова»
Ещё когда Люся была на фронте, мама ей прислала письмо о том, что папу посадили.
- Папа был маленький ростом и очень эмоциональный. Работал, повторюсь, в магазине. Как мне потом рассказали, он в тот день нёс на спине мешок. А под ногами валялась какая-то газета. Он отшвырнул её ногой, а там оказался портрет Сталина. Кто-то донёс. В итоге папу отправили в Караганду на десять лет. Потом, правда, когда Сталин умер, папу реабилитировали, и он пришёл домой раньше срока. Мама мне рассказывала, что когда пришли смотреть, как жил «государственный преступник», то оказалось, что имущества никакого у него нет. «Что здесь описывать, кроме клопов? – сказали пришедшие. – Смех сплошной, да и только!».
Только вот семье «диссидента» тогда было, увы, не до смеха. Мать осталась одна с двумя дочками-подростками. Еле выжили – голодали страшно.
А самой Люсе после войны пришлось из-за этого распрощаться с мыслью о работе в Верховном Совете, о которой она когда-то мечтала. Кто же её возьмёт туда, несмотря на все её боевые заслуги, если отец сидит по «политической статье»?!
Люся стала искать работу. Зная, что ей мало кто фору даст по части скорости набирания текста на пишущей машинке, девушке хотелось бы, чтобы оплата была сдельная. Нашла. В издательстве «Медгиз», которое занималось выпуском медицинских книг, журналов, энциклопедий… Надо было кормить семью. Тогда же Людмила пришла в клуб ЦСКА.
Работала Люся тогда, как безумная. Брала тексты и на дом – старшая коллега, видя, насколько Люся ответственная и упорная, ссудила ей деньги на машинку (пишущая машинка «Оптима» и по сей день хранится у Людмилы Смирновой – прим.авт.). Плюс постоянные тренировки. Приходит домой голодная, а мама говорит, что есть нечего. То Колька приходил, то Манька забегала… Мама по-прежнему не могла отказать гостям. Люся на мать не обижалась, но вскоре от усталости и недоедания у неё начались такие головные боли, что она поняла – нужно ехать в деревню к родственникам отца. Ей так не хватало природы – леса, травы, ароматного сена, речки…
Правда, еще до отъезда Люся нашла работу в другом издательстве, «Трансжелдориздат». Когда ей дали задание напечатать страницу, она села и выдала мастер-класс. Все сотрудники замерли, даже из соседнего кабинета кадровичка пришла, услышав незнакомо быстрый темп. Она, в смысле, кадровичка, потом называла нашу героиню «Люся-пальмочка». Потому что она всегда была стройной, подтянутой, элегантно одетой и причесанной. А заказчики даже писали стихи: «Да здравствует Люся Смирнова – ас машинописного слова».
И по сию пору у Людмилы Ивановны удивительно сильные пальцы – телефоны надолго у неё не задерживаются, хоть и старается жать на кнопки аккуратно. В процессе беседы она постучала ради примера по моей спине – не поверите, я согнулась от боли.
«Запомни, девочка, главное в жизни – радоваться каждому дню»
Людмила Ивановна всю свою жизнь посвятила служению людям и, может, немного в меньшей степени, спорту. Играла за ЦСКА в волейбольной команде. Собирала однополчан, возглавляла впоследствии совет ветеранов клуба армейцев. А ещё обошла чуть ли не все подмосковные леса – очень уж любит она «тихую» охоту. Возле своего многоквартирного дома фронтовичка высадила множество деревьев, кустарников и цветов – тяга к природе у неё с детства. Клещей и прочую живность женщина, кстати, не боится: «меня фашисты не взяли, клещи уж точно не возьмут». И только два последних года она уже не выходит из дома подрезать и подкармливать всю эту растительность – оставляет своё «зелёное наследство» молодым жильцам.
Конечно, несмотря на удивительное жизнелюбие и бодрость Людмилы Ивановны, её порой одолевают тяжёлые мысли. О здоровье – болят колени и спина, если засидится… О фронтовой жизни, выпавшей на её долю, о том, что, возможно, могла бы сделать ещё… А более всего о тех, кого уже нет с ней рядом.
- Знаешь, девочка, как ни бывает грустно, я всегда стараюсь отвлечься от плохих мыслей, - говорит Людмила Ивановна. – Мне Господь дал возможность дожить до 97 лет в памяти – так мне ли роптать?! Когда «находит», я переключаюсь – или отгадываю кроссворды, или ещё что-нибудь придумываю, чтобы отвлечь себя. Запомни, девочка, главное в жизни – радоваться каждому дню, ведь следующего может и не быть!