Сегодня многие экскурсоводы предлагают гостям столицы посетить помимо Кремля и Мавзолея ещё и ряд столичных погостов, среди которых Ваганьковское кладбище занимает особое положение. Почему?

Кто-то хочет постоять перед могилами великих русских живописцев: Сурикова, Саврасова, Тропинина и др. Кому-то необходимо положить букет цветов на могилы любимых артистов или поэтов, таких как, например, Высоцкий и Есенин. «Братки», те в изобилии топчутся подле мифического захоронения знаменитой Соньки Золотой Ручки или вычурных оград на могилах уже современных «авторитетов» и «воров в законе».

Но мало кто знает, что это пафосное сегодня кладбище изначально было предназначено для экстренного упокоения тех, кого в прошлые века безжалостно забирала неизлечимая тогда лёгочная чума, метко названная в народе «мором» и «чёрной смертью».

Спасайте, кто может!

Нам, сегодняшним, пережившим малопонятную борьбу с малопонятным, но явно авантюрным COVID-19, трудно оценить масштабы чумного бедствия, унёсшего в Cредние века лишь в Европе более 60 млн человеческих жизней! Не миновала эта печальная участь и Россию, которая хоть и не имела ещё петровского «окна в Европу», но частные торговые отношения с Западом уже налаживала.

Псковские и новгородские купцы везли иноземцам лён, пеньку, меха, зерно. Обратно шли караваны с заморскими товарами, ну и, соответственно, новые недуги, одним из которых и оказалась смертельная чума. Современные историки по летописям установили, что первая вспышка чумы была отмечена на Руси аж в 1352 г. в тогдашней торговой столице – Пскове.

Болезнь косила всех без разбора: и бедных, и богатых, и простолюдинов, и бояр: мёртвых не успевали хоронить, за ночь у церквей набиралось по несколько сотен тел для отпевания. Ещё не заразившиеся мастеровые не успевали сколачивать гробы, в них укладывали по несколько покойников сразу.

«Акулы пера» тех времён – летописцы писали: 
«…мнози человецы умираху», 
«…мор бысть мног в Новгороде», «…быть мор силён в Смоленце» и т.д. России грозило повальное вымирание, ведь никаких вакцин тогда не было и в помине. Лечить пришедшую болезнь пытались травами, банями и групповыми молебнами, что лишь способствовало её распространению: ведь любое скопление людей сразу создавало дополнительный очаг заражения. Но и молитвы не помогали…

В Пскове, где болезнь свирепствовала особенно яро, дьяки обратились к Новгородскому архиепископу Василию Калике с просьбой отслужить в их городе спасительный молебен. Тот просьбам внял и приехал со свитой в Псков, организовал для страждущих крестный ход, отслужил молебен и… заразился чумой сам! На обратном пути пастырь скончался, затем за ним последовали и члены его делегации. Уже на их отпевание в Новгородский храм собрался чуть ли не весь верующий город! Через пару дней эпидемия лёгочной чумы накрыла и Новгород беспощадным саваном, далее – везде. Весь ХIV век «чёрная смерть» косила население Руси, то затихая, то вспыхивая с новой силой.

Добралась чума и до Москвы, пройдясь и по теремам родовитых бояр: например, знатный род богатейшего боярина Симеона Гордого вымер до последнего младенца! Через несколько лет «чёрная смерть» в прямом смысле опустошила Смоленск: летописцы успели записать, что в городе осталось всего пять человек! (Скорее всего, сообщали о самих себе. – Прим. авт.) Побесчинствовав в Центральной России, чума стала отступать так же внезапно, как и пришла. По страшной прихоти судьбы болезнь принесла России не только страдания и смерти, но и поспособствовала изгнанию татаро-монгольских орд! В 1396 г. среди осаждавших Москву татар тоже начался повальный мор. Те сразу поняли, что против болезни Орда бессильна, их войска быстро собрались и стали отступать. Кому из русских воевод пришла в голову идея сжигать дома и постройки вымерших от чумы деревень, в летописях не сохранилось. Однако эта стихийная профилактика стала поистине спасительной палочкой для России – болезнь ушла. И впрямь, может, долетели до Бога молитвы усопшего в муках архиепископа Василия Калики?

Блохи как предвестники «Байрактаров»

Впрочем, болезнь отдавала свои позиции нехотя, время от времени вспыхивая на отдельных территориях: «…Бяше мер зол на людей в Изборске», – писали летописцы, но… Это уже была не эпидемия.

Свою беспощадность «чёрная смерть» явила России массово ещё раз в 1770 году. В тот год уже вовсю полыхала Русско-турецкая война (1768–1774 гг.), в которой помимо ядер и пуль на стороне турок выступила и сохранившаяся в некоторых странах та самая «моровая язва», т.е. чума. Лечить её по-прежнему не умели, профилактика была примитивной, а заразность и летальность – прежними.

Любая война помимо погибших всегда множит и количество раненых, которых полковые врачи старались переправить в основном в московские «гошпитали», которых в Златоглавой было уже несколько штук ещё со времён Петра I.

В ноябре 1770 г. в Московский генеральный госпиталь прибыл очередной обоз с ранеными, среди которых оказался гренадер с явными признаками смертельной болезни. Пока лекари суетились, размещая прибывших, солдат умер. На следующий день с признаками зловещей болезни слегли сами врачи и ещё более двадцати поступивших с обозом солдат. Вскоре массово заболели и рабочие крупной московской текстильной фабрики, где перерабатывалась трофейная природная шерсть, поступавшая из Турции. Естественно, при той антисанитарии вместе с шерстью в Россию проникли и миллионы инфицированных болезнью блох – главных переносчиков заразы. Город охватила паника…

За сутки умирали тысячи горожан от мала до велика. Тела лежали на улицах, не хватало рук, чтобы их просто собирать и свозить в определённые места за городом. Одним из таких «сборных пунктов» власти определили подмосковное село Новое Ваганьково (на месте которого сегодня находится знаменитый Ваганьковский погост. – Прим. авт.). В Москве без перерыва звучал церковный набат, так как, по поверью, именно церковный звон отпугивал всю бесовщину, включая и чуму...

Богатые купцы и родовитые дворяне, уже понимая, что колокольным звоном беду не одолеть, массово бросали свои городские постройки и стали разбегаться по загородным имениям, надеясь за крепким забором пересидеть лихую пору. Возглавил эту «армию» беглецов… сам генерал-губернатор Москвы Пётр Салтыков, бросив и город, и горожан на произвол судьбы! На улицах стали бесчинствовать мародёры, продуктовые лабазы пустели, к Москве подступил голод.

Брошенные горожане по привычке обратились к церкви, надеясь молитвами защитить себя, покинутых, если не от голода, то хотя бы от смерти.

В народе прошёл слух о том, что чудодейственная икона Божьей Матери, что находилась на вратах Китай-города, способна остановить мор. Толпа двинулась за иконой, сорвала её и устроила массовый молебен прямо подле входа в Китай-город, откровенно не понимая, что любое скопление незащищённых людей – самое благоприятное условие для разгула болезни.

Архиепископ Амвросий, будучи человеком просвещённым, это как раз понимал и принял единственно верное решение: молебны запретил, икону велел изъять и спрятать в охраняемое церковное помещение в Кремле. Но паства его не поняла: подогреваемые провокаторами-мародёрами, лишившиеся последней защиты люди двинулись в Кремль. Взбешённая чернь разгромила Чудов монастырь, забралась в Набатную башню, стала бить в колокола – так начался знаменитый Чумной бунт в Москве!

Воют все?

С криками «Богородицу грабят!» тысячи горожан двинулись в Донской монастырь, где укрылся архиепископ Амвросий, разбивая и грабя по пути лавки, лабазы, дома и церкви.

Напрасно священники пытались образумить обезумевшую к тому времени уже изрядно пьяную толпу: их попросту убивали. Та же участь постигла и Амвросия: его вытащили из кельи и варварски растерзали прямо в стенах монастыря. В городе пылали больницы, врачей убивали так же безжалостно, обвиняя в том, что именно они сознательно заражают людей страшной болезнью! В дело пришлось вмешаться императрице Екатерине II.

Пушки и картечь вместо пилюль!

Но ещё до высочайшего волеизъявления в ситуацию вмешался по долгу службы генерал Пётр Еропкин, который в те дни находился в Москве по делам. Он быстро собрал несколько отрядов из солдат и добровольцев, приказав действовать беспощадно и решительно. Как человек сугубо военный, Еропкин понимал, что никакие переговоры с пьяной и обезумевшей толпой результатов не дадут: силу может остановить только другая сила!

В дело пошли пушки и картечь. Бунт хоть безжалостно, но был подавлен. Более тысячи бунтовщиков были убиты, зачинщики и убийцы архиепископа были задержаны и казнены. Многие участники биты кнутом и с клеймом на лбу отправлены на каторгу. По приказу Екатерины за «соучастие» был наказан и главный «паникёр» бунта – Спасский колокол: ему принародно вырвали металлический язык!

Генерал Еропкин, подавивший московский бунт, грозивший перерасти во всероссийский, был Екатериной обласкан: ему вручили 20 тыс. серебром (огромные тогда деньги. – Прим. авт.) и пожаловали 4 тыс. крепостных. Деньги Еропкин, известный в армии ещё и как азартный картёжник, с благодарностью принял. От крестьян отказался: дескать, благодарю, матушка-императрица, но пусть они лучше послужат Отечеству рекрутами, ведь у России внешних врагов ещё очень много. Императрица порыв оценила, и до конца дней генерал Еропкин у царицы значился в «неприкасаемых».

Остатки всегда сладки!

Вскоре в покорённую Москву прибыл и фаворит Екатерины – граф Григорий Орлов. Ему было велено навести окончательный порядок в городе. Орлов был человеком хоть и жестоким, но прогрессивным. Он сразу запретил хоронить умерших от чумы на общегородских кладбищах, выделив в пригороде несколько специальных «чумных» участков. Сегодня это и Дорогомиловское, и Миусское, и Пятницкое, и Преображенское, и, конечно, Ваганьковское кладбища.

Учёные давно доказали, что возбудитель чумы недолговечен, и потому поклонникам знаменитостей, похороненных на этих погостах, бояться сегодня нечего. Москвичи и не боятся: могилы любимых артистов, поэтов и писателей всегда в цветах.