Ошибка профессора Громашевского

Самые древние не только в России, но, пожалуй, во всей Европе Уральские горы – хранители сотен различных жгучих секретов: не зря великий русский сказатель Бажов свои труды посвятил именно этому региону.

«Хозяйка Медной горы», «Каменный цветок», «Серебряное копытце» и т.д. – эти образы лишь малая часть его творчества, навеянная секретами древнего Урала.

Но были там тайны и современные и вполне себе реальные, унесшие тысячи жизней людей, которые так или иначе с ними соприкоснулись. О них и поговорим.

Бой с тенью.

В 1933 г. в Свердловской области медики оказались «один на один» с внезапным заболеванием неизвестной этиологии, мгновенно накрывшей регион размером с Бельгию. На теле еще вчера вполне себе здорового человека вдруг образовывались язвы и синяки, в том числе – в гортани, наступали непрекращающиеся тошнота и диарея, взлетала температура и через 3-5 дней больной в муках и кровотечениях умирал. Среди медиков началась паника: симптомы неизвестной болезни сначала попытались лечить противоангинными препаратами. Безуспешно! Кто-то предположил чуму, кто-то пытался лечить напасть лекарствами от дифтерита: никакой положительной динамики! Самое странное и неутешительное для врачей было то, что вскрытия умерших не дали результатов: никаких сторонних, да и уже известных возбудителей предполагаемых инфекций обнаружено не было. В регионе назревала паника, люди боялись выходить на работу, активизировались саботажники…Власти лихорадочно стали обращаться в Центр. Центр отреагировал.

Для начала по привычке в проблемных районах ввели жесткий карантин, перекрыв выезды не только в область или сами районы, но и заблокировав переходы из села в село. Тысячи военизированных охранников с оружием в руках круглосуточно дежурили на постах, весьма жестко пресекая попытки жителей выйти за «красные линии». Были и жертвы в тех стычках. Все это ситуацию, конечно, не упростило, напротив: у каждого деревенского жителя в соседних селах, в районах были родные, в том числе дети и родители, связь с которыми отныне была прервана на неопределенный срок: власти по традиции точной даты локдауна не обозначили. Скорее всего, сами не знали.

Зато неизвестная болезнь очень обрадовала местных чекистов, которые разом решили перевыполнить план по раскрытию шпионско-диверсионных заговоров», тем самым поставив свой диагноз эпидемии: происки врагов народа! Среди населения напротив поползли слухи о том, что, дескать, нынешняя советская власть таким жутким образом решила сократить численность населения в регионе чтобы не тратиться на его прокорм, а заодно избавится от остатков т.н. «кулаков». Под угрозу подпадала уже идеология Советской власти, чего Центр, конечно, допустить не мог. На Урал срочно выехала бригада московских эпидемиологов во главе с профессором Львом Громашевским и его соратником – ученым Владимиром Сукневым. Незримый бой с незримым врагом начался.

 Ангина, которой не было.

К приезду столичных светил неизвестная эпидемия накрыла уже почти две тысячи уральцев. Вскоре почти половина из них скончались. Жесткий сталинский локдаун, при котором в прямом смысле «мышь бы не проскочила», результатов не давал: люди продолжали массово заболевать и …умирать.

Громашевский, человек с огромным профессиональным опытом, по его воспоминаниям столкнулся с загадкой, которую, увы, так и не смог разгадать полностью. Сначала он и консилиум из московских коллег поставили диагноз – «цинга», порекомендовал властям обеспечить дополнительное количество необходимых витаминов в рационе жителей. Увеличили. Результат нулевой. При этом медики отметили, что неизвестная болезнь одинаково «успешно» пожирает как тех, кто в те голодные годы регулярно недоедал, так и тех, чей рацион был себе вполне успешен и богат этими самыми витаминами. При этом Громашевский регулярно отправлял в Москву сводки о проводимых мероприятиях, делая упор лишь на неизвестное пока заболевание, что не могло не раздражать местных чекистов, которые уже утвердили свой план по поиску и уничтожению «врагов народа».

Заместитель главы уральского управления НКВД генерал Минаев-Цикановский профессионально состряпал на профессора донос московским коллегам, обвинив медика во вмешательство в дела чекистов Урала и проч., бла-бла-бла. Одного этого доноса хватило бы на то, чтобы Громашевского бесследно увезли в Москву под конвоем. Однако судьба оказалась благосклонной к профессору: его и коллег лишь отозвали обратно, на замену эпидемиологу срочно прибыл …сам нарком здравоохранения СССР Михаил Владимирский, который более был партийным чиновником, нежели эскулапом и который в быту путал анальгин с аспирином, но наизусть знал все тезисы В.Сталина.

- Это легочная чума! – с порога объявил свой диагноз нарком, повергнув в ступор даже местных медсестер. – Карантин усилить, передвижение пресекать, недовольных арестовывать! - Набор лечебных советов наркома наверняка был согласован и с другим наркомом – Берией. Громашевский тем временем в Москве начал свой печальный марафон по партийным и чекистским кабинетам, оправдываясь и отписываясь за свои т.н. «вражеские методы лечения». Чудо, что этот порядочный медик не был арестован, хоть горя хлебнул предостаточно… Вообще судьба Льва Громашевского заслуживает отдельного исследования и сочувствия.

Будущий профессор родился в 1887 г. в Николаеве в семье морского офицера. Сын продолжать семейную флотскую профессию не стал, а поступил на медицинский факультет Одесского университета. Там же по распространенной тогда среди студенчества моде вступил в РСДРП. Выбор оказался не очень удачным: три ареста, ссылка в Оренбургскую губернию, дерзкий побег.

Вернувшись в свободный мир, Громашевский по фальшивым документам вновь поступает в университет на медфак, но… В жандармерии тоже не профаны работали: его разоблачили (кто-то из студентов-«общественников» стукнул). Новый суд, новый приговор – ссылка в Архангельский край в городишко Пинега.

Просто так болтаться по двум улочкам этого захолустья деятельному Громашевскому претило и он…официальным рапортом просит отправить его в Маньчжурию, где тогда буйствовала чума. Власти ему пошли навстречу, очевидно посчитав, что таким естественным образом они снимают с себя обузу по надзору за непредсказуемым «клиентом», а в Маньчжурии ему если повезет, то повезет, а если нет, то и вопросов ни у кого ни к кому не будет.

Громашевскому повезло. Он научился ухаживать за чумными больными и главное - лечить их. Китайцы были ему очень благодарны и отпускать обратно в Россию явно не хотели. Но срок «медицинской ссылки» подошел к концу, Громашевский вернулся на родину уже национальным героем, власти сняли с него полицейский надзор и молодой врач наконец смог защитить диплом эпидемиолога в Одесской альма-матер.

Дальше – уже врачебная практика в Астрахани, где буйствовала холера, Первая мировая война, где Громашевский сразу попросился в тифозные бараки, соврав при этом, что ранее уже переболел тифом, а значит имеет необходимый иммунитет. Уловка, как говорится, «прокатила» и молодой медик начинает спасать тифозных солдат, на практике, а не в аудитории изучая саму болезнь. Судьба к нему благосклонна: он не заразился и революцию 1917 года встретил уже не только опытным врачом-эпидемиологом, но и пламенным революционером!

Ленин, всяко приветствовавший приход в партию спецов царского обучения, Громашевскому был рад: в терзаемой Гражданской войне страну, тут и там вспыхивали эпидемии болезней, Громашевскому уже хорошо знакомых. Он не только практикует сам, но занимается и образованием медицинской отрасли молодой республики. Вскоре Лев Васильевич становится и наркомом здравоохранения Западной области России. Так дворянин, сын блестящего флотского царского офицера стал одним из ведущих советских врачей-эпидемиологов (именно его дворянство и работа в Китае после доноса чекиста Минаева стали впоследствии основными козырями в его преследованиях центральными властями -авт.) Но судьба хранила Громашевского и одной неизрасходованной пулей в чьем-то чекистском нагане не стало, к счастью для многих, меньше.

Далее – научная и просветительская работа, командировки и апофеоз этой бурной деятельности: назначение директором Центрального института эпидемиологии и микробиологии Наркомздрава РСФСР в Москве. Тут то и подоспел 1933 г. с тяжкой ситуацией в Свердловской области.

Хватать и не пущать.

Министр Владимирский, сменивший Громашевского, был сталинским радикалом и с порога объявив неизвестную эпидемию «легочной чумой» или «септической ангиной» (без анализов, консилиумов и изучением симптомов – авт.) назначил главное лечение: кордоны, карантины, аресты недовольных. Карательная «скорая помощь» снова заработала, благо в этом опыт у Советской республики уже был наработан большой. Намеки самого Громашевского на то, что причины заболеваний стоит поискать в той пище, которую потребляли в области, нарком здравоохранения конечно в расчет не принял.

Шло время, свирепствовали вооруженные кордоны, область прекратило передвижение, а болезнь…так же прогрессировала, унося сотни жизней. Вскоре в печальном списке появилась и Оренбургская область… Значит, решила группа учеников профессора Громашевского, заболевание не передается от человека к человеку!

Молодые врачи самостоятельно исследовали т.н. «пищевую» версию невиданной эпидемии и установили, что в проблемные области перед самыми первыми признаками страшной болезни завозили некондиционное зерно ржи и пшеницы, из которого затем выпекали хлеб для населения. Срочно проверили зерно в лаборатории и стало ясно, что все оно поражено опасным ядовитым грибком, вызывающим при употреблении вместе с хлебом, испеченным из отравленной муки мучительную смерть. Срочно прекратили выпекать местный хлеб, доложили в Москву, оттуда экстренно пошли эшелоны с качественной мукой, болезнь быстро стала убывать.

Ученые установили, что особенно активно ядовитый грибок развивается в той ржи или пшенице, что осталась неубранной и до весны зимовала под снегом. Совнарком немедленно издал постановление, запрещающее по всей стране под страхом смерти использование таковых злаков в пищевой промышленности. Собственно, дополнительный «страх смерти» в виде официальной чекистской пули мало кого испугал: сам грибок сделал бы это быстрее, хоть и мучительнее. Но во-всяком случае пресловутых «собирателей колосков» это остановило. К сороковым годам «свердловская эпидемия», перешедшая к тому времени и в Челябинскую, и Тюменскую губернии, окончательно исчезла.

P.S.

Партия не дремлет – НКВД не спит!

Чекисты, уже запустившие машину смерти на полный ход, результатам медицинских исследований конечно не обрадовались. Сохраняя лицо и «честь мундира», они гнули свою линию: все случившееся – лишь вражеские происки.

В Свердловской, Челябинской и Тюменской областях прошли массовые аресты среди тех «царских спецов», приход которых приветствовал даже Ленин! Допросы, пытки, неизбежные «чистосердечные» признания и конечно – массовые расстрелы!

Впрочем, один из местных врачей в Бердюжском районе, тоже не согласный с выводами учеников Громашевского, упорно доказывал всем, что виной всему – неизвестная, возможно вражеская инфекция, что нравилось и чекистам. С их разрешения этот врач провел даже несколько вскрытий, но конечно никакого вируса тоже не обнаружил, чем крайне разозлил…»друзей народа» в кожанках. Вскоре медика обнаружили дома мёртвым. Официальная версия – самоубийство…

Не миновали чекистские пули и самого генерала Минаева-Цикановского, и сменившего Михаила Владимирского на посту наркома здравоохранения М.Ф.Болдырева, и курировавших в НКВД Наркомздрав М.А.Войтнера и Э.Я.Фурмана: их осудили к расстрелу 25 февраля 1939 г. и в тот же день их же коллеги их и прикончили…

Ученика и соратника Громашевского Владимира Сукнева по традиции чекисты арестовали в 1938 г., но судьба видимо хранила не только самого профессора, но и его сторонников: в 1939 году Сукнева внезапно освободили. Впоследствии он тоже стал видным советским эпидемиологом.

От редакции
Если в домашней хлебнице вы на буханке хлеба заметите следы плесени, сразу откажитесь от бутерброда с этим хлебом! Почему? Читайте статью сначала.