Блатные репризы Аркадия Райкина

Во время моей работы в сатирическом журнале «Крокодил» нередко практиковались т.н. «внеклассные редколлегии», на которых собирались и журналисты, и карикатуристы, чтобы хотя бы самим себе ответить на извечный вопрос человечества: «Почему люди смеются?» И чем меньше в бутылках оставалось бодрящих напитков, тем больше становилось версий.

Мне же запомнился ответ одного из самых мудрых крокодильских ветеранов – автора многих тем Марка Вайсборда: «Для того чтобы научиться смеяться и тем более смешить, надо самому прожить трудную и горькую жизнь.» После чего Марк рассказал поучительную историю.

Через слезы – к смеху и аплодисментам.

Великий комик Аркадий Райкин родился в 1911 г. в г. Риге, тогда столице Лифляндской губернии Российской империи. Жили трудно, отец Исаак был портовым рабочим, мать подрабатывала акушеркой. Вскоре в семье маленького Аркаши появились сестрички: Бэла и Софья. В 1916 г., уже во время I-й Мировой войны, когда немецкие войска подошли близко к Риге, семья переезжает в тихий волжский Рыбинск.

Как затем позже вспоминал Аркадий Исаакович: «…Это был уютный городок с пышными садами, маленькими домиками, красивым собором, главное – театром.» Именно театр стал для будущего советского Чарли Чаплина (так уважительно Райкина величали и величают многие критики – авт.) единственной путеводной звездой в искусстве, которая и сейчас ярко освещает все его творчество.

На новом месте обустраивались трудно: в городке рабочих мест не хватало и местным, что уж тут говорить о каких-то переселенцах. Мебели в доме не было, спали на полу вповалку все вместе, питались скудно, ни о каких игрушках речи, конечно, вообще не было. Вскоре отцу удалось устроиться на местную лесопилку и в доме появился хоть и невеликий, но стабильный достаток.

Отец будущего Героя Социалистического труда слыл человеком суровым и даже жестким. Во всяком случае, детей он не баловал, запрещал это делать и матери, даже их дни рождения в доме не отмечались. «Отец запрещал нам даже фотографироваться в городском парке…» - вспоминал позже великий комик. Дескать, это баловство и ненужная трата денег. Ни суровый отец, ни сам маленький Аркаша тогда и знать не могли, какая ослепительная слава с афишами, овациями и фотографиями во всех глянцевых журналах мира ждёт Аркадия Райкина впереди.

Впервые Аркаша попал в театр именно в Рыбинске. Тому помог его товарищ по двору, который соседствовал с двумя актрисами из театра, снимавшими угол в том же доме. Маленький Аркадий ему безумно завидовал: ведь соседки не только помогли приятелю (который в свою очередь помогал им колоть дрова и носить воду) часто бывать на представлениях, но и даже участвовать в массовке.

Во всяком случае в пьесе «Шантеклер» он молча сидел на сцене, изображавший птичник. Сама пьеса была с глубоким социальным подтекстом: трудно жить оптимисту в окружении людей, тебя не понимающих. Наверное, именно эта простая сермяжная подспудность и привлекала маленького Аркадия.

Однажды в Рыбинске гастролировал передвижной цирк-шапито и Райкин старался не пропускать ни одного их представления. Особенно его завораживали выступления клоунов. Их нехитрые репризы мальчик уже дома не только старался повторить, но и обязательно дополнял и обострял своими репликами, чем изрядно смешил и местных пацанов, и их родителей. Не смеялся лишь ортодоксальный отец: «Еврею не быть клоуном. Никогда!» В подтверждение слов нередко в ход шел и кондовый брючный ремень. Но жизнь все же брала своё.

Смеяться, право не грешно…

В 1922 г. семья Райкиных переезжает из Рыбинска в Петроград к дальним родственникам.

Город поразил Аркадия своими красотой и царским величием, но более – обилием театров и насыщенной послереволюционной сценической жизнью. Вскоре мальчика уже знали все петроградские билетерши, которые и сами помогали ему найти бесплатное местечко в зале. Однажды, когда на входе в театр оказалась строгая незнакомка, Аркадий смог пролезть в зал через… воздуховодную трубу: искусство делает чудеса!

Видя, что страсть сына к сцене серьезна, отец Исаак решил хоть как-то ее скорректировать и однажды купил сыну скрипку: дескать, если и лицедействовать, то уж на академической консерваторской сцене! Подарок мальчику понравился: по дороге в музыкальную школу и обратно он в чехле от инструмента катался со снежных горок, вовсю размахивая при этом смычком. Отец смирился и махнул рукой на увлечение сына.

В 1928 г. семнадцатилетний Аркадий Райкин самостоятельно уехал в Москву, чтобы хоть одним глазом увидеть знаменитые театральные постановки столицы, о которых так много слышал от театралов Петрограда. Денег, как всегда, было в обрез и юноша действовал уже проверенным способом: очаровывал своими шутками суровых дореволюционных билетерш, которые тихонько пускали его в зал. Но счастье оказалось недолгим…

Как вспоминала Елизавета Уварова, которую сам артист считал своим биографом, именно в 1928 г. Аркадию Райкину каким-то образом удалось прошмыгнуть в театр, где в то время шел закрытый правительственный концерт и на котором присутствовал сам Сталин. Как никому не известный юноша смог миновать бдительные чекистские кордоны (билетерш там не было, так как не было и никаких билетов), он пояснять не стал. (Вообще, об этом эпизоде жизни сам Аркадий Исаакович вспоминать не любил и старался не указывать его даже в официальной биографии). Но факт остался фактом. Поняв, куда он попал, Райкин весь концерт менее всего смотрел на сцену, чаще тревожно оглядывался по сторонам. Предчувствие не подвело: на выходе из зала люди с маузером на поясе и «с горячими сердцами» потребовали его пригласительный билет, чтобы сверить со списком приглашенных. Билета естественно не оказалось и московский дебют питерского театрала закончился арестом и помещением его в Бутырскую тюрьму, переполненную и матерыми урками, и идейными контрреволюционерами, и просто недовольными Советской властью: великий «театрал» Сталин уже тогда подбирал массовку для грядущей трагедии под названием «Красный террор».

Будущему лауреату Ленинской премии и Герою Соцтруда, а тогда просто Аркаше Райкину, предъявили традиционное обвинение в шпионаже и подготовке теракта, что по сути, в те дни, уже не дожидаясь решения суда, можно было считать смертным приговором.

В камере его приняли настороженно: одно дело – блатные, другое дело – политзэки, которых тогда тоже в казематах революции хватало с избытком, но тут… какой-то «театрал»? Что за масть? Не подсадной ли? Оказалось не подсадной: блатные успокоились и даже нового сидельца приветили: обучили, например, тюремной азбуке перестукивания.

Целый год Аркадий Исаакович ходил на долгие допросы с пристрастием, доказывая, что страдает лишь из-за любви к искусству. Видимо, он родился под счастливой звездой, или сам Всевышний вмешался в его судьбу: но через год страшные обвинения с него были сняты, а самого Райкина вместе с группой других сокамерников сослали в лагерь, что находился… в уютном волжском городке его детства Рыбинске: воистину «пути господни неисповедимы». Вскоре в рыбинский лагерь пришел и высший циркуляр: «Заключенного Райкина освободить за отсутствием в его действиях состава преступления». Выйдя на свободу, будущий народный артист тут же в первый и последний раз в жизни жутко напился, благо расположение местных пивнушек он хорошо помнил ещё с детства.

Впрочем, что-то «полезное» Аркадий Райкин из своей тюремной эпопеи вынес: например, освоил богатую блатную феню, которую в жизни не любил и использовал лишь единожды, в своей телеминиатюре про коммунальных склочников, не дававших по сценарию житья его бывшей учительнице.

С «органами» великому артисту довелось столкнуться еще раз, уже после войны: кому-то из питерских чиновников не глянулась его миниатюра, в которой Райкин высмеял косноязычного милиционера, не умевшего правильно заполнять протокол. После долгих объяснений в питерском ГУВД, уже известного актера, пожурив, отпустили с миром. Все-таки, заботливый ангел-хранитель у Аркадия Исааковича: ведь запросто могли «пришить» клевету на советскую власть, а там снова – камера, феня, допросы, перестукивание через стенку…

Слава Богу, как говорится, «пронесло» и миру явили великого артиста: лишь за одно это можно многое простить советским «органам». Хотя это утверждение, думаю, весьма спорное.