Герой Советского Союза артнаводчик Борис Кравцов получил немецкий «подарок» – осколок в бедро – в последний день 1943-го года.
Борис Васильевич, Вы попали на фронт весной 1942 года, в период отступлений советской армии.
– После Одесского артиллерийского училища меня направили на Юго-Западный фронт, командиром взвода топографической разведки артдивизиона. Настроение в войсках было довольно унылое. Оборонительные бои, сплошные неудачи. Мы пытались атаковать, но безуспешно. В конце мая 42-го немцы нанесли мощнейший контрудар и оттеснили нас на восточный берег Северского Донца. Там произошло мое боевое крещение. «Мессершмиты» расстреливали отступающих с бреющего полета. Горела техника, стонали раненые. Случалось, немецкие танки опережали наши колонны параллельным курсом. Они шли к Сталинграду, не обращая на нас внимания. Наверное, думали, что мы и так никуда не денемся...
– Что помогало Вам не сломаться, когда казалось, что все потеряно?
– Товарищеская поддержка. Мы вместе переживали смерть своих однополчан. Как сейчас, передо мной тот ноябрьский вечер, когда наш военфельдшер, всегда улыбчивый и спокойный Владимир Куценко мечтал о рыбалке в родном Днепропетровске. Через несколько дней шестерка «Юнкерсов» атаковала наши огневые позиции, и он был убит. Пули изрешетили ему спину. Не довелось Владимиру порыбачить на Днепре...
В сентябре 1943 года наши части освободили Павлоград и двинулись к Запорожью. В двухнедельных боях Запорожский плацдарм врага, наконец, удалось ликвидировать. Для нас, артиллерийских разведчиков, эти дни были страшно напряженными. Немцы засели на Хортице. А мы, пристроившись на чердаке шестиэтажного дома, до рези в глазах всматривались в холмистую территорию острова. Наносили на карту ориентиры, огневые точки противника. В один из вечеров в частном доме собрались свободные от дежурства разведчики. Играли в карты, танцевали под патефон с красивыми запорожскими девушками. Тогда и вызвали меня к командиру дивизиона с приказом форсировать Днепр и высадиться на Хортице.
– И танцы прекратились надолго...
– Боялся, что навсегда. Я должен был идти вместе со штурмовым батальоном и группой разведчиков, корректировать огонь артиллерии. Каждый из нас понимал: выжить один шанс из ста! Артиллеристы и минометчики плыли на третьем понтоне. На небе ни звезд, ни луны — полная темнота! Немцы стреляли наугад. Когда сели на мель, относительно молчаливый до этого берег превратился в ад. Мы разместили наблюдательный пункт в заброшенном блиндаже на нейтральной полосе. Всю ночь корректировали огонь левобережный батарей. За это время восемь атак отбили! Потом немцы обрушили на блиндаж минометный шквал. Слышу: «Рус, сдавайс! Рус капут!» И замечаю ползущих к блиндажу фашистов. Решение возникло мгновенно. Я прокричал радисту: «Вызываю огонь на себя! Цель – наш НП!» Команда немедленно была передана в дивизион. В проходе в блиндаж взорвалась граната. Меня ранило в левую руку. Одновременно разорвалось несколько наших снарядов, рухнула крыша. Немцев смыло, как дождем. Несмотря на ранение, я смог сражаться. Никогда еще день не казался таким долгим! У кого еще остались патроны, стреляли по немцам из автоматов, у кого не было, били штыками и лопатами. Но плацдарм отстояли.
– Вы закончили воевать 31 декабря 1943 года, получив тяжелое ранение.
– Накануне мы получили подарки с тыла. Наша дивизия заняла хутор Владимирский. Я лег в хате спать и думал: «До Победы вряд ли дожить, убьют. Лучше б ранило! А куда? Лучше б в ногу». И что Вы думаете?! Ранило в бедро, на следующий день! В пяти метрах от меня разорвался снаряд. Всю стену хаты изрешетило осколками, в меня отрикошетил один от нее, перебил кость бедра и в ней остался. До сих пор не понимаю, как меня не убило?