В условиях непрерывного наступления осенью и зимой 1942-43 гг. о личной гигиене мы и не думали. Ни зубных щеток, ни одеколонов, ни кремов у нас не было. В лучшем случае в вещевом мешке можно было найти кусочек мыла. В бане не мылись месяцами. Белье нижнее сменяли, когда оно начинало на теле расползаться. Ни о какой стирке и речи не было. Через 2-3 месяца пребывания на фронте нас начали заедать вши.
Их было так много, что иногда в минуты затишья ими забавлялись.Так, играли на скорость, кто быстрее в слепую достанет вшу из подмышки. Рекордсменом был курсант Коля Аистов, который умудрялся иногда достать сразу две.
Гады-воши грызли нас
Вши особенно начинали беспокоить, когда попадали в теплое помещение. Помню, мы где-то на отдых зашли в избу. Была зима, на улице снег и холодно. А в помещении жарко натоплено. Через некоторое время я не мог усидеть – так грызли меня вши. Я выскочил на улицу, снял нательную рубашку и затолкал ее в снег. Потрусив гимнастерку, надел ее на голое тело. Стало легче. Вши были не только в нательном белье, они ползали и по гимнастеркам. Был такой случай. В конце января 1943 года мы освободили г. Армавир. Последовала команда – остаемся до утра на отдых. Мы втроем, Алексей Баранов, Володя Барбашев и я попали на ночлег к гостеприимной хозяйке. Когда мы сняли шинели, она посмотрела на нас и ахнула. На гимнастерках, прямо поверху видны были вши. Она быстро схватила старинный чугунный утюг, насыпала в него горячих углей, а нам сказала: «Снимайте, сынки, все!». И быстро начала шуровать раскаленным утюгом по нашим гимнастеркам и нательным рубашкам. Трудно поверить, но из-под утюга шел треск.... А потом, как могла еще и баню устроила нам. Какое же наслаждение мы получили в тот день.
Весной 1943 года, когда потеплело, стали от них избавляться. Прямо под кустиками, где-нибудь у речушки или пруда устраивали баню, а все белье, вплоть до шинелей, закладывали в самоделки – вошебойки. В большой железной бочке с одной стороны вырезали дно, наливали в нее немного воды и ставили на костер. На вмонтированную в бочку решетку закладывали обмундирование и плотно укрывали брезентом. Горячим паром убивало все живое. Так постепенно избавились от паразитов.
Испытывали трудности и другого порядка. Как известно то, что было положено солдату, пехотинец нес на своих плечах. Автомат или винтовка, два снаряженных диска, запас патронов до 500 штук, саперная лопатка, котелок, кружка и ложка и всегда флажка с водой. На больших переходах всегда сопутствует жажда попить. В вещевом мешке непременно старались иметь запасные портянки, кусочек мыла и, если была возможность, что-нибудь пожевать. Да мало ли что могло оказаться в мешке солдата. А летом, хотя и жарко, но неизменно через плечо шинельная скатка. Ведь на отдыхе солдат шинель подстилал и шинелью укрывался. И все это если перевести на язык веса составля- ло не менее 16 кг. Передвигаться приходилось или ползком по-пластунски, или короткими перебежками под воздействием огня противника, или совершая марш от 15 до 50 км в сутки, на протяжении всего пребывания на фронте, от Кавказских до Альпийских гор.
Все, о чем я рассказал, было свойственно пехоте. Другие рода войск находились в более выгодных условиях, имея возможность положить свои вещи на повозку, орудийный лафет, машину, танк или другие средства передвижения, имевшиеся в их распоряжении. Таких трудностей, как пехота, ни один род войск не испытывал. И, слава Богу!
В феврале-марте 1943 года войска испытали страшную распутицу на Кубанских дорогах. Было трудно вытащить ногу из грязи. Пока одну вытаскиваешь, вторая погружалась в нее. Практически прекратился подвоз боезапаса и продовольствия. Лошади не справлялись с повозками, колеса тонули в грязи по самую ось. О машинах вообще речь не шла. К артиллерийским упряжкам подстегивался весь орудийный расчет. Для доставки боезапаса использовали местных жителей – женщин и подростков. От села до села, они несли на своих плечах по одному снаряду к 76 мм, или по два к 45 мм орудиям. По две недели интенданты не давали нам положенный паек хлеба, сахар. Отставали походные кухни, вынуждены были переходить на подножный корм.
На полях Кубани находили скошенную, но не убранную рисовую солому. Сами в ступах, приспособленных из крупных гильз, обмолачивали, веяли и варили в солдатских котелках. Из земли извлекали корнеплоды из сахарной свеклы и приспособились варить их в железных коробках из-под немецких противогазов.
Противогаз выбрасывали, а в железную коробку укладывали нарезанную кусочками свеклу. Коробка плотно закрывалась и бросалась в костер. Не было и соли. Воду пили из любой лужи, которая попадалась на пути. Иногда выручали нас местные жители, но не все. Многие из Кубанского казачества относились к нам негативно. Почему – трудно сказать? Наверно не очень уважали Советскую власть, которую мы им возвращали. Но что удивительно. При всем том, что мы испытывали – и вшей, и грязь, и холод, и голод – люди на фронте практически не болели. Держались за счет обостренного психологического напряжения.
Переправа через Дунай
7 ноября 1944 года мы получили маленькую передышку и торжественно отметили 27-ю годовщину Великого Октября.
Но отдых оказался кратковременным. Уже 8 ноября, рано утром, нас подняли по тревоге. Сорокакилометровый переход, и к вечеру того же дня мы прибыли в назначенный пункт. 703-й стрелковый полк получил задачу форсировать реку Дунай у югославских селений Бездан и Батина. Подготовка к выполнению поставленной задачи была недолгой. Форсировать реку предстояло в ту же ночь на подручных средствах. Здесь же начали собирать рыбацкие лодки у местных жителей и сосредотачивать их в устье канала, выходящего в этом месте к Дунаю.
Решением командира батальона начать переправу должна была первая рота. Я командовал третьей ротой, и мы ждали своей очереди. На каждую лодку размещали по десять человек десанта и по два сапёра на вёсла, в задачу которых входило высадить десант и возвращать лодки для переправы очередных групп. Около 23 часов 8 ноября первая группа приступила к выполнению боевого задания.
Основная трудность состояла в том, что, прибыв на место, в село Бездан, когда уже стемнело, мы не смогли изучить ни условий переправы, ни сил противника. А между тем в этом месте Дунай был хоть и не очень широким (триста – четыреста метров), но имел сильное течение, и управлять лодкой, имеющей два весла, было трудно. Надеялись на внезапность, но противник вскоре обнаружил десант и, освещая лодки ракетами, открыл по ним прицельный огонь. Ни одной из лодок достичь берега противника не удалось. Понеся большие потери, уцелевшие лодки, разбросанные на значительное расстояние, возвратились к своему берегу.
Предстояло повторить форсирование. Но перед этим произошел неприятный инцидент. Действовавший в то время в армии орган Смерш в том, что ни одной лодке не удалось достичь берега противника, усмотрел трусость сапёров, сидящих в лодках за вёслами. Были «назначены» виновными два сапёра, которые и были преданы суду. Собрали личный состав полка, и суд в течение нескольких минут вынес приговор: «За трусость, проявленную при форсировании, – виновных расстрелять». После этого начали вторую попытку переправы.
Мне неизвестно, расстреляли их или это был просто психологический акт воздействия на сапёров. Могу только подтвердить, что при второй попытке ни одна лодка с невысаженным десантом к своему берегу не вернулась…
В послевоенные годы мне посчастливилось побывать с визитом дружбы на многострадальной земле Югославии, пройти дорогами боёв по Дунаю от Измаила до Вены на кораблях Черноморского флота. На фарватере реки плавно опускали матросы на воду венок в память о тех многих героических бойцах, кого поглотила речная стремнина с таким поэтическим названием – Голубой Дунай. На высоте, где в 1944-м десять дней бушевал огонь и металл, стоял тридцатипятиметровыи памятник.
Гранитную колонну из белого доломита венчает бронзовая фигура женщины, олицетворяющей Победу, с опущенным мечом и поднятым факелом. На памятнике надпись: «Павшим воинам героической Красной Армии. Народы Югославии». Под памятником – братская могила, в которой захоронены 1297 советских солдат и офицеров.
Многие десятки без вести пропали при форсировании в пучине речной. В местечке Бездан был создан музей, посвященный этой битве. Есть там и мой портрет с подписью – Герой Советского Союза Сергей Решетов.