Николая Оловянникова не зря прозвали мастером по бреющим полетам. За более чем 200 вылетов он по праву заслужил такую характеристику. Герой Советского Союза, он множество раз рисковал собственной жизнью, но всегда считал: награды – это далеко не все, главное, чтобы голова оставалась на месте.
13 часов налета вместо 150
Николай Ефимович, когда Вы впервые заинтересовались самолетами?
- Мне было 16 лет, когда я пошел в аэроклуб. Тогда большинство мальчишек мечтали летать. Мы с упоением смотрели на статных молодых летчиков, которые приходили к нам в школу и агитировали записаться в аэроклуб. Изначально он находился в г. Константиновка, где жили мы с мамой. Но затем был перенесен на 20 километров от нас в г. Артемовск. Поэтому на занятия я немного опоздал и теорию не проходил, сразу пошел на практику. Сначала нас учили на тренажерах, а потом на учебных самолетах По-2. Занятия в аэроклубе закончились весной 1941 года.
- Где Вы были в первые дни войны?
- Еще дома. И войны мы не ждали. Население настраивали, что военных действий не будет, немцы на нашу землю не придут. Но 28 июня мне пришла повестка. Тех, кто занимался в аэроклубе, отправили в ворошиловградскую школу, там мы начали летать на Р-5.
Позже нам дали команду эвакуироваться в г. Уральск. Здесь учили летать на скоростных бомбардировщиках (СБ). В то время под Сталинградом катастрофически не хватало войск для ведения боевых действий. Часть курсантов отправили на его оборону.
Затем наша промышленность начала выпускать самолеты Ил-2 — штурмовики, предназначенные, в основном, для поддержания наземных войск. На этом самолете я налетал всего 13 часов из положенных по программе 150. Сказали: «Ничего страшного, на фронте доучишься».
- Какой из полетов Вам больше всего запомнился?
- На одном из тренировочных полетов у моего самолета начал барахлить мотор, из него пошел черный дым. Я, тогда еще совсем неопытный, не на шутку растерялся. Поблизости был аэродром - попросил разрешения сесть. Но до него нужно было еще долететь! Из маслопровода мне в лицо вдруг начало бить масло. Стал производить маневр для посадки на аэродром, смотрю: подо мной высоковольтная линия. Боялся, что за нее зацеплюсь. Но, к счастью, удачно ее пролетел и приземлился. Ко мне тут же подбежал командир эскадрильи, приказал вылезти из самолета. Пока я соображал, что происходит, он сам залез в кабину и начал его запускать, но тут самолет загорелся. Командир чудом успел выскочить из горящей машины. Пожарные пламя потушили.
- Куда Вас отправили после таких экстремальных тренировок?
- Выполнили мы положенную тренировочную программу, стали ждать распределения по частям. Тут прилетает «купец» - Миша Ступишин - штурман полка. «Купцом» мы называли человека, который приезжал, чтобы набрать в свою боевую часть летчиков. Я и еще трое моих друзей попросили его не разлучать нас и взять к себе в одну часть. Мы с ребятами очень сдружились за время учебы в летной школе. У нас даже правило было: если кто-то дежурит на кухне, то обязательно должен принести что-нибудь поесть.
«Купец» взял меня и моих друзей к себе. Нам присвоили звания младших лейтенантов, посадили на новые самолеты. Полетели мы в деревню Зубово. Когда туда прибыли, летный состав части уже пообедал, нас попросили подождать, пока разогреют обед. Приходим в столовую, а там на столе стоит огромная ваза с хлебом. Пока ждали обеда, мы эту вазу вчетвером и уплели. Официантка, увидев наш аппетит, принесла еще хлеба.
Нас распределили по эскадрильям. Штурман полка заставлял учить на память районы предстоящих боевых действий. Надо было точно знать, где находятся реки, населенные пункты, железные дороги и цели, которые нужно уничтожить. А старшие летчики нам рассказывали, как вести себя в строю при подходе к цели, когда делать противозенитный маневр, как атаковать. Каждый день мы тренировались в кабине самолета. Там масса кнопок, а времени в бою, чтобы подумать, какую из них надо нажать, нет. Поэтому мы все свои движения доводили до автоматизма.
Храбрость летчика в тельняшке
- Когда состоялся Ваш первый боевой вылет?
- 12 июля 1943 года, на Курской дуге. Мы штурмовали танки. Летим обратно на свой аэродром, я смотрю: у меня откуда-то опять в кабине появилось масло. Такое бывает, когда твой самолет повреждают, а меня вроде бы ничем не зацепило. Подумал, что не слышал, как самолет повредили. Долетел до своего аэродрома, ко мне подбежал механик. Сказал, что утром он по неосторожности перелил мне масла, и оно немного вытекает. И попросил никому об этом не говорить, а то ему достанется. Конечно, я ничего не сказал. Я же хорошо слетал.
- Много ли тогда погибало неопытных летчиков?
- У нас в штурмовой авиации особенно много сбивали тех летчиков, у которых было мало боевого опыта. Если сделал 10 вылетов, и тебя не сбили, значит, ты уже опытный летчик. За десяток успешных вылетов на Курской дуге меня наградили орденом Красной Звезды.
Ко времени освобождения Белоруссии я уже набрался опыта, имел быструю реакцию, хорошо держался в строю и стал командиром эскадрильи.
- Что придавало Вам храбрости в атаке?
- В 44-м в Белоруссии погода стояла жаркая. В нашем батальоне девушкам (оружейницам, парашютоукладчицам) выдали морские тельняшки вместо кофточек. Девушки их носить не стали и отдали нам. А мы в жару прямо на аэродроме надевали тельняшки вместо своих гимнастерок. Они нам так же, как и морякам, придавали больше храбрости. Однажды из-за этих тельняшек нашему командиру полка попало от начальника политотдела. Он приказал проследить, чтобы летчики летали в гимнастерках. Но мы все равно гнули свое: задание шли получать в гимнастерках, а, подходя к самолету, снимали форму и летели в тельняшках.
- В чем заключается задача штурмовика?
- Стрелять по наземным целям. Меня в дивизии называли мастером ударов с бреющего полета и мастером по точечным целям. Однажды разведчики доложили, что по переправе через реку Березина следуют немецкие машины с провизией и снаряжением. Переправу нужно было срочно уничтожить. После постановки боевой задачи я предложил своему командиру лететь не звеном (четыре самолета), а парой - это было более маневренно и эффективно. Полетел. Держался от переправы в 3-5 километрах, пересек линию фронта, развернулся и с запада на бреющем полете атаковал.
После уничтожения переправы образовалась пробка из машин врага. Пока фашисты соображали, что происходит, мы атаковали технику и живую силу.
Хоть это была и не наша задача, но однажды мы даже самолет подбили. Нам тогда нужно было разгромить два немецких эшелона на станции Баушерская. Полетели туда звеном. Погода была хорошая, видимость отличная. Подходим ближе к станции - сплошная облачность, ничего не видно. А мы летим примерно на 400-метровой высоте, на которой зенитная артиллерия врага могла нас протаранить в два счета. Решили не рисковать: пойти за облаками, чтобы наши самолеты никто не заметил. Когда вышли из облаков, тут же увидели станцию. С ходу начали ее атаковать. Зенитная артиллерия не успела среагировать. Операцию провели успешно - все немецкие эшелоны были разбиты. Полетели назад, на свой аэродром, и видим: летит транспортный трехмоторный немецкий самолет Ю-52. Мы начали его обстреливать. Самолет был сбит.
- Оставалось ли время на отдых между боевыми вылетами?
- После боевых действий нам давали по 50 граммов водки, чтобы расслабиться. Иногда к нам приезжали артисты. В полку у нас было много девушек - оружейниц и парашютоукладчиц. Когда заканчивался ужин, зажигали два фонаря, начинал играть баянист, а мы танцевали.
Звезд не надо, главное, чтоб голова осталась цела!
- Были ли у летчиков-штурмовиков свои традиции на войне?
- Мы всегда чествовали летчиков, которые сделали подряд 100 и 200 удачных вылетов. У меня было 199 вылетов, когда началась Берлинская операция. Мы к ней усиленно готовились, изучили район боевых действий. На следующее утро должны были брать Берлин. Пришло утро, а погода нелетная. К 11 часам утра небо постепенно прояснилось. Летчиков начали отправлять на задания, а меня все не отправляли, хотя я специально маячил перед командиром полка, чтобы тот дал боевое задание на следующий полет. У нас в авиации существует такое правило: никогда самому не напрашиваться на вылет - это плохая примета. Потом начальник штаба намекнул нашему командиру полка, что у меня 199 вылетов. Тот намек понял, подошел ко мне и сказал, чтобы я готовился к выполнению боевой задачи. Когда я шел к самолету, в голову лезли нехорошие мысли. А как только сел за штурвал, все, о чем думал, забыл. Внимание полностью переключилось на предстоящий полет.
Были еще такие суеверия: задание получил, а тебя вдруг кто-то позвал, свистнул тебе, - иди вперед и не оборачивайся. Никогда перед полетом не фотографировались. Часто даже ругались по этому поводу с фотографами, бывало, и до пистолетов доходило!
- Какое задание Вам нужно было выполнить на 200-м вылете?
- За 25 минут подавить на плацдарме огневые точки противника, которые вели огонь по нашим войскам. Когда я подходил к цели, по нашей группе из восьми самолетов начала стрелять немецкая зенитная артиллерия. Чтобы не сбили, я стал маневрировать, ушел от обстрела, затем подавил зенитную артиллерию. Потом начал уничтожать огневые точки противника. С боевым заданием справился на пять минут раньше. По радио мне передают, чтобы возвращался обратно в часть. Но у меня еще оставалось время. На малой высоте я пролетел над Одером.
Вижу, на лодках и на плотах переправляются наши солдаты. Я им помахал плоскостями, а они мне в ответ подбросили свои шапки.
Только после этого я полетел на аэродром. Подхожу к аэродрому на любимом бреющем полете и вижу: на земле красное полотно метров на 15 лежит, на нем написано: «Приветствуем Оловянникова, совершившего 200-й вылет!»
На аэродроме в это время был член Военного Совета 4-й воздушной армии генерал Ф. Веров. Я подошел к командиру полка доложить о выполнении задания, а Веров спрашивает у него обо мне: «Ну, какой он командир эскадрильи?» Командир ответил, что я хороший мастер точечных ударов. Тогда Веров велел ему позаботиться о том, чтобы мне дали вторую Звезду. Но ее я в итоге так и не получил.
- Что же случилось с Вашей наградой?
- Тогда была шифровка Рокоссовского: нельзя было ездить офицерам на трофейных машинах, потому что многие получали увечья. А у меня был трофейный мотоцикл. Мы с моими друзьями как-то забрались на него втроем и поехали с аэродрома. А нам навстречу машина. Я сначала подумал, там только водитель. А когда сравнялись с ней, то увидели, что там еще и командир дивизии сидит, руками мне машет. Потом на партийном собрании он сказал, что не подпишет на меня представление к награде. Я ответил: «Ну и черт с ней, лишь бы голова цела была!».
- Расскажите, каким был Ваш последний бой.
- 2 мая сдался последний берлинский гарнизон. Мы все подумали, что война кончилась. Но 7-го снова получили задание. В Балтийском море, в порту Свинемюнде, немцы погружали на корабли технику и личный состав. Задача была ударить по этим кораблям и по технике, которая находилась в порту. Погода была хорошая, настроение боевое. Восьмерка самолетов полетела на выполнение боевого задания. При подходе к цели открыла огонь зенитная артиллерия противника. Я дал команду приготовиться к атаке, затем, через несколько секунд, приказал атаковать. Произвел пикирование и на определенной высоте сбросил бомбы, после чего начал стрельбу из реактивных снарядов и пушек.
Все восемь самолетов благополучно дошли до порта, цель была уничтожена. А когда возвращались назад на аэродром через немецкие города и населенные пункты, хорошо было видно, что в окнах домов вывешены белые флаги в знак капитуляции.
- Где Вы находились, когда узнали, что Красная Армия одержала Победу?
- В последний день войны я был в деревне Нейштерлин в Германии. Нам сообщили, что акт о капитуляции Германии подписан. Ликование было нескончаемым! Что творилось на аэродроме! Подняли стрельбу из ракетниц, автоматов - кто из чего. Ведь все понимали - самая большая награда, пройти такую войну и остаться в живых!