В Большом драматическом театре имени Г.А. Товстоногова идут премьерные спектакли по «Грозе» А.Н. Островского в новаторской постановке художественного руководителя театра Андрея Могучего. Может ли этот спектакль вызвать какие-либо чувства, кроме холодного любопытства? Возможно, однако вряд ли, но хоть отвращения постановка не вызывает, уже спасибо.
Русский театр не сложил канона «Грозы», традиции исполнения пьесы нет уж лет 80 точно: с чем спорить? С фильмом 1934 года? Все современные режиссёры так или иначе резвятся и шалят с текстом пьесы. Тем более что надобную для «Грозы» героиню – актрису на роль Катерины найти трудно, почти невозможно. Молодая Доронина подошла бы: ну, наладим машину времени лет через 20, извлечём Татьяну Васильевну эдак из 1961 года, и она у нас сыграет в идеальном спектакле. А пока у нас реальность: торжество безудержного режиссёрского самовыражения, и только его.
В «Пьяных» у Могучего персонажи всё время подтанцовывали – в «Грозе» они поют, то вроде как рэп, то речитатив, то похоже на частушки, то на колыбельные. Только Борис Григорьевич, возлюбленный Катерины Кабановой, могучий баритон в кожаном пальто, выпевает по-оперному (и исполняет его партию солист Мариинского театра А. Кузнецов). Это не импровизация, а сочинение композитора А. Маноцкова. Такая почти-опера среднего качества; Леонид Десятников бы лучше сочинил. Его «Бедную Лизу» я вспоминала на «Грозе» постоянно. Видимо, за профессионализм пения Катерина, нежная нелепая девочка (В. Артюхова), Бориса и полюбила. Имея в труппе Полину Толстун и Карину Разумовскую, отдавать роль застенчивой рыдающей от ужаса дебютантке странно, но Могучий довольно безразличен к масштабам и сути актёрских дарований. Катерина – в ярко-красном платье и кокошнике, все остальные в чёрном: тезис Добролюбова про «луч света в тёмном царстве» воплощён наглядно и даже несколько назойливо.
Начало спектакля: на сцену с помоста, проложенного через зрительный зал, выбегают трое клоунов-ведущих-птиц, двое мужчин, одна девушка. Они, одетые в чёрные фраки и цилиндры, все два с лишним часа представления сопровождают персонажей, слегка трепеща кистями рук, округляя глаза и открывая рот, видимо, в изумлении перед нравами города Калинова. (Да, нелегка судьба молодого актёра в современном театре! Раньше скажешь «Кушать подано» – и ступай себе с богом, а теперь надобно часами торчать на сцене неизвестно зачем и хорошо, если в одетом виде…) Эти чёрные цилиндры в Петербург вообще вагонами возят – не припомню без них премьеры в Александринском или БДТ, да и другие театры подтягиваются за лидерами. Проще всего решить сцену или персонажа с помощью яркой театральщины: пресловутый цилиндр, пение, музыкальный инструмент в руки, и формальное решение вроде как есть.
Чёрный цилиндр в новой «Грозе» носит и странница Феклуша (М. Лаврова), это вообще какой-то демон, воющий лютым басом. Говорит она текст Островского, но таким макаром, что смысл улетучивается напрочь. Да и все персонажи рапортуют Островского, правда, применяя диалектные искажения – то фрикативное «г», то что-то из северного говора, то мещанское сюсюканье, не важно, главное, чтобы не было классической «правильности». Вывозят и увозят их на движущихся платформах люди в чёрном. Время от времени авансцену задёргивают расписными занавесами с палехскими мотивами. На заднем плане же происходят различные атмосферные явления: сверкают молнии, идут цветные дымки. То есть и глаз, и слух зрителя полностью заняты – формально.
Могучий не обрушивает, подобно Богомолову или Жолдаку, систему ценностей автора. Механик Кулигин (А. Петров) у него вроде как хороший, симпатичный, а Кабаниха (М. Игнатова) вроде как страшная. Ещё бы, в чёрной шинели и чёрном кокошнике, неподвижная, обращённая злым застывшим лицом к зрителю, она элементарна, как предводитель «тёмного царства». Да и все тут элементарны, как куклы. Никто ни с кем не общается, персонажи постоянно торчат на авансцене и докладывают текст – правда, не с простодушием Малого театра, но с ухищрениями. Раньше сплошные фронтальные мизансцены считали рутиной, а теперь это новаторство?
Итак, все при деле: люди в чёрном возят платформы, клоуны-птицы таращат глаза, действующие лица поют текст, звучит музыка, развеваются красивые шёлковые занавесы, и даже молнии не единожды озаряют тёмное царство…
А вот к чему всё это?
Спектакль сделан как будто доброжелательным иностранцем (скорее всего, французом), который уже два месяца изучает русский язык и о-ля-ля – в восторге от русской культуры. Никаких личных отношений с миром Островского у него нет и быть не может. Технологиями создания драматического театра он не владеет в принципе, да они ему и не нужны – ему что Гоцци, что Островский, что Уайльд, всё равно. Красиво же? Да, ничего, красиво, правда, видели мы и покрасивее (хотя бы у Романа Виктюка). Занимательно? Не всегда, но в общем – да, занимательно. Только с фронтона БДТ надо бы снять надпись «Большой драматический театр имени Г.А. Товстоногова» и заменить на «Формальный театр А. Могучего». Чтобы не вводить зрителя в заблуждение. Я продолжаю считать, что театр Могучего расположен не на своём месте: он существует вместо БДТ.А должен был бы существовать отдельно.
Понимаете, настоящее новаторство живёт в связке с каноном, с традицией: если есть традиция, её можно развивать, обогащать, опровергать, отрицать сколько угодно. А если её нет? Что отрицать? Остаётся только пустота, а в ней пианино, саксофон и чёрный цилиндр. То есть штампы и банальщина нового сорта. Если молодой человек спрашивает меня, а где бы посмотреть «обыкновенный» драматический спектакль по Шекспиру или Островскому, я уже не знаю, что ответить. Я только думаю: Господи, какой жалкий, инфантильный вздор – современный театр в сравнении с литературой, даже современной. Про Островского и толковать не буду – ничего ему не сделается, такие авторы идут сквозь время, и они его судят, а не время – их.