12 апреля (31 марта по старому стилю), 190 лет назад, родился великий русский драматург Александр Николаевич Островский. А 90 лет назад, в дни его столетнего юбилея, нарком Луначарский провозгласил лозунг-задачу для революционного театра: «Назад к Островскому!».
Попасть к Островскому – чего ж проще: вот он, домик-музей на Малой Ордынке, церкви вокруг сохранились, и до поздней осени на клумбах красуются цветы.В музее лежат дешёвые папироски Жуковской фабрики (ах, напрасно вы курили, Александр Николаевич! Вот они, 63 года вместо законных 75–80 и проклятая грудная жаба), есть маленькая тюбетейка. «Он же был лысенький, – рассказывает служительница с улыбкой, – зимой дуло из щелей, надевал вот тюбетеечку». Носил Островский в холода и знаменитый домашний халат на беличьем меху – тот самый, в котором его изобразил художник Перов на лучшем прижизненном портрете.
И пообщаться с Александром Николаевичем вроде бы нетрудно: почти в любом русском театре идут его пьесы. Сорок семь оригинальных пьес, да ещё совместные с другими авторами, да ещё переделки и переводы – представляю, каким кошмаром был для современников, тоже желающих писать пьесы, этот Александр Николаевич с его титанической работоспособностью. Как только умерли его главные критики-охранители, Добролюбов и Аполлон Григорьев, говорить об Островском стали такое и в таком тоне, что любой бы озверел от обиды. Но не он, добродушнейший из классиков. «О г. Островский! Отчего вы не умерли до написания «Поздней любви»? – восклицал один критик в 1873 году. А эта самая «Поздняя любовь» более ста лет в репертуаре, и фильм был со Смоктуновским в главной роли, и недавно я видела постановку в Молодёжном театре Петербурга с красавицей Эмилией Спивак. Сидит молодёжи полный зал – затаив дыхание. И ничего, никто не жалеет, что Островский не умер до написания этой прелестной пьесы.
На днях видела и премьеру оперы Римского-Корсакова «Снегурочка» в театре «Зазеркалье» (Спб), удивительной красоты и нежности спектакль поставил молодой режиссёр В. Заржецкий, и опять – в зале раскованные современные дети становятся смирными от эстетического восторга.
А на «Золотую маску» в этом году претендует спектакль М. Карбаускаса по пьесе Островского «Таланты и поклонники» (Театр имени Маяковского). Конечно, он включён в общий список, забитый беспомощными поделками и откровенной дрянью. Однако наш драматург до сих пор участвует в актуальном поле сражения как реальный боец!
И всё-таки знают его плохо. От незнания говорят банальности, прибегают к тупым штампам. Сокровища телевизионного театра 60–80-х годов лежат под спудом, а на канале «Культура», к примеру, три раза показывали как выдающуюся драгоценность спектакль «Лес» К. Серебренникова. Показали бы лучше «На всякого мудреца довольно простоты» с Юрием Яковлевым, так неаппетитные миражи современной конъюнктуры мигом бы развеялись, яко дым от лица огня. Как играют там Яковлев, Гриценко, Николай Плотников, Максакова – с великолепной лёгкостью и безумно смешно, никакого «нафталина» нет и в помине.
(Это так современные невежи любят клеймить всё, что, по их мнению, старомодно, – дескать, «нафталин». Сами они предпочитают быть молью.)
Но для изъянов знания есть и свои основания: ведь полного собрания сочинений Островского не было с 1970-х годов, когда вышло добротное издание с комментариями В. Лакшина. Одно время издательство «Азбука» выпускало книжечки карманного формата, где были пьеса Островского и обширное предисловие (кстати, моё). Так удалось, к примеру, преподнести читателю гениальную историческую драму Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Но всё-таки кругозор читателя по-прежнему сужен, ограничен набором одних и тех же пьес. А Интернет – разве можно на него полагаться в таких вопросах? Бог весть, откуда, с каких изданий перекачанные тексты, с ошибками, опечатками. А ведь перед нами классика, то есть речь особая, где весомо и значимо каждое слово.
«Бегает народ взад да вперёд неизвестно зачем… Ему представляется-то, что он за делом бежит; торопится, бедный: людей не узнаёт, ему мерещится, что его манит некто; а придёт на место-то, ан пусто, нет ничего, мечта одна. И пойдёт в тоске…» (из речей странницы Феклуши в «Грозе»).
Островский зачерпнул и творчески преобразил весь «цвет народности», всё своё родное, любимое, трагикомичное «тёмное царство». Оттого так важно знать все его пьесы, тем более что ничего, кроме наслаждения, это занятие не принесёт.
Островский так или иначе повлиял на многих крупных драматургов ХХ века – на Розова и Арбузова, на Вампилова и Володина. Дальше пошла тишина в связи с сознательным отказом пишущих пьесы… нет, пьесоподобные тексты – от изучения классики и соотнесения с ней. Я не призываю подражать Островскому (хотя было бы занятно увидеть, например сегодня, пьесу о современной семье в 3–4 актах, с характерами и действием). Но не признавать вовсе существования драмы как искусства, со своими неотменимыми законами – значит сидеть в затхлом самонадеянном тупике и горделиво изобретать очередной чудовищный «велосипед».
Островского охотно упрекали в «мелкотемье». Что это за убогий мир, где маленький чиновник Бальзаминов ищет себе богатую невесту и больше знать ничего не хочет! (См. трилогию о Бальзаминове.) Возникала и исчезала трескучая «актуальная драматургия», поднимались жгучие вопросы животрепещущей современности, толклась глобальная вода в чугунной ступе… А Миша Бальзаминов так и ходит по своему дивному Замоскворечью полтора века. И народность, увековеченная Островским, по-прежнему сидит в зале и хохочет от счастья – он вручил ей путёвку в вечность, обожествил её разговорную речь, дал жизнь десяткам бессмертных образов.
Кто любит пить помои, пусть пьёт на здоровье. А некоторым всё ж таки клюквенного киселька охота. Что ж, ступайте в «Старую книгу», там ещё можно схватить ПСС А.Н. Островского. В своё время трёхсоттысячные тиражи были. На тех, кто хочет сопротивляться дегенерации, – хватит.