«Солярис»: мыслями можно уйти далеко

Станислав Лем родился в Польше и во всем мире считается польским писателем. Мало кто знает, что слово «Солярис», выбранное им для его глубочайшего философского романа в польском варианте - женского рода. А «solis» по латыни значит еще и «одиночество». «Солярис» — одиночество женского рода… К тому же этот роман был написан в эпоху разочарования фантастов, несомненного философского пессимизма. И Лем в своем романе утверждает, что человек не только не может познать чужого, но и не может даже понять самого себя. «Солярис» — это книга о принципиальной невозможности человека выйти за рамки своего горизонта познания.

Расширить Землю до границ космоса…

В России неоднократно делались попытки создания театрального варианта «Соляриса» — языком балета, научно-технологического представления с применением фотоники…

И вот настала очередь Челябинска. Молодой режиссер-новатор Тамаз Гачечиладзе работает над созданием театральной постановки по мотивам великого творения Станислава Лема, который будет называться «Язык». Это своеобразная попытка совместно разобраться в себе. Театр ведь должен помогать человеку понять устройство мира — внутреннего и внешнего. 

Тамаз Малхазович уверен, что, только действуя в унисон мы сможем нести общую понятную информацию. Только так можно созидать фундаментальное понимание «я» как части культуры, которой «зык» — есть что сказать. При этом он еще и поясняет:

— Этимология слова «я» — осмысление себя как личности. А «зык» со старославянского — это громкое высказывание или способность что-то заявить…

Наш корреспондент встретился с Тамазом Гачечиладзе и будущей исполнительницей сложнейшей роли проекции Океана — Хари — известной челябинской актрисой Аллой Точилкиной:

Тамаз Гачечиладзе: Мне недавно очень понравилась такая тема… Я ее сейчас часто использую, о том, что любовь — это любопытство... О том, что любовь не может существовать без любопытства… Когда человеку ничто не любопытно, то ему не стоит вообще ничего делать. Вот если тебе любопытно что-то сделать, то только тогда и надо это делать. Когда тебе любопытно, то ты пытаешься что-то найти, открыть, расшифровать… Любопытство — однокоренное слово с любовью. Любопытство — это, наверное, основная черта нашего характера. Человек любопытен, и, значит, он способен любить…

Мы банальны, мы трава вселенной

Владимир Филичкин: Тамаз, мне кажется, что вы явно влюблены в нашу неповторимую актрису Аллу Точилкину. Почему вы все время с ней работаете?

Т.Г.: Потому, что это интересно…

В.Ф.: Или любопытно? Поясните.

Т.Г.: Вообще. Крайне редко, чем дольше я занимаюсь, тем, чем занимаюсь, тем реже я встречаю профессиональных людей.

В.Ф.: Это, скорее всего, свидетельство того, что ваш профессионализм растет. Не скромничайте…

Т.Г.: Нет, не в этом дело, а в отношении к делу. Это уже не секрет, что я по институту ученик Аллы Сергеевны. Сценическая речь преподавалась ею. И мы очень давно знакомы. И учитывая то, что изначально я был ее учеником, а у нас уже совместно сделано два спектакля и ряд проектов. Это даже не обязательно должно быть связано с театром. И я до сих пор не могу перейти на ты с Аллой Сергеевной. И не могу называть ее просто Аллой. Не могу… И вряд ли смогу когда-то…

И вот несмотря на то, что я явно выражаю свое глубочайшее уважение к этому человеку — всегда, Алла Сергеевна умудряется настолько тонко и настолько четко демонстрировать свое отношение ко мне как к режиссеру во время репетиций, что я, как человек, для которого театр — это очень большая часть жизни, просто не могу отказаться от такого актера.

В.Ф.: И получается, что вы теперь учитель, а она ваша ученица…

Т.Г.: Нет. Сейчас мы партнеры. И я не помню ни одной репетиции, чтобы Алла Сергеевна пришла не готовой…

В.Ф.: Не тяжело ли вам работать с человеком, которого вы не можете поучать?..

Т.Г.: А зачем?

В.Ф.: Затем, что у вас есть свое творческое видение. И вы просто обязаны навязывать свою волю подчиненным ему артистам вашей труппы…

Т.Г.: Мне нравится высказывание Анатолия Эфроса по этому поводу. Абсолютно потрясающий советский режиссер был. Анатолий Васильевич говорил, что у профессионального талантливого режиссера актер все время думает, что весь спектакль придумал он. А режиссер — дармоед, который ходит и что-то корчит из себя. Мне вот эта позиция ближе…

Как нам понять друг друга?

В.Ф.: Алла Сергеевна, вам нравится, как с вами обращается режиссер Гачечиладзе? Он вам дает максимальную волю?

Алла Точилкина: Очень часто в жизни я ошибаюсь. Очень часто. Но то, что касается каких-то профессиональных навыков — действительно, ошибиться в правильности выбора режиссера сложно. Есть огромное количество случаев, когда у режиссеров действительно есть любимая актриса. И они потом даже становятся спутницами жизни. Или это целая череда каких-то больших спектаклей. Это в Москве, Санкт-Петербурге, а тем более в провинции любимая история. Но нас с Тамазом связывает, конечно же, одна группа крови… Это правильные учителя и те талантливые люди, что нас учили. Потому что я тоже училась и у его учителей в том числе… Кроме того, это, естественно, какое-то сегодняшнее восприятие жизни. А главное — человека, если говорить о любви и любопытстве, все же в жизни у нас всегда складывается «про меня»: мне все интересно, что касается меня. Поэтому любовь к человеку и интерес к тому, что с ним происходит, — это нас просто вдохновляет…

В.Ф.: Вы про любовь к Тамазу?..

А.Т.: И к нему. И как к человеку, и как к режиссеру. Талантливому несомненно… А хорош он или не хорош, я оцениваю несколько в иной шкале. Творчество — это риск, очень большой. Точно так же, когда хирург проводит операцию, он знает, как сделать разрез, как потом зашить. Знает, что ему нужно делать. Но исход операции даже самый гениальный хирург может только предполагать. Есть много факторов, которые могут совершенно неожиданно повлиять на результат. Это точно такой же риск, когда режиссер с актером встречаются и замысливают какой-то проект. Это непонятный финальный результат будет… Очень большие риски. И самое главное, это большое доверие. Довериться человеку, которого ты не любишь, довериться человеку, которому ты как профессионалу не доверяешь, довериться человеку, который тебе на сто процентов неизвестен, — невозможно.

В.Ф.: Так вы, Алла, чему-то все же учитесь у своего ученика. Не хотелось ли вам работать с более маститым режиссером?

А.Т.: У каждого взгляд на один и тот же предмет под разным ракурсом и углом…

В.Ф.: Но угол зрения не меняет сути вещей…

Что делать с иными мирами?

А.Т.: Я хочу подчеркнуть, что я каждый день учусь у Тамаза. Один из таких примеров — это как раз была работа над спектаклем «Алиби», когда Тамаз Малхазович, уже видимо выбившись из сил, сказал мне одну фразу: «Алла Сергеевна, вы же здесь, в этом спектакле, ангел…»

 А я никогда в жизни себя не воспринимала как человека ранимого… Я не знаю, трепетного какого-то, инфернального даже, наверное, можно сказать. Потому что ангел — это, что-то такое не во плоти и совершенно светлое и прекрасное… Я, как человек уже достаточно много сделавший в профессии, вдруг услышала в этом совершенно другую историю. Он говорил не о роли, не об образе, а о том, что вообще-то по-другому надо работать в профессии. По-другому надо любить свою роль. По-другому ее делать.

Я достаточно жесткая, быстрая. И профессионально делаю свою работу, потому что время ограничено. И результат хочется получить, как всегда, шедевральный. И очень требовательно отношусь не только к себе, но и, конечно же, к режиссеру. И в этот момент Тамаз подарил мне новый инструмент. Инструмент вскрытия художественных образов, работы с творческим материалом.

Во-первых, Тамаз очень одаренный человек. Это очевидно. Когда говорят о человеке: поцелованный в макушку… Это как раз тот самый вариант. И если спрашивают, почему ты работаешь с Тамазом, я всегда, конечно, отшучиваюсь и говорю, что это единственный режиссер, который со мной в восемь часов вечера готов репетировать… даже в четыре утра… То есть тогда, когда у меня нет какого-то рабочего графика. У нас как-то был выпуск спектакля, мы проводили в Камерном театре премьеру с двух до четырех часов ночи…

Т.Г.: Сцена в театре была свободна только с двух до четырех часов ночи. А у нас прогон спектакля перед премьерой был в это время…

Продолжение следует