3 сентября писателю Сергею Довлатову могло бы исполниться 80 лет. Но, как известно, он и до 50 не дотянул. Ничего не получил Довлатов от своей огромной посмертной славы на родине и деликатно не помешал приятелям себя вспоминать. Казалось бы, жизнь Довлатова описана – исписана до мельчайших деталей. Однако недавно вышедшая книга о судьбе писателя кисти новосибирского филолога Михаила Хлебникова «Союз и Довлатов (подробно и приблизительно)» предлагает ещё раз взглянуть на известные, казалось бы, факты.
В Санкт-Петербурге 3–5 сентября пройдут довлатовские гулянья, особенно на испоганенной гопницкими барами улице Рубинштейна – где жил некогда наш герой. Любить Довлатова напоказ, протаскивать под его маркой самопиар, раскручивать на имя писателя ленивый местный бюджет – это давно в порядке вещей. Однако лучшим подарком любимому автору было бы, конечно, неспешное и внимательное чтение книги Михаила Хлебникова.
Хлебников лично Довлатова не знал, по времени и пространству от ленинградских дел отстоит далеко, он добросовестный, сдержанный исследователь советского периода жизни писателя (от возвращения из армии до отъезда в Америку). И его интерес сосредоточен на отчаянных и горестных попытках Довлатова стать официально признанным писателем – напечататься, получить хоть маленькое место в литературной иерархии, вырваться из положения неудачника, хранящего никому не нужные рукописи в папках с тесёмочками. «Союз и Довлатов» – это повествование не столько о Советском Союзе, сколько о Союзе писателей, в который Довлатов так мечтал попасть. Ленинградский Союз писателей 60–80-х годов – затхлое, убогое пространство, где шла ожесточённая война за строго ограниченные ресурсы. Где сражались за всё: за вступление в ряды, за выход книг, за публикации в толстых журналах, за рекомендации столичных литературных генералов. И где никаких специальных гонений на Довлатова не было – а просто всем плевать было на него, люди занимались своими делами и делишками. Конечно, кто-то признавал талант Довлатова, но в целом всерьёз к нему не относились – подумаешь, болтает что-то о своей жизни, анекдоты рассказывает, все так умеют.
В известном неформальном литературном салоне писателя Игоря Ефимова Довлатова сажали в самый конец стола, где сидели изгои «без права на женщину» – то есть те, кому не дозволялось захватить в гости даму. Работал Довлатов в заводских многотиражках, публикацию какой-нибудь крошечной рецензии в журнале почитал за счастье, литературная среда того времени решительно третировала его как прирождённого неудачника, неплохого парня-собутыльника, которого можно снисходительно принять в компанию на птичьих правах. «Довлатов хорошо помогал окружающим его почувствовать себя успешными и благополучными литераторами», – пишет Хлебников. Вообразите себе растерянность и недоумение тех, кто сидел у Ефимова во главе стола и чьи сочинения уже давно «поглотила медленная Лета», когда этот жалкий персонаж «сорвал банк»!
Всегда кто-то один «берёт банк», но ладно Бродский, на него по крайней мере были реальные гонения, была большая неофициальная слава на родине, но Довлатов, пропойца, недотёпа Довлатов, рассказывающий немудрёные байки о своей жизни, – где справедливость, спрашивается? Вот тут удалённое положение филолога Хлебникова оказывается крайне выгодным для исследования. У него нет личных связей с литературной тусовкой прежней формации. Он не обязан падать на колени перед её сложившейся кумирнёй и считать каждую строчку Ахмадулиной или Битова священной, он может себе позволить спокойно усмехаться над каким-нибудь Евгением Рейном, искренне не понимая, почему он должен перед ним благоговеть. Хлебников не грубит, не хамит, никого не оскорбляет – только иронизирует. Но довольно убийственно. Вот он касается знаменитой истории с попыткой издания советскими писателями неподцензурного альманаха «Метрополь» (1978 год). Одним из лидеров этой скандальной движухи был писатель Виктор Ерофеев, сын высокопоставленного советского дипломата. Много позже Ерофеев рассказывал: «…чётко понял, что мне – чтобы как-то оправдать крушение большой отцовской карьеры – нужно стать большим писателем. Иначе всё бессмысленно». «После истории с «Метрополем» прошло больше сорока лет, – пишет этот отмороженный сибиряк Хлебников. – Виктор Ерофеев показал всё, на что он способен как писатель. И можно сделать вывод: большая отцовская карьера была погублена напрасно».
В книге «Союз и Довлатов» читатель не сыщет восхваления Довлатова и унижения всех прочих. Но из череды тщательно изложенных фактов и хорошо темперированных комментариев вырастает картина, в которую трудно не поверить. Это сейчас кажется, что немыслимо было не оценить дар Довлатова хотя бы после рассказов цикла «Зона». Это сегодня его цитируют, экранизируют, играют на сценах, ему подражают, его воспевают (хотя многие, особенно лишённые чувства юмора, по-прежнему не понимают, «и что тут такого, все так могут») и звание «друг Довлатова» носят на груди, точно медаль.
А он жил тяжело и печально, окружённый стеной равнодушия, которую так и не смог пробить при жизни на родине. Он был чудом, а его приятели и друзья чудом не были – и что, вы думаете, кто-то должен жертвовать своим временем и амбициями, чтобы воссиял чей-то чужой талант? Кто-то из пишущих осознаёт, что ничего не стоят его писания, а дар достался знакомому собутыльнику?
И тем не менее Довлатов сумел претворить свою нелепую и грустную жизнь в несколько томиков отличной прозы. Даже памятник ему стоит на улице Рубинштейна. Ленинград-Петербург принял его в малочисленную группу своих настоящих, то есть потусторонних жителей. Равнодушную толщу близлежащей среды он пробил – и вырвался к Читателю. Всё-таки это – победа.