«Большой оригинал» – так отозвался о Пушкине в гоголевском «Ревизоре» сам Иван Александрович Хлестаков, который, как известно, был «с Пушкиным на дружеской ноге». Сегодня на дружеской ноге с Пушкиным состоят многие режиссёры драматических театров, но эта нога частенько выписывает малоприятные кренделя. Тем дороже случаи действительно оригинального прочтения классического текста. Таков спектакль «Маленькие трагедии» в театре «Русская антреприза» (Санкт-Петербург). Постановка Влада Фурмана.
ВЛАД Фурман – режиссёр-амфибия. В «Русской антрепризе» он ставит умные, жёсткие и глубоко драматические спектакли («Трамвай «Желание» по Уильямсу, «Палата №6» по Чехову и другие). А в пространстве телеэфира организует зрелищные сериалы («Куприн. Яма», «Таинственная страсть» и прочее). Нет, в сериалах Фурмана мы не сыщем следов морально-эстетического падения, они весьма приличного уровня. Так же как и его спектакли, показывают добротную работу режиссёра с актёрами. Но всё ж таки это занятия разной природы. В театре Фурману вольготнее. Однако, как мне кажется, съёмка сериалов для массового употребления приучила режиссёра к некоторой социальной ответственности, что ли.
Пусть в камерный зал театра придут всего 200 человек. Их тоже следует накормить вкусной и здоровой пищей.И вот первая радость: текст Пушкина оставлен без искажений и даже сокращений. Мы услышим именно «Маленькие трагедии» в классической последовательности («Скупой рыцарь» – «Каменный гость» – «Моцарт и Сальери» – «Пир во время чумы»). Добавлено, правда, стихотворение Пушкина «Из Пиндемонти» («Не дорого ценю я громкие права...») как песня Лауры и как финальный гимн свободе отдельного человека. О свободных, смелых и страстных людях и ведётся речь в спектакле – о тех, кто окружён гибелью и всё равно живёт, творит и дышит полной грудью.
Ведёт представление некто в чёрном, вертлявый и хитренько улыбающийся – конечно, бес (В. Франчук). Не крупного калибра, не тот, что прибыл к Фаусту, но дело своё знает – вертит ручки и рычаги какой-то адской машины рока. Энергичен и своеобразно весел. Чёрный цвет доминирует на сцене (художник О. Молчанов), на его фоне подсвеченные рамками с рядами прожекторов, хорошо читаются все детали, а они как раз модернизированы. Шлем, о котором сокрушается сын скупого рыцаря Альбер, – мотоциклетный, охрана Донны Анны носит рации, на воображаемой панихиде по усопшему Моцарту возникает трибуна с микрофоном, а работники по уборке тел в «Пире во время чумы» обряжены как служащие МЧС. Но всего этого в меру, и не в том суть. Суть в героях, противостоящих чёрному року.
Как, Скупой рыцарь? Да, и он герой. В исполнении Е. Баранова это необыкновенный, оригинальный человек, даже поэт, во всяком случае – вдохновенный безумец. Причудливостью облика и манер чем-то напоминает персонажей «Капричос» Гойи. Злато, накопленное в невидимых сундуках, – это его свобода, его страстные мечты, его поэтические галлюцинации. У очаровательного Дон Гуана, известно, другая страсть – женщины, но и тут не в них дело, а в заповедной области индивидуальной человеческой свободы. (Дон Гуана и Моцарта играет Алексей Морозов, именно он сыграл Ваксона, главного героя «Таинственной страсти»). Лихой парень, этот Дон Гуан, он зовёт на встречу Командора, после того как отхлебнул некоей цветной жидкости аж из ведра. Но пусть он тысячу раз безнравственный, он – живой человек, а противостоят ему безликая тьма, тень, вещающий трубный глас (и в «Скупом рыцаре» власть в образе Герцога мы не увидим – лишь «голос за кадром»).
И вот третий герой, чья свобода – творчество. Моцарт. Это кульминация спектакля – и оригинальнейшее решение режиссёра.
Моцарт один. А Сальери – семь человек. Это коллективный Сальери, целая компания, шайка, стая из Сальери. Шайку завистников играют первачи «Антрепризы» (Н. Дик, Е. Баранов, Н. Данилов и другие), снабжая каждого чёрточками и красочками, но главное в шайке – сплочённость, и каждый носит в кармане заветный яд, и каждый, лицемерно коснувшись белого парика, лежащего на чёрном столе (якобы похороны Моцарта), говорит свою эпитафию ненавистному гению (текст роли остроумно разложен на семерых «героев»). Конечно, вспоминаются коллективные проработки и травли творцов в ХХ веке, но и не только это. Завистников всегда в разы больше, чем талантов, они всегда норовят сбиться в шайки, их страшная множественность, тупая безликость всегда противостоят личности, живому талантливому лицу. Алексею Морозову удалось сыграть своего Моцарта без идеализации, без слащавости, исключительно симпатичным, славным парнем. Он как будто и подозревает недоброе – но гонит от себя всякое сомнение, просто потому, что нет тьмы в его составе. А коллективный Сальери – и страшный, и смешной, и жалкий – собственной души напрочь лишён.
В «Пире во время чумы» лидирует Председатель (А. Большаков), в джинсах и свитере напоминающий бардов 1960-х. Он и гимн чуме поёт под гитару, как бардовскую песню. Смешанные времена (от напудренных париков до смартфонов и противогазов) придают тексту «Маленьких трагедий» – напоминаю, текст Пушкина не потревожен – своеобразный и оригинальный комментарий. Это театр, не раскрашивание знаменитых слов. Это такая вот песня о человеческой индивидуальной свободе. Питается она разными страстями и грозит гибелью. Но без неё нет и человека. Пусть мечется бес, ликуя от того, что удалось опять кого-то загубить. У человека есть своё пространство, своя гордость, свои фантазии. Лучшие из людей творят, кому не дано творчество – приударяют за дамами, к примеру, или копят злато, галлюцинируя о возможных грандиозных свершениях. Жить по своей воле! «Никому отчёта не давать, себе лишь самому служить и угождать, для власти, для ливреи не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи...» (Пушкин, «Из Пиндемонти», стихотворение звучит в спектакле Влада Фурмана дважды.)
«Чума» окружает всех – но некоторым (и кстати, многим) из нас удаётся отстоять своё человеческое достоинство.
Удалось же Пушкину. Недаром Хлестаков назвал его «большим оригиналом»...