В день рождения поэта. Что в имени тебе его?

Накануне 6 июня на плече у Пушкина сидел человек в оранжевой жилетке и щеткой тщательно счищал голубиный помет с головы солнца русской поэзии. Лицо человека было сосредоточено, серьезно и печально.

«С тоскою я гляжу на наше поколенье», - думал человек, бросая время от времени взгляд с высоты национальной духовности на суетящуюся под ним толпу, с упорством муравьев тащущую куда-то под землю пакеты, сумки, мешки, пакеты, чемоданы.

Стоп! Это же Лермонтов!

Да какая разница-то? Поэзия же. Школьная программа. Наше все. А раз наше все, то и за все в ответе. И за Лермонтова с Сорокиным тоже. Сорокин, это которого «Наши» в унитаз кидали? Ага. За оскорбление всей народной культуры и Пушкина в частности.

Глянцевый, вылизанный, натертый до режущего глаза блеска, не первое столетие работающий дубиной воинствующего патриотизма, злобный карлик, терзающий израненную душу ущербного интеллигента, старый плюшевый медведь, рассказывающий сказки давно ушедшего счастливого детства – все что угодно, абсолютное ничто, но только не награжденный или наказанный великим даром философа и стихотворца человек.

Мальчик, родившийся в бестолковой аристократической семье, правнук гастарбайтера и потомок соратника Александра Невского. Ученик самой привилегированной школы России, заслуживший от одноклассников клички Обезьяна и похвалы патриарха русской культуры Гавриила Державина. Любимец деревенской безграмотной няньки, восполнявшей пробелы в его элитном образовании. Светский лев, однажды выкинутый графом Орловым со второго этажа ресторана за то, что, напившись, скакал по бильярдному столу и мешал благородной игре изысканных постояльцев.

Хулиган и эпатажник, пугавший бомонд Псковской губернии красной рубахой и соломенной шляпой. Дамский угодник, уверявший, что Натали Гончарова – его сто тринадцатая любовь. Раз и навсегда объяснивший человечеству, что женщина – это чистейшей прелести чистейший образец.

Романтик, циник с трепетной душой. Каждое слово о нем – банальность. Да и зачем?

Когда-то он написал:

Слушай, брат Сальери,

Как мысли черные к тебе придут,

Откупори шампанского бутылку

Иль перечти «Женитьбу Фигаро»

Вот и мы сегодня, когда жара спадет откупорим шампанского бутылку, но перечтем не «Женитьбу Фигаро», а пушкинское «Из Пиндемонти»:

Не дорого ценю я громкие права,

От коих не одна кружится голова.

Я не ропщу о том, что отказали боги

Мне в сладкой участи оспоривать налоги

Или мешать царям друг с другом воевать;

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов, иль чуткая цензура

В журнальных замыслах стесняет балагура.

Всё это, видите ль, слова, слова, слова.

Иные, лучшие мне дороги права;

Иная, лучшая потребна мне свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа —

Не всё ли нам равно? Бог с ними.

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья.

— Вот счастье! вот права...