9 августа на 81-м году жизни умер Пётр Наумович Фоменко – бесспорный лидер русского театра (по крайней мере в последнюю четверть века).
Светлый, лёгкий, гармоничный, солнечный, мудрый – эти эпитеты появились возле фамилии Петра Фоменко, когда у него наконец появился свой театр. Это произошло довольно поздно (ему было уже за 60), но всё-таки вовремя. Распад театра в 90-е годы был остановлен и не превратился в тотальный прежде всего из-за «Мастерской Фоменко».
Его маленькое доблестное войско, где женщины своим артистическим блеском даже иногда превосходили мужчин, сражалось победоносно. А впрочем, на каких весах взвешивать, кто круче: Галина Тюнина или Юрий Степанов, Полина Кутепова или Кирилл Пирогов, Ксения Кутепова или Евгений Цыганов, Ирина Пегова или Карен Бадалов и так далее? Пустое дело, оставим его вовсе, отметив, однако, что у воспитательного таланта Фоменко было ещё и редкое свойство отыскивания и взращивания именно женского артистизма.
Благодаря «войску Фоменко» два десятилетия никак не удавалось «впарить» образованному зрителю, что дилетантские почеркушки – это высший профессионализм. А украденные на Западе «авангардные» кривлянья – смелый художественный эксперимент. Фоменко спокойно доказал и показал, что такое подлинный труд и талант, что такое работа с музыкой и словом, что такое – вырастить актёра. Вырастить, а не использовать! Этот уникальный человек плодоносил, как райский сад.
Но гармоничным и мудрым Фоменко был не всегда, а прирождённым режиссёром – всегда. Я хорошо помню ленинградский период его творчества, когда он работал в Театре Комедии (1977–1981). Как большинство сорокалетних режиссёров, он был тогда в напряжённых отношениях с миром, да и поздний застой толкал творческих людей на острые, воинственные художественные решения. Помню злой и ядовитый «Лес» Островского (без искажения текста, конечно), трагичного «Мизантропа» Мольера с потрясающей Ольгой Антоновой, насмешливую «Измену» по забавной пьесе Л. Зорина. Но – и душевный «Этот милый старый дом» Арбузова, и «Добро, ладно, хорошо» по Василию Белову. Во всех этих спектаклях царили актёры, которые теперь плачут, потому что для актёра встретить Фоменко на своём жизненном пути – всё равно что проводника в тёмном лесу. Но вот только что вас вывели на светлую поляну – и опять чаща и трясина…
Страшный город Ленинград выдавил из себя Фоменко и продолжал своё дело – истреблять и доедать талантливых людей, чем занимается и по сей день. А Пётр Фоменко продолжал своё.
Поставил в Театре имени Маяковского блистательные «Плоды просвещения» по пьесе Л. Толстого, где сверкала Татьяна Васильева. В Театре имени Моссовета – «Калигулу» А. Камю, где полностью раскрылся огромный диковинный талант Олега Меньшикова. А в Театре имени Вахтангова, в помещении театрального буфета, Фоменко придумал изумительный фейерверк с песнями и танцами – по драме Островского «Без вины виноватые» с Юлией Борисовой, Юрием Яковлевым, Людмилой Максаковой, Евгением Князевым…
Полумёртвые, угнетённые рутиной, закисшие театральные организмы оживали и начинали сиять под его магнетическими пассами. Потому что не системы и методы рождают творчество, а личный магнетизм. Заражение, если угодно, бациллами творчества.
Фоменко с исключительной силой любил русское слово и часто применял приём «влюблено-иронического» чтения. Но чтение это вдохновенное, проницательное, глубокое. Из «Войны и мира» он, к примеру, убрал лёгкой и властной рукой всю дидактику, всю тяжеловесную назидательность – и перед нами оказались в исполнении актёров «Мастерской» дивные, великолепные, чудесные люди позапрошлого века. Гоголь – сатирик, вы говорите? Оно конечно, да только у Фоменко (спектакль «Мастерской» «Мёртвые души, том второй») Чичиков – Юрий Степанов испытывал превращение, обратное герою рассказа Кафки: из насекомого в человека. А «Волки и овцы» Островского, где дуэты Тюниной и Степанова театралы могут пересматривать бесконечно, как меломаны – слушать любимую музыку! Да, вспоминая работы Фоменко, всякий раз споткнёшься об эту самую «любовь к человеку», но для чего идут работать в театр люди, людей не любящие, – это для меня загадка. Шли бы в морг, что ли.
«Одна абсолютно счастливая деревня» – так называется один из шедевров Фоменко в «Мастерской». В основе его – проза Бориса Вахтина, ленинградского писателя 70-х годов. Вахтин и Фоменко дружили когда-то, и его имя Фоменко упрямо воскресил, вызывал из забвения. И с тем же упрямством блистательно экранизировал уже немодную прозу матери Вахтина – Веры Пановой (телефильм «На всю оставшуюся жизнь»). Такая преданность «своим» (авторам, актёрам) отличала Фоменко всегда – и в числе этих «своих» неизменно были Пушкин и Островский, двое беспримесно солнечных сыновей русской литературы.
Слово и музыка – чего же ещё нужно душе? Филологическое и музыкальное образования в добавление к театральному помогли Фоменко превращать все стихийные порывы в искусную, посекундно рассчитанную игру. Добавим ещё, что, судя по всему, Петра Фоменко отличала незаурядная человеческая порядочность. И педагогический дар – из числа уникальных.
И что, никаких пороков, недостатков? Так вроде не бывает?
Да вот бывает. Конечно, в 80 лет у него силы были уже не те, что в 60, так это что, предмет обсуждения?
Пётр Фоменко воспитал первоклассных учеников-режиссёров: это и Сергей Женовач, и Иван Поповски, и Сергей Пускепалис, и Елена Невежина, и Миндаугас Карбаускас, и Евгений Каменькович. Все они исправно работают. Все они разные. Правда, есть и общая черта: если в их композициях актёры поют, то делают это искусно, тактично и со вкусом. И никакой дряни, мерзости и гнили нет в их спектаклях. Заразил их Пётр Наумович крепко, привив глубокое понимание того, что одно дело – благородно пошутить, изящно поиграть с авторским текстом, а совсем другое – изломать его и в него нагадить во имя фантомного «самоутверждения».
Да, и обижали, и гнали, и театр дали «на закате» – а всё ж таки Фоменко выстоял, победил, сделал всё, что мог, и закат превратил в рассвет.
Просто удивительно, как многое может сделать один, всего лишь один человек, удивительно – и поучительно. Царства вам небесного, Мастер!