На канале «Россия» идет показ телесериала режиссера Владимира Хотиненко «Достоевский». Внимание аудитории напряжено: все-таки речь идет о человеке, ставшем одним из главных символов России.
Перед нами не научное исследование, но попытка художественного освоения жизни и личности ФМД. Это не преступление, и казнить добротного, простодушного, энергичного и очень даже неглупого Владимира Хотиненко – по нашим небогатым на режиссерские таланты временам будет непозволительной роскошью.
Да, сценарист крепкой старой закалки Эдуард Володарский склонен к несколько примитивным эффектам в рассказах о жизни замечательных людей (вспомним сериал про Мессинга). Но других Володарских у нас для вас нет. Композитор
А. Айги очень уж пафосен, но все ж таки классом повыше И. Корнелюка, который сочинял музыку к бортковскому «Идиоту». Зато работа художника (В. Донсков) почти безупречна, художник по гриму вообще герой. А главное – на шесть вечеров зритель вырван из затхлого телемира тупых обывателей с их плохо переведенными с «латиноамериканского» кретинскими сериальными разговорами.
Перед нами все-таки сочинение на тему жизни безоговорочно великого человека. Прикосновение к миру русского духа, русской мысли…
Собственно, ошибка, по-моему, только одна: фильм следовало бы назвать «Женщины Достоевского». Тогда все стало бы на свои места – из всего космоса гениальной личности взята одна сторона, архиважная для Достоевского и действительно прожитая им с чрезвычайной силой. Да, он любил и страдал, как мало кому суждено! Романы Достоевского, написанные пером, как правило ночью, в облаках табачного дыма, с помощью крепчайшего чая, – они у нас всегда под рукой. А вот о «романах» Достоевского массовая аудитория знает мало. Теперь вот узнает.
Женщины Достоевского разнообразно хороши: и страстная, нетерпимая, резкая Мария Исаева (Чулпан Хаматова), и улыбчивая кокетка-актерка Шуберт (Дарья Мороз), и экзальтированно-надменная «эмансипэ» Суслова (Ольга Смирнова)... Застенчивый писатель-каторжанин, с печатью страдания на милом лице, живо привлекает их глубинное женское внимание. Но взаимоотношения «палача» и «жертвы» в жизни Достоевского сильно осложнены и запутаны. Не такой уж простой добычей оказывается писатель. В конце концов, он победил и древний соблазн, да вообще все победил: судьбу, собственные слабости, время, историю, все! Большое испытание выдержал и Евгений Миронов, сыгравший писателя.
Поначалу Достоевский в его изображении выглядит как прелестный человек, сотканный из доброты, страдания и простительных слабостей. Ему сделали потрясающий грим, а когда он позирует художнику Перову для знаменитого портрета, сходство просто ошеломляет. Это извинительное ребячество (поиграем в Достоевского!) сопровождено, однако, энергичной, прямо-таки неистовой попыткой актера полностью погрузиться в личность писателя, раствориться в ней, воссоздать ее.
Но как играть гения? Вот в чем вопрос.
В прошлом он решался так: для изображения гениального человека приглашался особенный актер, с легендой, с непростотой личного устройства. Иннокентий Смоктуновский вопреки цензуре, запретившей компрометировать гения всякими странными подробностями, замечательно сыграл Чайковского в картине Таланкина. В его Чайковском были и духовная мощь, и утонченность, и огромная нервность, и трагическое одиночество. Анатолий Солоницын исполнил роль Достоевского в картине Зархи «26 дней из жизни Достоевского». Он был актером Тарковского, и на его страдальческом лице лежал не только отблеск Андрея Рублева, но и мученическая тень нищей, гордой и героической оппозиционной интеллигенции 60–70-х годов ХХ века. В телеспектакле Эфроса «Несколько слов в честь господина Мольера» роль великого комедиографа сыграл сам Юрий Петрович Любимов – и тут значительность личности не надо было изображать. Сработал, что называется, «ненаигранный подтекст», вся жизнь титана советского театра. Андрей Смирнов побывал Иваном Буниным в картине Учителя «Дневник его жены». И здесь масштабу образа подыграло то, что Смирнов больше, чем актер, – он и литератор хороший, и режиссер незаурядный.
А Евгений Миронов просто актер, отличный актер, преданный своему делу, но не имеющий в составе личности и судьбы ничего, хоть как-то приближающего к Достоевскому. Вот разве что небольшой опыт общения Миронова с А.И. Солженицыным пригодился – некоторыми его черточками актер явно воспользовался: сдержанная значительность, сипловатый голос.
Миронов построил образ на чрезмерной, чрезвычайной чувствительности своего героя. Его подвижное лицо мгновенно отзывается на любую реплику, любое душевное движение партнера. Он буквально «ввинчивается» глазами в жизнь, в лица людей. То, что это нервный и страстный до болезни человек, мучимый желаниями и совестью, сыграно убедительно. Человек чувствующий получился в полной мере, мыслящий – не вполне.
Может быть, и потому, что режиссер задался целью показать «не гения, а человека». То есть гений что – не человек? Человек может только жить с женщинами и в рулетку играть, а когда он мыслит – он уже не человек? Декарт иначе считал – «Я мыслю, следовательно, я существую». Не так много я видела в своей жизни хронически мыслящих людей. Но их всех отличала одна и та же особая манера постоянно проваливаться куда-то в свой мир, мир мысли, отключаться от реальности, и вокруг их лиц как будто все время что-то витало. Это «что-то» (сильная ментальность) резко и остро выделяло их из любой толпы. Вот этого «бледного огня» сильной творческой мысли, пожалуй, не хватило.
Но Достоевский-мыслитель мог бы отпугнуть зрителя вечернего прайм-тайма. Тогда как Достоевский чувствующий – скорее притянул. В самом деле родная фигура настоящего русского мужчины: и в зоне был, и жене изменял, и либералов ругал, и в рулетку играл, и в денежных вопросах путался, и в Бога верил. Свой парень, хоть и гений!
Миронов – Достоевский скорее свой парень, чем гений. Тем не менее это сильная и обаятельная актерская работа. Мне трудно представить, кто из живущих ныне сыграл бы лучше. (Из ушедших – разве что Олег Борисов или Олег Янковский.)
Что ж, сериал продолжается, а я заключу, что следовало бы чаще делать биографические картины. Чего-чего, а ярких людей и драматических судеб русская жизнь понаделала в избытке. Надо же хоть иногда вспоминать, что кроме маленьких людей у нас были и великие.