В Русском музее (Санкт-Петербург) до 15 июля будет проходить выставка работ Петра Кончаловского «К эволюции авангарда». Название выставки абсолютно соответствует представленному - 93 картинам и графике из коллекций Русского музея, Третьяковки, фонда Петра Кончаловского и частных собраний.
Художник Петр Кончаловский родился в семье издателя и переводчика Петра Кончаловского в 1876 году. Юность Петра - это увлечение французским искусством, Сезанном, Ван Гогом. Это фантастически радостные натюрморты и портреты, написанные импрессионистическими жирными мазками. Это удивительные дышащие сказочной весной «Ирисы», это версальские плющи, вызывающие ощущение запахов старого парка. Это морские французские пейзажи с изумрудной водой, где аромат мира передан во всю мощь... Но была и Россия с ее мостами, березами, домами в глухой провинции и вечной тоской. Размах крыльев художника той поры - необыкновенный. Когда он пишет простые вещи - лимоны или редиску, то его редиска необычайно чувственная, нежная редиска с белыми хвостами. А лимоны как будто вылезают с холста со своей угреватой кисло-пряной сочностью.
В 1911 г. Петр Кончаловский становится идеологом и основателем общества молодых хулиганистых художников «Бубновый валет». Художники отворачиваются от угрюмого реализма, они смело втягивают в свою эстетику нарядность лубка, смелую простоту лавочных вывесок, импрессионистическую воздушность и цветастость. На автопортретах той поры Петр Петрович - самоуверенный успешный преобразователь, почти Петр Первый мира искусства. Но в озорном зеленом галстуке. Женой Петра Кончаловского была дочь знаменитого русского художника Василия Сурикова. На крупных монументальных автопортретах с женой и детьми мы видим мужчину - властелина гармонии с миром, отца патриархального традиционного семейства. Жена Ольга Васильевна - это настоящая жена, не красавица, не худая богемная истеричка, а по-матерински подрасплывшаяся женщина с верными глазами. Дети - тоже крепкие, яркоглазые, сбитые для надежной полноценной жизни. Эта тяга к необычайной крепости и яркости бытия особенно видна в работах Кончаловского испанского периода. Там царят въедливые солнечные краски, когда черное - чернее не бывает, белое - белее не бывает, и все это сцеплено будто идущим из глубин цвета зеленым...
В годы революции полотна Кончаловского становятся совсем «сезаннистыми» и кубистическими, будто сама плоть мира претерпевает земле- и воздухотрясения. Все сорвано, смещено, наползают тектонические складки друг на друга.
И следующий зал - будто другой художник. С 1917 г. Кончаловский, как и все авангардисты, принимает революцию, сотрудничает с Моссоветом. Еще дышит полной грудью роскошный «Мир искусства», еще собраны воедино все соки старой истонченно-декадентской России и России новорожденной, весенней, надеющейся на все самое прекрасное и утопическое. Но что-то произошло. Удивительны монументальные полотна новгородского цикла. Вместо творчества богемного интеллектуала, жителя мира, мы видим мироощущение какого-то другого человека. Огромные картины с изображениями крестьян похожи на заказные работы советских художников для украшения стен вокзалов. Куда-то уплывают смачность и восторг перед диапазоном мира. Рыбаки с озера Ильмень плавают по какой-то совсем уж фантастической сиренево-радужной воде, один из них упертый заскорузлый собственник-брюнет, другой - славянский блондин с бородкой. И все словно бы подернуто флером советской сталинской сладкости. Эта сладкость - такой своеобразный «гламур» периода развитой советской империи - в работах Петра Петровича все нарастает.
Изменится отношение художника к обнаженным телам. Вместо тел интересных, раскованных - происходит воспевание тел простолюдинских, пролетарских. Какая-то голая, посредственно раскормленная блондинка смотрится на свое личико прислуги в антикварное зеркало... Поражает картина «Полотер» 1946 года. Полотер в алых штанах выглядит словно античный бог с закрученными узлом ногами, это Геракл в плену у Омфалы, какое-то странное послушание и испытание неимоверного красавца унизительной полотерской должностью. Мне показалось, что в этом образе Кончаловский передал трагизм русской революции, унижение алого цвета и алых идеалов.
Шедевры позднего Кончаловского, получившего в 1942 г. Сталинскую премию, а вскоре ставшего и академиком Академии художеств СССР - это портрет Алексея Толстого и пейзаж «На полдни». Алексей Толстой, русский аристократ, гениальный писатель, превратившийся в надменного официозного индюка в галстуке, сидит на фоне деревянных досок, на столе перед ним изящный старинный штоф и мясо - огромный окорок с отрезанными лиловатыми ломтями. Изображение красноречивее всяких слов. Гигантский пейзаж 1947 г. со старыми дубами, благостной речкой и водой, пронизанной солнцем, в которой равно приятно купаются голые мальчики и упитанные коровы, - это апофеоз утопии. Очень хочется в эту речку, под эти друидские дерева, очень хочется, чтобы соединились вместе - чистая, возделываемая человеком природа, дружба коров и людей, уважение к старым деревьям и юной человеческой жизни...
Такая вот эволюция авангарда. Кончаловский говорил, что «живопись - это необходимая принадлежность мира». Каков мир, такова и живопись. Что ж, Петр Кончаловский был верен меняющемуся миру.