«Нам нельзя ничего навязать, эти сценарии у нас не пройдут», – заявил В. Путин на Манежной площади сразу после выборов. Тем самым он обозначил своего главного противника – митинговую оппозицию, лидеры которой даже не баллотировались в президенты. Наверное, Путину в собственных же интересах стоило умолчать о ней, не «пиарить» её почём зря, но вступил в силу человеческий фактор – радость. Столь сильных эмоций на лице Путина не было никогда. Поэтому на оппозицию его выступление подействовало по-разному: кого-то деморализовало, кого-то – наоборот.
Теперь даже странно, что всерьёз велись разговоры о «русском Майдане». Не то что палаточных городков, но и просто несогласованных стояний власть не допустит. Этим-то ситуация и отличается от «оранжевой революции» в Украине: там полиция по большей части держала нейтралитет. Российская полиция могла бы усомниться в честности выборов президента только в том случае, если бы его отрыв от конкурентов не был столь сильным. В Украине перед «оранжевой революцией» голоса поделились почти поровну: В. Янукович – 49,4%, В. Ющенко – 46,7%. Поэтому В. Путин стремился во что бы то ни стало победить в первом туре.
Раскол среди раскольников
Митинговая стратегия действительно переживает кризис: многим оппозиционерам непонятно, что делать дальше и какой в этом смысл. Опасения властей и самих митингующих, что лидеры протеста позовут штурмовать правительственные здания, не сбылись. Единственное развитие стратегии, которое допускает самая радикальная часть оппозиции, – это мирные акции гражданского неповиновения.
«Главным камнем преткновения между властью и протестующими сейчас можно считать вопрос о свободе собраний: должны ли они согласовываться с властью. В Конституции о позволении властей ничего не сказано. Принцип согласования даёт чиновникам возможность для несогласования, – говорит А. Перенджиев из Ассоциации военных политологов, доцент кафедры политологии и социологии Российского экономического университета. – Тактика «мы не уйдём» не имеет ничего общего с прорывами и штурмами, она не является преступной и антиобщественной. Нельзя сказать, что российская полиция разгоняет акции жёстче, чем полиция в западных странах, но причины разгона – совсем другие. На Западе проведение собраний носит не разрешительный, а уведомительный характер. Американская полиция применила силу против активистов движения «Захвати Уолл-стрит» только тогда, когда они проявили агрессию. А британская полиция, даже несмотря на агрессивные действия хулиганов в ходе последних беспорядков, повела себя на удивление сдержанно и тем самым снизила градус конфликта. Решение о разгоне мирной акции в Москве – не правовое, а политическое. Власть видит, что оппозиция набирает силу, и демонстрирует ей свою принципиальность: мол, нет, не будете вы собираться без разрешения. Оппозиция тоже рада показать властям свою силу и свою решимость».
Обострение отношений также происходит внутри самой оппозиции: С. Митрохин («Яблоко») подверг резкой критике С. Удальцова («Левый фронт») за нежелание покинуть Пушкинскую. «Его действия – детские, провокационные и авантюристские, – уверен лидер «яблочников». – Помимо ареста и ударов дубинками он получает пиар, а люди, которых он провоцирует на такое поведение, не получают ничего хорошего. Удальцов дискредитирует оппозицию. То, что на митинг 10 марта пришло мало участников, – прямое следствие его действий 5 марта на Пушкинской. Если бы «оранжевую» оппозицию в Украине возглавляли такие люди, как Удальцов, то «оранжевая революция» не случилась бы – они бы дали властям повод задавить её в зародыше и оттолкнули бы от протеста широкие массы. Наша задача – наращивать численность митингов. Когда на улицу выйдет миллион человек, власть поймёт, что она больше не власть, и уйдёт сама».
В свою очередь С. Удальцов настроен на дальнейшую конфронтацию с властями в вопросе о свободе собраний. По его мнению, чиновники унижают митингующих, специально загоняя их на узкие улицы – в давку.
Сила есть…
Эмоциональнее всего сейчас обсуждаются не высшие лица страны, а именно омоновцы – непосредственные проводники воли В. Путина. Критики называют их «опричниками», а сторонники говорят, что «эти герои проливали кровь в Чечне». Боевые офицеры Российской армии относятся к ОМОНу неоднозначно. По их словам, те омоновцы, что действительно воевали, стараются минимизировать жёсткость по отношению к протестующим, а остальные – мало у кого вызывают симпатию. Впрочем, даже армейские идеалисты подчёркивают: приказ есть приказ, сначала выполняй, потом обсуждай.
Между тем новейшая история России знает примеры невыполнения силовиками политических приказов. Спецподразделение государственной безопасности «Альфа» дважды: в 1991-м и в 1993 годах – отказалось штурмовать Белый дом.
«Нет ничего общего между теми случаями и нынешней ситуацией, – говорит бывший заместитель командира «Альфы» С. Гончаров. – Тогда речь шла фактически об уничтожении людей, а сейчас – просто о задержании и составлении административного протокола. Если людям дать возможность митинговать в любое время в любом месте, то завтра они призовут брать Кремль».
При этом С. Гончаров отстаивает саму возможность неподчинения приказу и подчёркивает, что силовики должны служить народу, а не власти.
Вакансия: внешний враг
Тактика мирного гражданского неповиновения была последовательно и успешно воплощена в жизнь индийским оппозиционером Махатмой Ганди в первой половине прошлого столетия. Стороннику непротивления злу силой, состоявшему в переписке со Львом Толстым, удалось реализовать на практике эту казалось бы утопическую идею. Однако сравнивать тогдашнюю Индию и нынешнюю Россию было бы странно. Различий – множество, но можно выделить одно принципиальное.
И Ганди, и «цветные революционеры», будь то чехи или украинцы, – выступали за национальную независимость (Индией правили англичане, на Чехословакию и Украину влияли русские). У россиян же помимо ярых националистов ощущения национального порабощения нет. Поэтому в России, наоборот, риторику суверенитета использует власть, называя оппозиционеров агентами американского влияния. Оппозиция отвечает на это в стиле «сам дурак» и разыгрывать всерьёз карту суверенитета не хочет, относясь к ней с юмором.