Свет увидел новый роман Павла Крусанова под названием «Железный пар». Крусанов (автор книг: «Укус ангела», «Американская дырка», «Бом-бом», «Мёртвый язык», «Царь головы» и многих других), неоднократный финалист всевозможных премий, известен тем, что, кроме судьбы Родины, его не интересует ничто. Разве природа!
Природа занимает Павла Крусанова глубоко и серьёзно: энтомолог-любитель, несколько лет назад он подарил Петербургской педагогической академии огромный герб России, выложенный из жуков, собранных писателем лично. Что до Родины, то с её судьбой Крусанов как будто спаян, подобно военному; и какой бы горькой ни была современность, тоскующую душу всегда можно утолить снами, мечтами, фантазиями. И там, в снах и мечтах, Россия предстанет не воровской малиной, но дивной и великой империей, созданной «солнечными русскими».
Об этом – о русских снах, возражающих русской действительности, – и ведётся разговор в романе «Железный пар». Две сюжетные линии романа ведут два брата-близнеца, петербуржцы средних лет, причём один, скорбный головою, пишет затейливо-сумасшедший дневник, а другой, ясный разумом, отправляется в путешествие по Таджикистану. Время действия указано точно – майские праздники.
Безумец восторженно влюблён в незнакомку, чью белокурую головку он видит в окошке; зарабатывает он на жизнь переплетением старых книг, но главный труд его жизни – сочинение глобального проекта о... полной смене человечества. Нынешнее не годится никуда, это понятно, его следует постепенно заменить на «новолюдов», выращенных на специальной воспитательной ферме, и у «новолюдов» уже будут одна национальность, один язык и полностью общая жизнь. Где нет места ни деньгам, ни семье, ни личности, а все маршируют в интересах общего блага. Еду подадут, когда нажмёшь кнопочку, «завтрак» или «обед», бельё стирают на комбинатах и так далее, обычный набор всех социальных утопий, рисующих жуткий унифицированный быт людей, уподобленных насекомым, быт, которым увлечься может разве безумец.
А брат разумный с компанией «учёных из Новосибирска», оказавшейся не газетным мифом (постоянно читаем: «учёные из Новосибирска открыли, что...»), но группой крепких ребят, неспешно путешествует по урочищам, долам и горам Таджикистана. Разумный брат не лезет в споры о судьбах стран и континентов, а прилежно осваивает глазами и душой огромное пространство. Его состояние можно примерно определить как состояние «русской паузы». Если герои, скажем, Александра Грина грезили о Несбывшемся, герой Крусанова ощущает Сбывшееся – и затем Потерянное. На границе с Афганистаном стоит русская дивизия, русский язык ещё в ходу, но в целом Россия из этих мест ушла. И что?
Да странно как-то... Здоровые молодые таджики зарабатывают в России, как нам прекрасно известно. По городам и сёлам развешены фото пропавших детей в каком-то совсем пугающем количестве. («Аллах увёл детей» – подпускает мистики местный доморощенный философ.) Зато в Душанбе увидели – «в вышине вяло колыхалось от вздохов ангелов гигантское полотнище таджикского флага... самый большой флаг в мире – тридцать на шестьдесят метров...» Пекут лепёшки, жарят мясо, ездят на уазиках, ждут войны. А разумный русский спит и видит в снах что-то сказочное.
«Мне снился солнечный русский, новый скиф, всадник-исполин, радостно одолевающий пространство... За спиной его – земляные русские, прибитые скобой к хлеву и пашне. За спиной его – искусные русские, опьянённые и скованные ремеслом...»
Разумному брату с его поэтически-имперскими грёзами писатель явно подарил собственное, щедро-чувственное и несколько возвышенное восприятие мира. Стюардессу герой именует «небесной девой», курагу видит «ароматной и мягкой, как губы гурии», таджикский лимон – «жёлто-оранжевый, тонкошкурый, сочный». Разумный брат не истерит, не лезет на рожон – лишь примечает окружающее в своей, так сказать, «исторической растерянности». Только однажды набрался смелости и шуганул местного нахала, злобно прошипевшего: «Когда в свою Россию уберётесь, э?» Шуганул и потом подумал: «Турбины для Нурекской ГЭС проектировал мой отец. Он делал это для своей, а вышло – для его страны. А что для своей страны сделал тот баклан? Про мою страну не спрашиваю. Без разговоров – к стенке».
Но этот приступ ненависти у разумного брата – редкий. Он в основном спокоен (вынужденно – у русских историческая пауза). Другое дело – его безумный брат, заполняющий тетради проектом смены человечества. Для осуществления идиотской утопии ему надобны «сторсменчелы» – упорные сторонники смены человечества. Определённые возможности безумец видит, например, в Чубайсе («...неприступных рубежей для уникальных дарований А.Б.Ч.не существует. Случись такое, что постройку коммунизма доверили б ему, то он его построил бы в два счёта!»). Но кроме сторсменчелов нужно подключить ещё и магию природы, и безумец лелеет план изготовления чудодейственного переплёта для своей книги – ему требуются особые природные вещества. За ними он и попросил отправиться своего разумного брата...
Значит, вот что получается. Разумный брат вежливо и спокойно общается с пространством, покинутым русскими. Мечтает о мистическом возрождении мощи Родины. Грустит, что нет от неё властного приказа. А на деле – выполняет с риском для жизни веления безумного брата, помогает ему продвинуться в осуществлении мерзейшей утопии! В которой, к примеру, предусмотрено полное упразднение торговли, воздушного и морского транспорта и так далее. А стало быть, нет в этом будущем никаких приятных путешествий в компании друзей – сплошь одно построение нового мира.
Разумный брат подчиняется маньяческому напору безумного брата. И в этом алгоритме, конечно, есть тревога и грусть. Тревога здоровая: безумие в русских слишком уж часто побеждало разум. А грусть – она оттого, что выдумка выдумкой, а правда проступает неумолимо: брат разумный и брат безумный – половинки одной и той же личности. И совсем не очевидно, кто выиграет в исторической перспективе – книгу-то свою сумасшедшую безумец закончил, оформил магический перелёт и отправил – Наверх, к Белому царю...
Мне-то, конечно, симпатична разумная половинка русской личности. Её путешествие по Таджикистану Павел Крусанов описал классически ясным, пушкински-магистральным русским языком. И выводы – не оспоришь: «...хорошо пройти дорогой Азии. Тогда почувствуешь свою, на шкуре собственной таврёную печать особости. Небесную печать отдельности, неровности остальному миру... здесь, в Азии, так ясно: мы – другие и наш мир иной».
Но где-то там, в питерских коммунальных недрах, русское безумие готовит ужасный реванш – полную смену человечества... Пронеси хоть на этот раз, Господи!