Сегодня часто говорят об обновлении элит. Кадровые революции – неизбежный спутник государственных перемен. И в отечественной истории такое случалось не раз. Вспомним 1917 год и 1991-й, когда уходили в прошлое эпохи, менялись векторы развития. Как это происходило тогда и как происходит сегодня? Об этом главный редактор «АН» Андрей Угланов разговаривает с известным историком, доктором исторических наук РАНХиГC Александром ПЫЖИКОВЫМ.
Перемены в верхах
Конечно, в 1917 и в 1991 годах менялись эпохи. В массовом сознании с точки зрения влияния на жизнь эти даты – судьбоносные. Однако если говорить о масштабах последовавших кадровых обновлений, то всё не так однозначно, как обычно представляется. Возьмём Февральский переворот 1917 года, отправивший в небытие российскую монархию. Что поменялось в кадровом составе власти после этого грандиозного события? На удивление – немногое. Привилегированного положения лишились члены фамилии Романовых, придворных кругов, министры. Место высшего слоя царской элиты заняли лидеры оппозиции из либералов, купечества и социалистов, в течение 12–15 лет рвавшиеся «порулить» страной. Но несложно заметить: речь только о самой верхушке. В ведомствах же костяк государственных служащих, начиная с заместителей министров и ниже, оставался практически неизменным. Во Временном правительстве никто и не думал изгонять старое чиновничество, лишь в силу злобы дня разбавленное эсеровской и меньшевистской интеллигенцией.
– Александр Владимирович, с Октябрьской революцией дело обстояло иначе. После неё кадровая революция осуществлена уже в широких масштабах.
– Сперва всё начиналось бойко. В наркоматах (так стали называться министерства) руководящие должности заполнили члены большевистской партии. Произошло это потому, что чиновничество объявило бойкот, отказывалось выходить на службу. После Февральского переворота ничего подобного не наблюдалось. Тогда преобладал оптимизм, правда, быстро угасавший по мере нарастания общего хаоса. Затем страна втянулась в кровопролитную Гражданскую войну. Вот на её фронтах и произошла своего рода реинкарнация поначалу отвергнутых большевиками старых кадров. В ряды Красной армии привлекаются те, кому, казалось бы, по определению не могло быть места в революционных войсках. На командные должности активно назначаются бывшие царские военнослужащие. В итоге значительная часть комсостава Красной армии состояла из офицеров и генералов прежнего режима. Назовём, например, А.А. Брусилова, С.С. Каменева, Н.М. Потапова. Ими была проведена реорганизация разрозненных отрядов, превратившая полупартизанские соединения в регулярную армию под единым командованием. Если бы не это, то неискушённый в боевом искусстве большевистский истеблишмент ожидал неминуемый крах.
По окончании войны бывшие царские офицеры и генералы осели в Наркомате обороны, в военных округах и академиях. Так, среди руководящего состава военного наркомата их числилось свыше 55%. С началом мирной жизни в советский аппарат также хлынул поток бывших чиновников, остававшихся в стране. Они занимали должности, требующие конкретных знаний и опыта в той или иной отрасли экономики и управления. Специалистов из министерств царской России, например, в Наркомате путей сообщения насчитывалось свыше 80%, в Наркомате торговли и промышленности – 55%, в Наркомпроде – 60%, в Наркомате социального обеспечения – около 40%. Кстати, реанимация финансов, запуск транспортной сети в СССР стали делом рук именно спецов, чей опыт оказался востребован.
Перелицовка госаппарата
– То есть вы хотите сказать, что кадровое обновление не связано напрямую с Октябрьской революцией? Но каждый знает, что оно имело место, хотя приведённые цифры частично и опровергают это мнение.
– Разумеется, на кадровую революцию это не совсем похоже. Тем не менее вы правы: она состоялась. Здесь нужно понимать: смена элит никогда не происходит мгновенно, в силу какого-либо одного события. Сегодня кажется, что торжество Октябрьской революции привело к такой кардинальной смене. Однако, как мы видим, в действительности этот процесс занял немалый отрезок времени. Перелицовка государственного аппарата в целом стартовала лишь на рубеже 20–30‑х и завершилась 1937 годом. Вначале из руководящего слоя была удалена практически вся категория так называемых «бывших» (за редкими исключениями). Затем дело дошло и до большевистского бомонда, который неплохо освоился на властном олимпе.
– Как говорится, революция пожирает своих детей?
– Теперь давайте вспомним, что это были за «дети». Профессиональные революционеры – из интеллигентов, – олицетворявшие мечту о мировом интернационале. Привнеся в русскую революцию немало энергии, они с таким же успехом могли участвовать и в революции испанцев или индусов. Их восприятие России никогда не отличалось, мягко говоря, возвышенностью. Эти деятели ожидали краха буржуазного мира в передовых Англии, Германии или во Франции. В такой идеологической атмосфере протекли в СССР все 20-е годы. И только затем на первый план выдвигается курс на разрыв с марксистской классикой и опорой на национальные устои. Рождается новый идеологический формат, где приоритет мировой революции отодвинут на задний план, уступив место идеологическому концепту «русский народ – старший брат». Никто не может встать вровень с передовым русским народом, прокладывающим человечеству путь в светлое завтра. Деятели типа М.Н. Каткова или К.П. Победоносцева в своё время не могли и мечтать о подобном. При самодержавном строе им не позволили бы так развернуться. А при Сталине прорвавшаяся сквозь толщу космополитического марксизма, мощно спрессованная патриотическая доктрина стала явью!
Конечно, такое преображение большевизма не могло не поражать. Понятно, что ленинская гвардия не могла существовать в атмосфере, когда отрывки из коммунистического манифеста подаются в одной окрошке со славянофильством. Но интересно другое – как повели себя её представители в этих условиях. Лишь 10% большевистской элиты во главе с Троцким не сочли возможным мириться с нарастающей патриотической волной и довольно быстро исчезли с властных вершин. Но вот с остальной – подавляющей частью – дело оказалось намного сложнее. Понимая, куда дуют ветры, эти правоверные марксисты тем не менее начали подстраиваться под новые веяния, публично декларируя им всяческую поддержку. Ни под каким предлогом не желали покидать облюбованных высоких должностей, вцепившись в них намертво. Они пытались как-то ужиться с противоестественной для них реальностью, с усилием её переваривая.
Сталин без иллюзий
– Это действительно звучит интересно.
– Сталин, как архитектор данного курса, прекрасно осознавал цену этой «поддержки». Не испытывал ни малейших иллюзий, что при подвернувшемся удобном случае патриотическая политика вместе с её автором будут с превеликим удовольствием растоптаны. Потому с середины 30-х годов номером один в повестке дня значился вопрос об устранении старой ленинской гвардии. К этому также подвигали итоги первой пятилетки. Наглядно продемонстрировавшие, что старые большевики при всех революционных заслугах не в состоянии справиться с масштабами реконструируемой экономики. Не обременённые профессиональной компетенцией, они не могли «оседлать» сложные производственные реалии. Перетасовка таких руководящих кадров немногое меняла.
Сталин пытался отделаться от них, что называется, по-хорошему. Это был непростой момент. Одно дело, если речь о бывших спецах, в силу разных причин оказавшихся в советском лагере. Другое – о партийцах дореволюционной поры или Гражданской войны, которые имели право называться своими. Подчеркнём, Сталин планировал избавиться от них через выборы, причём реально альтернативные. Учитывая советскую практику, это действительно звучит довольно необычно, тем не менее это так. Он рассчитывал, что большинство этой публики без поддержки сверху не преодолеет народный фильтр. К тому же выдвигать кандидатов в Верховный Совет СССР планировалось не только от ВКП(б), но и от общественных организаций и групп граждан. Были даже напечатаны образцы соответствующих избирательных бюллетеней. Кстати, именно их использовали в 1989 году на первых альтернативных выборах съезда народных депутатов СССР. Но этот «мирный» сценарий в ходе острейшего закулисного противостояния был сорван. Развязкой затянувшегося конфликта и стал «большой террор» 1937 года. В этой «мясорубке» репрессировано 80% делегатов XVII съезда ВКП(б). Вот такой заключительный аккорд. На авансцену вышла совсем другая партия, где первые роли играли не пропагандисты, а технократы. На них делалась основная ставка в набирающем темпы хозяйственном строительстве. То есть то, чему положила начало Октябрьская революция, растянулось на двадцать лет. Только по прошествии их в стране состоялась кардинальная смена элит. Как видим, это сложный процесс со своей идеологической подоплёкой, а не замена одних лиц другими исходя из симпатий бытового уровня.
Технология обновления
– Когда мы говорили о той эпохе, то хорошо чувствовалась актуальность сказанного для сегодняшнего дня. Как по-вашему, работают технологии обновления элит в современной ситуации?
– Вы упоминали о 1991 годе, который многие склонны рассматривать в качестве судьбоносной вехи нашей истории. Но и здесь аналогии с революционными событиями начала века вполне оправданны. В том смысле, что и в начале 90-х кардинального обновления власти не последовало и ни о какой новизне постсоветской элиты говорить не приходится. Да, утвердился новый вектор развития: он базировался не просто на капиталистических ценностях, а на вхождении в глобальную экономическую систему. Причём предельно быстро и жёстко, а значит, и на не очень оправданных с точки зрения государственной пользы условиях. Зато это сулило стремительное обогащение кругу избранных.
Конвертацию власти в частные активы, собственность, счета возглавил всё тот же партийно-хозяйственный и комсомольский актив, золотая молодёжь. Откровенно говоря, и затевались-то эти перемены, как мы теперь понимаем, для целенаправленной «расфасовки» созданного трудом нескольких поколений, объявленных лузерами. «Издержками» же невиданной коррупционной вакханалии, наверное, можно считать деятельное участие в нём разнообразного уголовного сброда, влившегося в российский высший свет.
– Вы хотите сказать, в чём-то эта кадровая ситуация схожа с советскими 20-ми годами?
– С точки зрения обновления элит сценарий 90-х ещё более консервативен, чем в 20-х, когда всё происходило энергичнее. После 1991 года даже сколько-нибудь знаковой замены верхушки не произошло, если не принимать в расчёт ГКЧП и его немногочисленных сторонников. Вспомните, кто «взвалил» на себя бремя лидерства в освобождённой от «коммунистического ига» России – бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Б.Н. Ельцин. А с ним всё тот же партхозактив (Петров, Скоков, Лобов, Черномырдин и т.д.) и когорта золотой молодёжи в роли ударной реформаторской силы. Это всё равно как если бы после Октябрьской революции заправлять Советом народных комиссаров выпала честь кому-либо из великих князей с группой выпускников элитарного Александровского лицея.
Интересно обратить внимание и на идеологическую схожесть 20-х годов с 90-ми. 70 лет назад в элитах господствовал призрак мирового коммунизма, а в конце столетия – тоже мирового, только капитализма. Правда, в последнем случае уже не призрак, а вполне осязаемая реальность, о которой грезило большинство советской номенклатуры с позднебрежневских времён. В 90-е Россию запрограммировали на глобальный капитализм, её элиты не мыслили своего будущего без офшорной экономики и сопутствующих прелестей.
Однако выход из этого тупика обозначается всё чётче. На арену продвигается слой, который не занимал серьёзных позиций в перестроечный период, не доминировал в 90-е, находясь на средних должностях. Выходцем из этого слоя как раз и является В. Путин. Эти люди не завязаны на либеральную модель, обслуживавшую интересы глобального бизнеса. Их вхождение на политическую арену нулевых годов текущего столетия не могло пройти бесследно. В первую очередь в идеологическом смысле. Постепенная реабилитация патриотических мотивов вылилась в уже открытый разрыв с либеральной традицией, что мы воочию наблюдаем сейчас. На наших глазах образуется новый идеологический климат. Сегодняшняя ситуация во многом напоминает середину 30-х, когда, с одной стороны, идеология уже претерпела существенные изменения, а с другой – ещё сохраняется прежняя элита, взращённая на совсем иных ценностях. Как она будет существовать в условиях «национализации» своих необузданных аппетитов, можно представить, лишь обладая очень богатым воображением. Хотя публично все эти деятели, «поднявшиеся» на разграблении страны, демонстрируют полное одобрение происходящего. Если опять проводить параллели с прежней эпохой, то и сегодня лишь процентов десять из них открыто выразили протест против нового государственного курса, отказавшись быть во власти. Но подавляющее большинство, так же как и в 30-х, скрипя зубами, держится за своё статусное положение, не желая его терять. Возникает логичный вопрос: а не чревата ли такая ситуация скрытыми избыточными рисками? И не является ли смена элит той первоочередной задачей, без решения которой продвижение нового курса, мягко говоря, будет пробуксовывать?
Новые основы консолидации
– Так и где же выход?
– Выход не просто в механической замене одних на других, а в консолидации на принципиально иных основах. Не в том, чтобы всё взять и поделить: здесь много ума не потребуется. Разговор должен идти о национальной буржуазии, ориентированной на нужды своей страны. Правда, сейчас большинство плохо представляет себе, что это такое. Оттого-то в этой роли и солируют миллиардеры, прикупающие по случаю баскетбольные клубы в США. Пока это ещё проходит, но только пока. Национальная буржуазия не может следовать либеральным предписаниям, выторговывая себе комфортное место в западном мире. Она коренным образом должна отличаться от финансистов-глобалистов, которым всё равно, где и как делать деньги – в России, в Индии или Испании. Ей необходимо обратиться к своей стране, к своему народу. Социальное самочувствие наёмного работника более важный показатель, чем котировки фондовой биржи. А малое предпринимательство, дающее элементарную возможность выжить, актуальнее идиллий глобальных рынков. В конце концов, надо вспомнить, что миллионы простых людей в гораздо большей степени заслужили право не прозябать в нищете, чем избранные – купаться в роскоши и деньгах, полученных сомнительным путём.
– Что-то подобное вспоминается, когда говорится о дореволюционном купечестве.
– А вот здесь кроется главная ошибка. Сегодня многие пытаются выставлять купечество в качестве образца национальной буржуазии. Это в корне неверно. Крупное купечество времён Николая II – это апологеты либерализма. Более того, эта публика подогревала протестные настроения, гадила государству как могла, и всё с единственной целью – дорваться до власти. Образцом жизни для купеческих олигархов была либерально-западная модель, и никакая другая. Гучковы, Рябушинские, Коноваловы, Мешковы, Терещенко и другие мечтали об олигархическом разгуле. Наши 90-е – это воплощение их заветных чаяний, которые осуществили Ходорковский, Березовский, Гусинский. Эти деятели нашего времени – прямые наследники дореволюционных купеческих тузов. Так что роль национальной буржуазии для последних не совсем подходит. Рядят их в эти одежды те, кто поверхностно знаком с историческим материалом.
– Так всё-таки кто же тогда подходил на роль национальной буржуазии?
– Исторически совершенно ясно – это петербургская буржуазная группа того времени. Её имидж усилиями либералов и большевиков сильно испорчен. Эта группа, тесно связанная с царской государственной элитой, выступала за консервативное развитие с учётом российских условий. Её бизнес-стратегия координировалась в первую очередь государственными нуждами, а не интересами заправил мирового рынка. Вместе с властью питерская группа реализовывала ту модель, которая с успехом была запущена в конце прошлого столетия в Китае. Вообще не будет ошибкой сказать, что по такому пути могла двигаться и Россия, если бы её не вышибли оттуда вышеназванные господа со своей обслугой. Именно этот путь, апробированный в России начала ХХ века, может и должен стать ориентиром для нынешней национальной буржуазии. Ответ на вопрос «что такое национальная буржуазия?» невозможен без исторического опыта, исторических примеров, если о них, конечно, знать.
– В завершение хотелось бы вернуться к вопросу о смене элит применительно к сегодняшнему дню.
– Мы говорили, что кардинальное обновление власти после 1917 года заняло два десятилетия. И сейчас мы переживаем нечто подобное. С технологической точки зрения этот процесс ещё только набирает силу. Его старт, если иметь в виду 90‑е, явно затянулся. Мы оказались в крайне сложной ситуации, в чём-то более тревожной, чем интернациональная истерия 20‑х годов. Неслучайно наше время даже окрестили «антропологической катастрофой». Люди в погоне за прибылью, эффективностью утратили человеческий облик. Успех измеряется исключительно по шкале: кто богаче – тот и лучше, тот и прав. А выход из этой ситуации на самом деле прост и доступен – продемонстрировать обществу способность быть добрым не для себя. Это то, чего нам всем не хватает, от чего мы давно отвыкли. Кто в состоянии явить людям эти примеры, тот и утвердится в качестве новой национальной элиты.