На протяжении всей войны Герою Советского Союза Петру Брайко фантастически не везло. Но он всегда умел находить выход из любого безвыходного положения. Он встретился со смертью лицом к лицу 22 июня в 4 утра, охраняя советско-румынскую границу, и чудом тогда уцелел. Он оказался в печально знаменитом Киевском котле, а потом в немецком лагере смерти и сумел выбраться. Командуя партизанским отрядом, уничтожил десятки тысяч немцев, не потеряв ни одного бойца и не будучи пойманным. «Разве такое возможно?!» – спросите вы. Возможно. Жизнь 92-летнего Петра Брайко тому доказательство.
-Петр Евсеевич, для вас, пограничников, начало войны было ожидаемо?
– Его ждал весь народ, несмотря на успокаивающие сообщения в газетах. Не знали только одного — точное время наступления. Я служил в 97-м погранотряде на 13-й заставе, неподалеку от украинского города Черновцы. Граница появилась недавно и была совсем не оборудована: обозначалась большими палками с пучками сена наверху.
На той стороне румынская территория. Наши пограничники уходили за границу почти каждую ночь, километров на 25 – 30 вглубь, и обо всем происходящем докладывали в штаб отряда. Сначала границу с противоположной стороны охраняли обычные жители, у них даже не было винтовок. Жили в кукурузных шалашах и спали сутками напролет. Потом там появилась румынская королевская гвардия, а за месяц до начала войны – немецкие офицеры. Это о чем-то да говорило!
С субботы на воскресенье, 22-го числа, у нас шла обычная жизнь. 13-я застава, состоящая из 60 человек, охраняла участок в 25 км по фронту. На него лезло больше полка. Часть пограничников, находившихся в это время на отдыхе, проснулась от грохота стрельбы и разрывающихся снарядов. Немцы открыли огонь метрах в пяти от границы. Шли с закатанными рукавами, автоматы уперев в живот, и «строчили»: все живое смели! Из нашей дружной, умелой семьи пограничников в живых остались только двое: я, недавно прибывший и совсем неопытный, и мой учитель, сер- жант Зыкин. В это время мы находились в секрете, в одном из четырех глубоких оврагов, исключенных для поражения.
Полк ушел, а мы оказались у него в тылу...
В окружении
– После этого Вы добрались до отряда и получили приказ ехать в Киев, 4-й Краснознаменный полк. Он оборонял город два месяца. За это время образовался Киевский котел, в который попали 5 наших армий. Дальше цепь «чудесных спасений» продолжилась?
– Пока мы обороняли город, немцы окружили киевскую группировку. Командующий Юго-Западным фронтом приказал нашему полку в составе других частей обеспечить прорыв из окружения пяти нашим армиям. Выполнив этот приказ, мы сами оказались в окружении. Для того чтобы выбраться, нужно было форсировать реку Трубеж. Гадкая, опасная река! Она настолько болотистая, что не выберешься. А переправы уничтожены. Мы нашли уцелевший железнодо-рожный мост у станции Барышевка, постелили на него досок и двинулись вперед, забыв одну «мелочь»... – проверить, что делается по ту сторону. Когда последняя машина перескочила мост, немцы ударили по нашей колонне из пулеметов и автоматов. Я вывалился из кабины на противоположный скат насыпи и остался цел. Когда я ото- шел от насыпи на открытую поляну, немцы, увидев меня в бинокль, решили из противотанковой пушки расстрелять. Снаряд упал прямо под ноги,но не разорвался. Чудо спасло! Я скрылся в лесу. Оказалось, что кроме меня уцелело еще 11 человек! Мы стали обдумыватьплан действий. Долго думать не пришлось: немцы начали прочесывать лес. Мы решили подпустить их в упор, одним залпом расстрелять и прорваться из леса. Но услышали лай собак! Немцы шли развеселые такие, здоровенные, красные! И собаки рвались вперед, прямо тащили своих собаководов. Пехотинцы еще куда ни шло, а вот собаки — страшное дело, от них не скроешься! Мы стали отползать к болоту, все 12 бойцов.
Этот день, 30 сентября, я запомнил на всю жизнь. Хорошо, что было градусов 25 тепла, отличная солнечная погода. Мы скрылись в камышах и там надеялись спастись. Вода остановила собак, но немцы, видимо, нас заметили и стали «косить» камыш из пулемета. Выбрались оттуда только четыре человека, остальные остались навсегда в этой противной, гадкой реке. Это был самый страшный час! Хотя нет, не знаю, какой был самый страшный...
Побег из концлагеря
– В военной литературе пишут, что Вы были в концлагере в Дарнице. Может быть, это было самым страшным?
– Там тоже была ужасающая картина. В начале октября мы вчетвером шли на восток, к фронту. Полуголодные, дош- ли аж до Черниговской области. На дороге увидели советскую полуторку, только шла она по направлению к Киеву. Подъехав вплотную, из кабины выскочил немецкий сержант и, направив автомат в грудь, скомандовал: «Хальт! Шнель в машину!» В кузове сидели еще четыре фрица с автоматами. Нам повезло, что сержант лопух был: не обыскал нас. У меня в кармане находился пистолет с 16 патронами и еще 30 запасных. Если б нашли, точно б всех расстреляли! Они отвезли нас в Дарницу. Немецкий концлагерь был окружен трехметровой бетонной стеной, поверх которой шел проволочный забор еще на метр. Вдоль него, через 25-30 метров, деревянные вышки с пулеметными установками. Там тьма советских солдат, обтрепанных, облепленных вшами, падающих от голода. И при этом немцы из себя милосердных строили: позволяли киевлянкам искать своих мужей и забирать их с собой. Женщины приходили и бросали через ограду хлеб, картошку. На это бросались все, кто был рядом. А немцы, гогоча, вытаскивали парабеллумы и расстреливали тех, кто приблизился к еде. Так, у одного куска хлеба оставалось по пять-шесть трупов. Невозможно было на это смотреть. Я послал ребят на разведку: узнать, как можно выбраться из лагеря. Они узнали только, что завтра будут хоронить в траншее 250 человек, умерших от голода. Мы понимали, что этого не миновать и нам.
– Но и здесь выход нашелся?
– Да. Я встретил молодого грузина в новой одежде с полным рюкзаком. Спрашиваю: «Ты тоже только что сюда попал?» А он мне: «Нет, я уже месяц тут!» Я не мог поверить. Оказалось, он устроился на работу к немецкому офицеру-летчику в военгородок, расположенный рядом с лагерем. Те пленные, которых не задействовали в восстановлении мостов на Днепре, отделывали офицерам квартиры, строили, убирались. Сначала он работал у майора, потом стал ходить к подполковнику. А от майора у грузина осталась записка для лагерной охраны. Эту записку я попросил. Там было написано: «Прошу пропустить ко мне 3 человека. Майор Ланке». Она могла стать нашим пропуском на свободу. Утром, когда людей увезли на строительство мостов, мы вылезли из барака. Чтобы выйти из лагеря, надо было пройти четыре охраняемых поста. Я везде говорил по-немецки, что идем на работу к офицеру, в руке на всякий случай сжи- мал записку. Но она даже не пригодилась. Так мы легко оказались на свободе.
– От самой смерти ушли! А потом чуть не погибли от своих: Вас же хотели расстрелять партизаны...
– Верно. Я давно гонялся за партизанским отрядом, мечтал вступить в его ряды. И когда попал в небольшую группу в селе Уздица Глуховского района, принял их за полицаев. По часовому не поймешь, что за вояка: сапоги русские, шинель мадьярская — поди, разбери! При разговоре со старшим начал темнить: будто я студент, семья расстреляна, иду к дедушке. Он мне: «В полицию пойдешь? В казаки? А в партизаны?» На все получил твердое: «Нет». На меня махнули рукой. Когда старший ушел, я спросил у оставшегося подростка: «Это господин комендант полиции?» А он мне в ответ: «Я тебе, кулацкая морда, дам такого коменданта, что мозги не соберешь! Это командир партизан-ской роты капитан Лысенко!» Я тут же попросил вернуть его обратно и во всем объясниться – меня сочли за опасного человека. Усадили в сани и привезли в штаб отряда. Благо, дело мое разбирали сам Ковпак и Руднев. Неординарные, мудрейшие люди! Я провел в караульном помещении два дня. Уже хлопцы приходили присматривать мою одежду... Хорошо, что в отряде нашелся человек, который узнал меня. Только через полгода, в ходе рейда по Сумской области, ознакомившись с моими разведданными, Ковпак сказал мне, своему заместителю по разведке: «Ну и мудрый же ты человек! А я ж хотел тебя шлепнуть!»
Спасала родимая засада
– Всего у Вас было семь рейдов. И все удачные...
– Да, все рейды были удачные. Особенно удачный и весомый – Карпатский, летом 1943 года. Подойдя к железной дороге Тернополь – Подволочицк, мы обнаружили, что по ней в день проходит на восток по 49 гитлеровских эшелонов с «Тиграми», «Пантерами» и «Фердинандами».
От железнодорожников удалось узнать, а Совинформбюро подтвердило, что все эти эшелоны катят к Орлу и Курску. Тут же решили парализовать главную ж/д артерию фюрера. В ночь на 7 июля мы взорвали два моста под Тернополем. Переодели своих людей в немецкую форму, представились инженерами, сняли охрану и привесили взрывчатку. Взрыв! Моста нет. Этими «маленькими пакостями» мы за 1500 км от фронта остановили пятьсот танков, идущих к Курску. Чтобы уничтожить 1,5 тысячи ковпаковцев, Гитлер бросил 60 тысяч, которые тоже должны были воеватьпод Курском.
Вскоре я неожиданно получил приказ: любой ценой не допустить прорыва немцев к своему штабу. У меня 200 бойцов, им надо остановить 15 тысяч гитлеровцев с танками и артиллерией! Предстояло сражаться в ущелье, в Крапатах.Первая мысль, когда получил приказ: «Батеньки, смерть наша пришла!» Но, осмотрев горное ущелье, я понял: нам поможет местность. Ущелье узкое, длинное, там протекает река, а к штабу идет булыжная дорога.
Чтобы остановить танки и артиллерию, уничтожили четыре моста. Иначе бы нас в пять минут «смяли». Пехоту «принимали» из засады. За 10 минут расстреляли батальон, за 3 дня, кочуя по ущелью, перебили 7 таких батальонов! Я со своей стороны не потерял ни одного человека. Правда, потом, в августе, при прорыве из окружения я со своим минибатальоном оказался в настоящемкапкане.
Только мы заняли горную высоту, ее сплошняком обложили немцы. Я сказал своим командирам: «Если до вечера сумеем просидеть так, чтоб нас собака не почуяла и муха не заметила, уцелеем». Сумели. Ночью мы спустились к дороге. Там стояла колонна машин со спящими фрицами. Ее охранял парный патруль, обходя за 20 минут в одну сторону. За это время мы просочились между машин. Как святой сквозь стену прошли! Многие до сих пор не верят, что такое было возможно. Утром, находясь на соседней горе, мы смотрели как фрицы моются, завтракают и готовятся к наступлению. А затем наблюдали, как штурмуют гору, где еще вчера сидели 200 наших бойцов.
– Фантастика! Неудивительно, что легендарный Вершигора потом назвал партизана Брайко рекордсменом, сказав, что только в двух последних рейдах он со своим миниполком в 600 человек уничтожил «три полнокровных дивизии вермахта». Петр Евсеевич, отчего же зависел Ваш успех? Может, Вы какой-то особенный?
– Да что вы! Это все засада. Она, родимая, спасала! В армейском бою этого быть не может: там для боя развора-чиваются обе стороны, они обречены на потери. А я терять людей не хотел. Человеческую жизнь ценить надо!
Жива Россия!
Пытался враг наш край
стереть
И двинул полчища густые.
Но ты готов был умереть,
И я готов был умереть,
И он готов был умереть,
И потому жива
Россия.
Потерь
Без счета на войне,
И на пути, большом
и долгом,
Война – контузией во мне,
Война в тебе сидит
осколком.
Мы выжили среди смертей,
И мы чисты
За эти годы
И перед совестью своей,
И перед совестью народа.
Коль надо,
Так и будет впредь:
Встречая вьюги штурмовые,
И ты сумеешь умереть,
И он сумеет умереть,
И я сумею умереть,
И вечно жить тебе,
Россия!
Б. ДУБРОВИН