Один из романтичнейших московских особняков – дом №6/2 на Малой Никитской улице. Он был построен архитектором
Ф. Шехтелем для известного московского купца С. Рябушинского. Главное здание, домик для служб, оградочка, дворик…
ПОСЛЕ революции здесь размещалось множество всяких организаций. И вот, наконец, в 1931 г. дом обрел нового хозяина – Максима Горького. Да не тому, как говорится, достался. Этот дом был Горькому известен. Еще до революции, бывало, останавливаясь у книгоиздателя Скирмунта, жившего неподалеку, он частенько проходил мимо особняка, построенного Шехтелем для Рябушинского. Современники свидетельствовали о том, что Горький каждый раз, глядя на это здание, морщился и приговаривал:
– Какой нелепый дом.
И оказалось вдруг, что в этом доме ему жить. Перовое время Горький ощущал неловкость. Приглашая в гости, говорил: «Нелепый дом такой, я там живу». Ромен Роллан писал: «Большой дом, в котором живет Горький, ему не принадлежит – он был построен богатым купцом Рябушинским с варварской роскошью, которая отталкивает Горького». Конечно же, это было записано со слов хозяина – Ромен Роллан не был московским краеведом. Горький от дома дистанцировался. Спальню назвал «спальней балерины». Потребовал убрать большой камин – с ним было
Но, как ни странно, он, бывший босяк, довольно быстро вписался в эту более чем роскошную оправу. Особняк придал Горькому аристократизма. Пролетарский писатель больше не бурчал по поводу своей поруганной и попранной властями скромности, а просто вовсю пользовался благом, на него свалившимся. Писал, к примеру, в дневнике: «Вчера, в саду, разжег большой костер, сидел перед ним и думал: вот так же я тридцать пять лет тому назад разжигал костры на Руси, на опушках лесов, в оврагах, и не было тогда у меня никаких забот, кроме одной, – чтобы костер горел хорошо. Да».
Разве мог бы он развлекаться таким образом в простой скромной квартире? И это в
Впрочем, в одном обитатель никитского дома был верен себе. Он был полностью равнодушен к всякого рода деликатесам и продолжал оставаться малоежкой. Ромен Роллан писал: «Горький всегда трезв и ест на удивление мало, даже слишком мало… У Горького вне сомнения конституция человека, лучше приспосабливающегося к недостатку, а не к избытку». Разве что пельмени пользовались исключением. Он съедал их даже не одну, а две тарелки. После чего, правда, не ел вовсе до наступления следующего дня.
А в 1965 г. здесь открылся музей. Разумеется, Горького – а не Шехтеля и не Рябушинского. Тем не менее, бесчисленные посетители обращают внимание не на очки Горького и не на его карандаши, а на прекраснейшую лестницу, выдуманную Шехтелем для Рябушинского. Ту самую, к которой был так равнодушен Горький.