Садовый философ

 Один из самых милых садиков Москвы – так называемый Бауманский сад. Возник он необычным образом. До революции улицы Старая и Новая Басманные были застроены по большей части барскими особняками – не особенно богатыми и не сказать, чтоб слишком аскетичными. Задние дворы этих особняков, как правило, были садами. Там выращивали цветы, ягоды, деревья – кто во что горазд. Сады граничили друг с другом, и владельцы часто видели своих соседей, отдыхающих в тени раскидистых дубов и вязов. Это был особенный московский мир. Или мирок.

   ПОСЛЕ революции усадьбы, разумеется, национализировали. Разобрали и ограды между садиками. В результате вышел один большой сад, естественно, национализированный. Поначалу он носил название Первомайского, а в 1922 г. саду присвоили имя революционера Николая Баумана. В начале 90-х, когда по всей стране вели борьбу с «советскими» названиями, до этого сада руки не дошли. Ну а сейчас и вовсе не до этого. Бауманский – и Бауманский. Это не мешает ни вечерним разудалым развлечениям, ни дневным прогулкам мам с колясками, ни утренним пробежкам «от инфаркта».

   В девятнадцатом же веке (во времена множества разных садов) самым знаменитым обитателем этого сада был философ Петр Яковлевич Чаадаев. Он проживал в ныне не существующем флигеле, который прославился на всю Россию. Неудивительно: его обитатель, опубликовав «Философические письма», критиковал уклад российской жизни, да и всю русскую историю. Скандального «басманного философа» по политическим соображениям объявили умалишенным и приговорили к пожизненному домашнему аресту. Правда, со временем арест был снят, однако сам Чаадаев больше не испытывал желания покидать свое убежище.

   Один из современников, Д.Н. Свербеев, вспоминал о басманном затворнике: «В обветшалой своей квартире из трех небольших комнат принимал он у себя еженедельно своих многочисленных знакомых… Вся Москва, выражаясь фигурально, знала, любила, уважала Чаадаева… Обыкновенно Чаадаев бывал самым ласковым и внимательным хозяином своих гостей и у себя давал более говорить и рассуждать посетителям, нежели говорил и спорил сам, хотя был очень словоохотен и по временам жаркий спорщик».

   Чаадаев прожил здесь безвыездно с 1836 г. до самой смерти, настигшей его спустя два десятилетия. Один из современников писал: «На Басманной Чаадаев и кончил свою жизнь, ни разу не выехав из Москвы даже на неделю, чтобы дать возможность хоть немного отремонтировать квартиру. Флигель весь покривился, подгнил и вот-вот грозил придавить своего обитателя; недаром Жуковский говорил, что дом этот «держался уже не на столбах, а одним только духом».

   Чем поддерживал себя все это время сам Чаадаев, остается лишь предполагать.