Ирина РОЗАНОВА сыграла новую роль. Решиться на прочтение яркой и трагичной судьбы советского министра Фурцевой – это большая смелость или авантюризм? Говорят, невозможно воплотить образ на экране, если хоть отдалённо черты характера не напоминают собственные. Если не пережил дней мучительных сомнений и признания, восторга и неудач. Поэтому важно было определить горизонты души самой актрисы, мастерства и глубины, откуда извлекаются манки и находят отзыв в душе зрителя.
Кино – творчество технологическое
– Как вы приняли свою героиню? Вы ей симпатизируете?
– Фурцева – фигура яркая и неоднозначная. А я всего лишь актриса. И даже если не со всем соглашалась по событиям и реалиям, играла по написанному. Словно была выстроена партитура и мне дали ноты. Что получилось, судить зрителю.
Важно было понять мотивы тех или иных поступков человека, который решал судьбы деятелей культуры. При этом Фурцева оставалась женщиной со всеми недостатками и слабостями. Единственная женщина в мужском коллективе правителей, она была способна на сильные поступки.
– Не жалеете, что согласились?
– Нет, конечно. Но, когда снималась, время было непростое. Тогда горело Подмосковье, торфяники. Так что работа складывалась тяжело. Кстати, на эту роль пробовались очень многие актрисы. Например, Маша Шукшина и Наталья Андрейченко. Но утвердили меня. А вот что касается результата (удача или разочарование, получилась ли роль) – это уже коллективный труд. Кино – творчество технологическое.
– Мне кажется, амплитуда страстей, которую переживают актёры на сцене и съёмочной площадке, оставляет мало места для тихого домашнего уюта…
– Я, честно говоря, очень семейный человек. Обожаю свой дом. Люблю забраться туда и отключить телефоны. Ведь бывает, что работаешь по три месяца без выходных. В Петербурге снимался сериал и параллельно в Минске – полнометражная картина. Нужно было отдохнуть, перевести дух.
– Маргарита Терехова как-то сказала, что артисты – «летучие голландцы». Птицы перелётные… Красивый образ. Но, наверное, тяжеловато?
– У меня были разные периоды. Когда-то с Арменом Борисовичем Джигарханяном мы играли спектакль – за два года сотню. Сумасшедший был период. Приезжаешь на день в Москву – одну сумку бросаешь, вторую с чистыми вещами забираешь, и снова в путь. Куда прилетаешь, порой даже не понимаешь.
Всегда мечтала о Москве
– Москва вас сразу приняла, когда вы приехали из провинции?
– Я всегда мечтала жить в этом городе. Тут театры… И дорога к бабушке из Рязани в Дмитров вела через Москву. Но сейчас здесь отношения становятся всё более циничными и прагматичными. Вот сегодня – стою на Патриарших, идёт через дорогу бабулечка. Пройти не может. Хоть бы кто-нибудь остановился и её пропустил!
– Помните ощущение: когда вы поутру проснулись известной?
– Один актёр, не буду называть его фамилию, как-то мне сказал: «У тебя не было такого, чтобы ты встала – и вся страна у твоих ног». И правда, не было со мной такого. У меня всё постепенно. Когда слышу мнение людей о моих работах, практически никто не называет один и тот же фильм. Кто-то вспомнит «Интердевочку». А кто-то фильм «На ножах» по Лескову. Хоть и сериал, но не скороспелый. Как-то мне был звонок из Израиля. Оказалось – священник Московской епархии при Патриархии Иерусалима. Он столько слов приятных сказал! Такие звонки окрыляют. Когда мы ездили с «Чайкой» в Италию, на спектакль приходили девчонки, которые вышли замуж за итальянцев. Они приезжали из разных городков. С мужьями, с цветами. «Мы так соскучились!» – говорят. Наша профессия – это передача добра и тепла души. Если, конечно, есть что сказать. Смотришь на старую гвардию – там была душа, всё настоящее. Я снималась с Вией Артмане, Ией Саввиной, Львом Борисовым, Михаилом Ульяновым. С тем поколением, которому повезло с фильмами. Молодым актёрам повезло меньше. Всё клишировано, сериалы с убийствами, чернухой… Всё одно и то же! Нет ни характеров, ничего. Но при этом популярность приходит незаслуженно быстро. В нашей профессии всё хорошо. Только нужно уметь ждать и не завидовать. Конечно, идти по ковровой дорожке приятно. Это тоже составляющая профессии.
Есть лишь один выбор
– А когда на улице узнают, это радует?
– Знаете, вообще кажется, что сейчас никому ни до кого нет дела. Как-то мне Меньшиков сказал: «Ох, эта популярность, разрывают на части». А я думаю: убери всю внешнюю атрибутику, охрану, всякие «цацки» – и никто не будет тебя разрывать на части. Если, конечно, не станешь «гонять понты». Я никого не осуждаю. Но, как сказал Антон Павлович Чехов, в мире, за редким исключением, есть только один выбор: или одиночество, или пошлость. Сказал абсолютно про наше время!
– Судя по образам, которые вы создаёте, и энергетике, которую несёте, у вас большой жизненный опыт. Сыграть личностные черты – если они не присущи вашему темпераменту – наверное, невозможно?
– А как вы думаете: приехать в Москву в 19 лет? И пробиваться самой? Легко было? Конечно, характер у меня резкий. Если наступает в жизни мёртвая точка, то нужно совершить какой-нибудь серьёзный поступок и жить дальше. По-моему, лучше что-то менять, чем бездействовать.
– Вы встречались на театральных подмостках и в кино с десятком лучших режиссёров. Скажите несколько фраз о каждом.
– С Петром Ефимовичем Тодоровским душевно работать, потому что он очень любит женщин. Весьма внимательно, трогательно относится. И приласкает, и пожалеет. С Николаем Николаевичем Досталем – хорошие творческие отношения переросли в дружбу. И поэтому я летела к нему в «Завещание Ленина» ради двух-трёх слов. Это из разряда моих талисманов. У Валерки Тодоровского есть замечательное качество – создавать атмосферу на площадке. У него в запасе куча баек. С одной стороны, всё зависит от режиссёра в кино. В театре больше возможности оторваться, обращаясь к зрителю. В этом случае есть диалог. И энергетика. В киномонтаже убирается, вырезается всё что угодно. Хотя бывают и актёрские фильмы. Но всё равно, это режиссура. С приходом в театр Рустама Хамдамова, которого ругали за «Рабу любви», всё перевернулось. Появились роль, пластика. Он придумал такие костюмы, что «пошли» руки… Тело заговорило!
– Вы работали с Андроном Кончаловским, известным покорителем женских душ. Не влюбились?
– Это удачно сделала Юля Высоцкая. У них крепкий союз и замечательная семья. Я приезжала к ним отдыхать в Италию. Они друг без друга дня не могут! Андрей Сергеевич сам говорит, что ему в конце жизни очень повезло.
– Современность предлагает новые темы и сюжеты. Какое время вам интереснее играть?
– Когда забираешься в эпоху классики – это действительно счастливое время. И перестаёшь замечать, что происходит в реальности, интересоваться политикой. Литература – тоже вещь достаточно фантазийная. Честно говоря, всё равно до конца трудно представить, как было там. А если говорить про жизнь, даже не знаю, какую выбрала бы эпоху. Но однозначно – в защищённой стране. С ощущением стабильности. Я не хочу миллионов и миллиардов. Не хочу вилл, домов и бриллиантов. Но я и не хочу жить страхом, неизвестностью, неуверенностью в завтрашнем дне. А уж в каких платьях ходить – неважно.
– Кто вам ближе по духу, характеру с точки зрения личности – исторической, литературной?
– Мне интереснее играть Настасью Филипповну Достоевского, чем Елену Андреевну Чехова в «Дяде Ване». Пусть страшная, но эмоциональная драматическая судьба героини Фёдора Михайловича мне импонирует больше, чем скука Елены Андреевны.
Слабость прощаема
– Когда режиссёры предлагают вам сыграть деклассированных персонажей, не обижаетесь?
– Серёжа Газаров предложил мне сыграть в его сериале бомжиху. А я его спрашиваю: «Ты больше никого не нашёл?» Он говорит: «Нет». Пошутили, и я согласилась. А теперь очень люблю эту роль. Если есть интересный характер, то и на эпизод не грех согласиться. В любой ситуации главное – сделать всё честно. Скажем, в «Ворошиловском стрелке» у меня совсем небольшая роль. Говорухин признался: когда предлагал, боялся, что откажусь. А я ему отвечаю: «Почему же? Мне показалось интересным на коротком временном отрезке сыграть судьбу». И я счастлива, что снялась в этом фильме, что удалось поработать с Михаилом Ульяновым. Но не буду лукавить: мне важен заработок. Есть ведь ещё насущные бытовые проблемы. И рассчитывать на постоянное присутствие радости творчества было бы наивным.
– Значит, какая роль – не имеет значения? Важно – кто режиссёр?
– Я всё время спрашиваю: что значит – падать вниз? С одной стороны, не раз отказывалась от главных ролей. А с другой – соглашалась на малозначительные. Это моя профессия. Я ничего другого не умею.
– Как-то вы сказали: «Если не можешь поменять ситуацию, меняй себя». Какие черты в себе хотели бы изменить?
– Да что уж теперь менять? Хотелось бы порой стать рациональнее. Но вряд ли получится, если не дано.
– Какую фразу повторяете про себя, когда тяжело?
– Мы все иногда к Господу обращаемся. Одержать большую победу – как правило, менее сложно, чем победить в мелочах. Каждодневные маленькие победы – это главное.
– В вашем представлении – что является символом мужественности? И что можно прощать мужчине?
– У меня есть роль в пьесе Островского. Моей героине – Марье Петровне – говорят: «Как у тебя грустно слово «люблю». На Руси было слово «жалею». Оно заменяло любовь. Это слово, конечно, не для современных женщин и не для бизнесвумен. Я очень жалею мужчин. И всё им прощаю. С возрастом приходит понимание. Слабость прощаема. И нервность тоже. Кто-то говорит, что это унизительно. А я так не думаю! Смотря как жалеть… Ведь есть обстоятельства. Понять – вот главное. Мужчинам трудно перестроиться. Моя героиня говорит: «Сколько дряни у человека от природы! А всё оттого, что ничего не делаешь. Так живёшь, словно в шутку. Негде душе-то выправиться. Ломаешь, ломаешь себя. Думаешь, как бы умнее жить, да покойнее, да не выломаешь». Женщина – это очень сильный мужчина. И часто рассчитывает прежде всего на себя.