Сегодня «Аргументы неделi» завершают публикацию рассказа о неизвестных страницах столыпинской реформы, которая должна была привести к победе над голодом в царской России. Но привела в итоге к революции и краху самодержавия.
Первые колхозы появились до революции
«Не думайте, господа, что достаточно медленно выздоравливающую Россию подкрасить румянами всевозможных вольностей, и она станет здоровой», – да, умел Петр Аркадьевич Столыпин говорить красиво, а нередко и очень правильно, даже не замечая порой (как в данном случае), что сказанное им касается в первую очередь его самого. Ведь невозможно было мелкими уступками устранить страшные пережитки крепостничества в убогом крестьянском надельном землевладении, сохраняя в неприкосновенности богатейшие имения помещиков, что так пытался, подобно Александру II, сделать Столыпин. Неслучайно в народе сложилось мнение, что «1861 год породил 1905-й». Действительно, отмена Александром II «крепостного права» в 1861 г. в главном оставила все, как было, а именно: основная масса земли по-прежнему принадлежала помещикам, а крестьянам выделялись лишь небольшие наделы, – да и то – из худших господских земель. Однако и за них надо было платить выкуп, который прикреплял крестьян к этим наделам. И значит, фактически оставлял крестьян в крепостной зависимости от помещика. Юридически крестьянин стал свободен. А на деле – нет, так как у подавляющего большинства денег на выкуп не было. За 50 лет это довело крестьян до такого состояния, что даже царь в своем Манифесте вынужден был 3 ноября 1905 г. пообещать: с 1906 г. снизить выкуп наполовину, а с 1907 г. отменить совсем.
Однако и после выкупа, согласно реформе 1861 г., земля не становилась частной собственностью крестьянина. Эту ошибку пытался, но лишь в какой-то мере сумел исправить Столыпин. И после него, вплоть до Октября 1917 г., 80% надельной земли оставалось в общинном пользовании.
И вот тут обнаруживается самое важное, а именно то, что и после отречения царя и свержения Временного правительства община преобладала и оставалась живучей во всей центральной, северной, восточной и южной России и на Северном Кавказе. Лишь в Западном крае (принадлежавшем до XVIII века в основном Польше) была частная собственность на землю в виде подворного владения.
Коллективизация глазами Европы
В книге «Как убивали Сталина» благодаря рассекреченным американским документам я уже показал, с каким восторгом и одновременно с каким опасением из-за появления нового сельскохозяйственного конкурента смотрела на коллективизацию Америка. Теперь есть возможность показать, как воспринимала коллективизацию Европа, например, глазами Анри Барбюса – одного из лучших своих писателей: «Дело было не в звучных словах, а в выгодах или невыгодах», – пишет Барбюс. Поэтому Сталин, как и Ленин, пришел к выводу: «Крестьян будет толкать к социализму вовсе не мистическое чувство, а их интересы и только интересы».
Барбюс, как каждый дотошный французский наблюдатель, обращает внимание всего мира на то, что необходимо было: «Доказать крестьянам, что они заинтересованы в социализме. Каким же образом? Ответ нам известен, – продолжает Барбюс, – при помощи высокой культуры. Высокая, передовая культура требует обобществления полей и объединения работников – и она выгоднее всякой другой. Таким образом, она прямо включает насущные интересы каждого в систему социализма. Русского крестьянина (а он гораздо больше реалист, чем мистик, сильнее всего в нем чувство реального) можно убедить цифрами: надо только, чтобы он понял, что доля каждого в коллективном урожае – гораздо больше и надежнее, чем доход от раздробленного единоличного хозяйства. Мужик верит в талисман цифр. Ибо завоевание масс достигается не принуждением, а исключительно убеждением».
В заключение Анри Барбюс делает вывод: «Совершенно естественно было распространить на производство кооперативную систему, которая уже расставила вехи и подготовила почву в области потребления и сбыта». Для этого «надо было превратить единоличные крестьянские хозяйства в колхозы, сельскохозяйственные производственные кооперативы».
Кооператоры против Столыпина
Кооперирование в российской общине означало революцию в деревне. Кооперирование крестьян в России происходило естественным путем, что называется, само по себе, но весьма заметно, тогда как движение к фермерству, так активно начатое правительством Столыпина, за 10 лет (!) реформ смогло сделать фермерами только около 10% крестьянских хозяйств. Это говорит о том, что крестьяне (особенно середняки) игнорировали земельную или, точнее сказать, фермерскую реформу, в которой Столыпин видел безотказное средство для разрушения общины. Выходили из общины в основном зажиточные крестьяне и беднота, пытавшаяся за счет продажи земли улучшить свое материальное положение.
Особенный рост кооперативного движения пришелся на годы Первой мировой войны 1914–1918 гг. К 1917 г. в России было свыше 60 тыс. различных кооперативов, которые объединяли 24 млн. человек и обслуживали примерно 94 млн. сельских жителей, что составляло около 80% деревенского населения. Последние цифры (как назидание самой жизни в адрес защитников столыпинской земельной реформы) свидетельствуют не в пользу насильственного развития фермерства в России, а в пользу естественного кооперирования внутри сельхозобщин, от которых до полноценных советских колхозов 30-х годов оставался один шаг. Правда, это был такой шаг, который своей очевидной выгодой склонил на сторону всеохватывающей сельской кооперации (иначе говоря, коллективизации) подавляющее большинство крестьян, чем поставил политическую точку на кулачестве – как классе российских фермеров.
Кооперирование российской общины
Крестьяне нуждались в кредите для покупки сельхозтехники и всего того, что повышало их агрокультуру. А это значит, шло формирование и развитие общинных кооперативов, которые поначалу занимались в основном кредитованием. Однако со временем стали заниматься и снабжением, и сбытом. Это привело к созданию в 1912 г. Московского народного банка. Наряду с осуществлением кредитной помощи банк поставлял через сеть кооперации агромашины, семена и удобрения. А также создавал (учитывая потребности крестьян), скажем, маслодельни, что началось еще при жизни Столыпина в 1907 году. Кроме того, банк кооперировал и контролировал работу кооперативных организаций и их союзов. А те, в свою очередь, являлись связующим звеном между товарным производством крестьян и общероссийским рынком с его выходами на мировую арену. Например, при продаже пшеницы.
Когда в Кремле горели свечи
Чтобы коллективизация стала явью, нужны были трактора, нужна была техника, наконец – нужна была электрификация! И вот здесь писатель Анри Барбюс предлагает всем оглянуться в недавнее прошлое, когда в Кремле (!) в кабинете Ленина, принимавшего знаменитого предсказателя Герберта Уэллса, вместо электрических лампочек горели свечи… А Ленин рассказывал ему, как совсем скоро допотопная Россия станет вдруг электрической!!!
В связи с этим Барбюс замечает: «На Западе этот план чародея, во всех углах страны вызвавший к жизни тысячи лошадиных сил, – этот проект электрификации показался смешным и дерзким. Известный английский писатель Уэллс, сделавший прозрение в будущее своей специальностью, взял на себя роль рупора авторитетных людей, в которых советские проекты пробуждали чувство юмора. Когда Ленин в 1921 году сказал: «Мы электрифицируем европейскую и азиатскую Россию», – Уэллс счел это смешным.
Смешной ему показалась не идея сама по себе (если бы, объяснял он, такую цель поставила перед собой Англия, то это было бы понятно, ибо Англия имеет соответствующие возможности). Но в этой невежественной стране, где кругом были видны одни развалины, но в устах этого «маленького человека в Кремле» – слова об электрификации звучали для Уэллса дико. Тем более что бедный большевистский пророк говорил в своем ослеплении еще и о 100 тыс. тракторов в будущей России – это когда все советские тракторы можно было пересчитать по пальцам. И вот, в том единственном случае, когда предсказание Уэллса, этого литературного архитектора будущих отношений, было проверено, – оказалось, что будущее он видел навыворот. Как жаль, что он не может навсегда вымарать из своих произведений эту страницу: за нее теперь так сурово разделывается с ним в СССР каждый школьник!» (конец цитаты). Уже через 15 лет Россия имела гораздо больше, чем «мечтал» Ленин…
Но вот что особенно важно в данном случае: стремление в России к кооперации наглядно проявилось именно при Столыпине, т.е. тогда, когда возникла свобода выбора между первыми формами кооперирования членов в общине и фермерством. Так что Ленин неслучайно в 1922–1923 гг. нацелил государство на кооперацию.
Ленин как никто понял, что будущее за «строем цивилизованных кооператоров», потому что кооперация не только наиболее естественно и тесно объединяет людей, но и дает несравненно более высокую производительность труда.
Кооперированная община, начинавшая уже во времена Столыпина заниматься не только совместным кредитованием, снабжением и сбытом, но и совместной обработкой земли и сбором урожая, очень скоро стала походить на первые советские колхозы. Поскольку такие общины возникли в правление Столыпина, но как бы в пику Столыпину, их следовало бы называть (конечно, с известной долей иронии) «столыпинские колхозы», указывая тем самым только на время их происхождения… вопреки навязыванию правительством Столыпина настроений фермерства.
К сожалению, этот урок 100-летней давности не пошел впрок. Самоуверенные, не умеющие или не желающие ничему учиться сегодняшние наследники Столыпина наступают на те же грабли и тем самым уничтожают последние остатки современного крестьянства.
Дошло до того, что нынешние российские власти, продолжая политику маниловщины Столыпина и «преждевременного коммунизма» Хрущева, еще сами того не осознавая, заменили решение земельного вопроса (мучившего Россию на протяжении многих столетий) насильственным привязыванием. А фактически отвращением крестьян к земле – как к производительной силе, потому что поставили на их место (место отечественного производителя продуктов) зарубежного поставщика продовольствия. То есть прежде всего западного фермера. А это приведет и уже приводит к исчезновению российского крестьянства – как класса.
Первыми стали переселенцы
В массе своей русские мужики, даже избавившиеся от гнета помещиков и от малоземелья (как это особенно явно наблюдалось среди крестьян-переселенцев), стать фермерами не захотели!!! Для капитализма в сельском хозяйстве они выбрали другой путь, сделав ставку на российские общинные коллективистские традиции! Первыми стали кооперироваться в общинах крестьяне-переселенцы – особенно в Сибири. Их «мода на кооперацию» быстро перекинулась на европейскую часть Российской империи.
Из истории общины
Поскольку разговор во многом касается российской общины, необходимо, чтобы каждый имел представление, что такое община и почему по-прежнему так много споров об этом удивительном явлении, которое называется российская община?!
Община в российской деревне – это общее владение основными средствами производства и прежде всего общее владение и распоряжение землей, а также полное или частичное самоуправление всей деревенской жизнью. После отмены крепостных порядков в 1861 г. община стала выступать как собственник земли и как организация для сбора податей, выплаты налогов и осуществления разных государственных прав и обязанностей, например рекрутчины. Впрочем, есть исследователи, которые считают, что община, как и колхоз (коллективное хозяйство), собственником земли в полном (юридическом) смысле этого слова не являлась, а лишь в той или иной мере имела право распоряжаться отведенной ей землей. Каждый крестьянин, входивший в общину, получал свой надел от помещика или от государства. Тем не менее собственником этого надела не был, зато был совладельцем всей земли общины. Это означало, что при увеличении семьи она могла рассчитывать на дополнительный участок за счет других семей, потому что наделение землей происходило поровну (!) на каждую душу, хотя общая площадь при этом оставалась прежней. Таким образом, крестьянин не только не являлся собственником своего надела, но к тому же время от времени размеры его надела могли меняться.
Больше того, община не только перераспределяла землю между крестьянами, но и устанавливала правила и способы обработки земли. Для общины были естественным делом принудительный севооборот и «открытые поля», т.е. поля, временно используемые как общественные пастбища. Известна положительная роль общины и в переходе к «трехполью». Это означало: сев под зиму (озимые), весенний сев (яровые). А также содержание земли под «паром». Иначе говоря, на отдыхе – путем, например, выпаса на ней скота. Занимаясь распределением и применением земли, община руководила использованием тягловой силы и решала вопросы взаимопомощи, выбора сельских властей, сбора средств на общие нужды; рассматривала гражданские и мелкие уголовные дела.
Община (как и колхозы в советское время) пользовалась некоторой самостоятельностью в отношениях с государством и реже с помещиком.
В помещичьей общине помещик лишал ее права суда и исполнения наказаний. В государственной же общине эти права во многом сохранялись. Община регулировала (особенно во времена «крепостного права») хозяйственную и бытовую семейную жизнь деревни, организуя дополнительно (помимо уже перечисленных дел) крестьянские промыслы и ремесла. Например, прядение, ткачество и разные зимние работы. Такое взаимодействие и взаимоуправление крестьян сделало общину коллективным хозяином.
Всем этим община спасала слабых, но сдерживала развитие сильных хозяйственных крестьян. Этот весьма существенный недостаток, как и многие другие недостатки общины, смог заметно и быстро преодолеть колхоз, прообразом которого (хотя по-детски и незрелым) община являлась. В этом смысле община времен Столыпина уже явно напоминает своеобразный «столыпинский колхоз»… Правда, если при царе поддержка общины была больше видимостью, то при советской власти колхозам оказывалось всемерное и основательное содействие как в финансово-хозяйственной деятельности, так и в культурно-бытовом развитии буквально каждого. Неслучайно специальная американская разведка в отчете своему руководству отмечала, что благодаря прежде всего коллективизации крестьянин перестает быть просто рабочей силой и действительно превращается в человека. (См. книгу «Как убивали Сталина»!)
Опираясь преимущественно на коллективный труд, община как сообщество мелких непосредственных производителей сама расчищала леса, поднимала целину, возводя необходимые сооружения, осуществляла осушение болот и орошение полей, прокладывала дороги, строила мосты, плотины, мельницы и маслобойни и, разумеется, организовывала многие другие нужные в хозяйстве и в общественной деревенской жизни дела. Все эти коллективные качества и привычки российской общины при выборе дальнейшего пути развития больше настраивали крестьян на колхозы, нежели на единоличные фермерские хозяйства.
На формы, на развитие и долголетие общины накладывали естественный отпечаток географические и исторические условия, а также способы хозяйствования и особенности того или иного российского народа.
С введением земских участковых начальников (1889 г.) царь резко усилил государственный контроль над общиной, достаточно обоснованно воспринимая ее как источник революционных настроений, обладающий естественными возможностями к самоорганизации со всеми вытекающими из этого катастрофическими для самодержавия последствиями. Славянофилы же считали общину одним из устоев самодержавно-крепостнического строя, который спасает Россию от революций. И в этом тоже была своя правда. С точки зрения мировой истории у общины действительно были не только положительные, т.е. эволюционные и революционные начала, но и отрицательные и даже реакционные черты. Наиболее реакционной чертой общины самые светлые умы России называли «сословную замкнутость», которая раздробила крестьян «на крохотные союзы» и поддерживает в них «традиции косности, забитости и одичалости». Даже после отмены крепостничества у крестьян не появилось «право выйти из общины, право заняться любым промыслом или делом». И при Александре II, и при Столыпине фактически сохранилась «крепостническая власть земли», иначе говоря, у крестьянина не было реальной возможности отказаться от земли… Даже после убийства Столыпина, даже накануне 1917 г. в европейской России «общинными оставались почти 2/3 крестьянских хозяйств и 4/5 надельных земель».
Вместе с тем «община оказалась той исходной формой, от которой был возможен переход к капиталистическим формам землепользования – путем его индивидуализации. И к социалистическим – путем его коллективизации. Для социалистического преобразования сельского хозяйства существенное значение имели традиции взаимопомощи и традиционное сознание принадлежности земли коллективу, а также наличие сложившейся системы сельхозугодий, чаще всего находившихся в совместном пользовании всей деревни». Община – это прообраз не только советских, но и современных колхозов.
Впрочем, надо отличать роль общины в сельском хозяйстве от роли общины в деревне вообще, т.е. от той роли, которая после революций 1917 г. перешла к сельским Советам, когда традиционная община во многом разделилась по направлениям производственной и общественной деятельности на колхоз и Сельский Совет…
Итак, в общине легко обнаруживают себя те начала, на которых строились будущие советские колхозы. Да и сами общины, особенно перед революциями 1917 г., чем дальше шло их кооперирование, тем больше становились колхозами, так как фактически представляли собой колхозы в их зародыше или в их детском возрасте…