ПОЧЕМУ РУССКИЕ ЛЮБЯТ ЕВРОПУ И НЕДОЛЮБЛИВАЮТ ЕВРОПЕЙЦЕВ?

Сегодня книги вроде «Заката Европы» или «Гибели Америки» пользуются в России все большей популярностью. Одновременно растет цена авиабилетов на европейских маршрутах. И мест все равно не хватает. Видимо, слишком много желающих посмотреть на красивую смерть...

Русский человек был всегда достаточно культурен, чтобы ценить европейскую «цивилизованность», но недостаточно воспитан, чтобы выносить ее долго.
  Из всех достижений европейской культуры русские больше всего дорожат комфортом. Собственно с комфорта все и начиналось. Европа исторически сначала проникла в русский быт и лишь потом в русскую мысль, косвенно подтверждая известный тезис о бытии, определяющем сознание. Задолго до Петра Европа стала для русских образцом «красивой жизни», и европейские «удобства» быстро приживались в московских боярских домах. Те из русских, кому случалось побывать в Европе, чаще предпочитали домой не возвращаться. В результате большинство допетровских государственных программ «подготовки специалистов за рубежом» оканчивалось провалом. Уже при Годунове утечка русских мозгов за границу была проблемой.
  Впрочем, нельзя сводить все к сугубо «материальным» благам, с которыми неразрывно связан прогресс европейской науки и промышленности. Русские ищут в Европе то, что не могут найти дома. Их успокаивает стабильность, умиляет вежливость, радует чистота. Русские едут в Европу отдыхать от самих себя, поэтому им редко бывает приятно видеть друг друга за границей. Русский человек, выезжая за рубеж, раскрепощается как в хорошем, так и в плохом смысле этого слова. Нам сладок вкус чужой свободы. Там, глядя на европейское счастье, мы освобождаемся от того внутреннего напряжения, духовного нестроения и безотчетного ощущения угрозы, с которыми неизбежно сопряжена жизнь в России. Не потому, что она плоха, но потому, что непредсказуема. Для многих краткосрочные отъезды в Европу стали своего рода «социальной терапией», легким социальным иммуностимулятором, повышающим жизненный тонус. И это не сегодня случилось. На стене популярного кафе в центре Рима за стеклом висит автограф Гоголя: «О России с любовью я могу писать только из Рима»...
  Нельзя сказать, что нам самим совсем чуждо «чувство прекрасного». На самом деле, русские любят чистоту и порядок, но странною любовью. Они любят их как результат, но не как процесс... То есть когда чистота и порядок поддерживаются кем-то другим, но не нами, они нам не безразличны и даже приятны. Они воспринимаются как ценность, как часть того, что доставляет материальный и душевный комфорт. Но мы не готовы за это платить (не в смысле денег, конечно, тут мы показываем чудеса расточительности). Платить обузданием своих природных инстинктов, ограничением своей стихии чувств, организацией своего жизненного уклада. Мы выше этого...
  Пользуясь с удовольствием достижениями европейской культуры, русский человек привык снисходительно относиться к творцам этой культуры – европейцам. Ему непонятны их мотивы, их нравы, их привычки, и он никак не связывает материальные успехи Европы с образом жизни ее обитателей. Нас раздражает их чрезмерная рациональность. Ведь «наша вера сильнее расчета» и «нас вывозит авось». Нам чуждо бережное, почти религиозное европейское отношение ко времени и деньгам. И то и другое, когда они есть, мы готовы тратить безмерно, и поэтому их всегда не хватает. Естественно, что если мы не ценим свое время и свои деньги, то мы не будем беречь чужое время и чужие деньги. Быт европейцев кажется нам пресным и скучным.
  Русские любят плоды просвещения, но с подозрением относятся к самому просвещению. Просвещение в целом понимается чрезвычайно узко как образование. Просвещенный – значит образованный. Из поля зрения выпадает самое главное – воспитание. Самоконтроль и самоограничение в личной жизни, являющиеся основными следствиями просвещения, совершенно чужды русскому человеку. Русские хотят изменить условия своей жизни, но при этом не хотят меняться сами, лелея присущую им от природы неорганизованность. Оправдывая свою расхлябанность, мы клеймим европейскую рациональность как бездуховность.
  Разум и чувство – вечная тема в диалоге России и Европы. Столетиями, спасая веру, мы панически боялись умствования. Мысль убивает чувство. Без чувства нет веры. Без веры нет России. Чрезмерная рациональность в России подозрительна. Мы не верим в искренность Европы. Нам душно в ее стерильной правильности. В этом секрет русской ностальгии.
  Европа действительно ощущает дыхание кризиса. Выпетованное там в сытые послевоенные годы потребительское общество покрыло ржавчиной стальной остов европейской культуры, выкованный в числе прочего и тем самым просвещением, которого нам не хватает. Умеренность и массовая потребительская культура несовместимы. Под воздействием вируса массовой культуры европейские экономические и политические институты перестают эффективно работать. Европейские интеллектуалы бьют в набат, но их мало кто слышит. По сути, Европа медленно и изящно переживает тот же упадок, который мы пережили бурно и грубо.
  Вряд ли вообще можно говорить о большей или меньшей «культурности» европейцев в сравнении с русскими. Речь идет скорее о разных типах культур. В том, что касается понимания базовых этических ценностей, мы очень похожи. Но есть и не базовые... Русская культура не включает в свой код некоторых «второстепенных» ценностей, «вторичных добродетелей», как называет их американский исследователь Харриссон. Таких, как опрятность, точность, чистоплотность, умеренность, вежливость, сдержанность. Это не наш масштаб. На наших просторах географических и духовных такие мелочи теряются из виду. Это ведь не слеза ребенка и не красота, спасающая мир. Конечно, без этого можно жить. Но хорошо жить без этого нельзя. Кстати, русская церковь это давно поняла. Почитайте «Домострой» – это же гимн «вторичным добродетелям». Но, даже поняв, она не смогла решить задачу народного воспитания, потому что всегда боялась умствования и рациональности.
  Наша увлеченность рассуждениями о гибели Европы носит несколько карикатурный характер. Историческое влияние Европы на все стороны нашего интеллектуального развития гораздо больше, чем нам бы этого хотелось. Конечно, Ломоносов самородок, но это он учился в германских университетах, а не немцы в Петербургской академии.
  Мы как-то странно критикуем Европу. С одной стороны, мы отвергаем ее опыт самоограничения, ее духовную дисциплину, ее культуру индивидуальной ответственности как вещи, неприемлемые для нашего миросозерцания и мироощущения. С другой стороны, мы пытаемся слепо копировать экономические и политические институты, рассчитанные исключительно на работу в очень специфической культурной атмосфере Европы. И когда из этого, естественно, ничего не выходит, на Европу же и обижаемся.
  Мы расстраиваемся, что у нас все «не как у людей». И, расстроившись, едем в Европу успокоиться. Успокоившись, мы возвращаемся с убеждением, что гибель Европы неизбежна, а европейцы – зануды. Мы не меняемся – и жизнь не меняется.
  Конечно, Европа умирает. Но не так быстро, как многим кажется. И это не повод для высокомерной спеси. Как говорит народная мудрость: «Пока толстый сохнет, тонкий сдохнет». Так что и у умирающей Европы России есть пока чему поучиться. Только не тому, чему мы учимся у нее сейчас.