ОДНАКО в современном театре уже стало возможно обходиться буквально без всего: без автора, без актеров. Здесь частенько царит самовыражающийся режиссер, который сильно деградировал по сравнению со своими славными дедами и даже отцами. Нынешний режиссер – настоящий самодур, который корежит автора, пренебрегает природой актера и при этом ничего ценного не предлагает взамен.
«Горе от ума» в «Современнике» поставил режиссер Римас Туминас. Это крупная, серьезная, ответственная неудача, предопределенная полной несовместимостью пьесы русского дворянина Грибоедова и мироощущения литовского режиссера Туминаса. На самом деле театр даже не имел права ставить на афише и писать в программке фамилию автора. Это значит «вводить потребителя в заблуждение», и любой зритель, подавший в суд на театр, дело бы выиграл без всякого труда.
Отсутствует примерно треть текста, выброшены многие сцены, переставлены слова, пропущены целые фразы, сбиты ритмы. Вычеркнуто почти все третье действие – сцена бала. Полностью смято, скомкано, проговорено на издевательски бешеной скорости последнее действие. Это невозможно для музыкантов (сократить классическое произведение на треть, исказить, переставить ноты), потому что в их сфере дирижеры еще не свергли композиторов и не уселись на их места, торжествуя. Но это – повседневная практика для театральных режиссеров, которых в их самодурном безумии давно уже никто не останавливает.
Ошибка крылась в изначальной идее встречи пьесы Грибоедова с литовским театральным мышлением. Литовское мышление недоверчиво к слову, литовский театр умолчания, паузы, любит игру с вещами, заглядывание за слова, разгадывание тайн, загадок, построение ребусов. И вдруг такому недоверчивому к слову режиссеру достается вершина блистательной, риторической дворянской культуры, которая помешана на остром умном слове. Достаются сверкающие красотой стихи, которых он не понимает, не чувствует, не любит. Римас Туминас безоговорочно отбрасывает мысль о каком-то сотрудничестве с Грибоедовым. Крепкой беззастенчивой рукой он расправляется с его текстом, который ему явно не нравится, и его персонажами, которые ему неинтересны. Зачем?
Поскольку Туминас все-таки не ремесленник, а человек способный к своему делу, кое-что искреннее и заветное из его спектакля можно угадать. Это заветное – ужас перед Россией.
На сцене слева – поленница дров, посредине печь и более ничего, никаких дворянских финтифлюшек. Вот это Россия, а не дворцы с колоннами, балы на золоте и серебре и пьесы в стихах! Озверелый красномордый Фамусов (Сергей Гармаш), надсадно орущий, вульгарный, в дубленом халате на меху, рубит книжку топором и обыскивает, как на лагерном шмоне, родную дочь (Марина Александрова). Щупает за все места, вызывая смешки зрительного зала. При Фамусове весь спектакль будет извиваться дико противный юродивый, пуская слюни, мыча и постоянно корчась, – это режиссерская выдумка, заменившая традиционного «буфетчика Петрушу». Режиссер, наверное, любит этого Петрушу, потому что он в отличие от других несносных, трескучих персонажей хоть не говорит ничего. Нет ненавистных километров вражеского текста! Этот юродивый будет еще и выступать в пантомиме «Черная шаль» (на музыку романса Пушкина – Верстовского в сцене бала), изображая героя, убившего гречанку и армянина. То есть замешанного в каких-то крутых национальных конфликтах. Пантомима постыдного качества – однако некоторые зрители, почуяв признаки заветного «шоу кретинов для кретинов» (ТВ к этому приучило), оживляются.
Русская сила, стало быть, расщепляется на два начала: на мерзкого, грубого отца и на юродивого в корчах. Прибывающий в дом Фамусова с неимоверным количеством деревянных черных чемоданов Чацкий (Иван Стебунов) – это русская слабость. Он рыдаючи проводит всю первую картину, затем молотит текст без всякого смысла да и без душевных движений. Актер мучительно существует в абсолютно фальшивом рисунке роли, где не предусмотрено ни предыстории, ни самой истории. Он действительно, видимо, тяжелый придурок, и не зря его, вопящего в сцене бала какую-то галиматью сочинения прислужника русской империи А.С. Грибоедова, терпеливо заворачивают в смирительную рубашку. Причем предварительно делают что-то вроде «эротического массажа»: Фамусов обмакивает в тазик с водой головы Лизы и Софьи, и мокрыми их волосами массирует торс Чацкого (все режиссерские придумки – такого сорта).
Но все они – от психаслабака Чацкого до рыкающего хама Фамусова – одна и та же сила. То и дело персонажи, сбившись в сплоченный отряд, грозно шагают, резко выбрасывая ноги вперед. Над их головами два раза пролетит аэроплан – видимо, символизируя то, что, несмотря на свою дикую мощь, перед нами жалкий, затерянный мир, обочина цивилизации.
Мне стало жаль Туминаса. Какими жуткими комплексами, какими страхами обуяна его душа! Он живет в стане врага, среди чужой, неприятной, многословной культуры, которая кажется ему фальшивой, надутой, чванной. Наши священные тексты для него – абракадабра. Когда полковник Скалозуб говорит «я с восемьсот девятого служу», мы понимаем, что при всей ограниченности этого вояки, все-таки перед нами участник Отечественной войны 1812 года. А для «бедного литовца» все эти реплики – пустой звук, и его Скалозуб (Александр Берда) – вяленький, сладкоголосый, мягкотелый глупец. Как же Туминас, недавно назначенный главным режиссером Театра имени Вахтангова, собирается им руководить? То, что для нас полно жизни и смысла, – для него пусто и мертво. Он живет в ужасе и тоске, окруженный враждебным миром чужой культуры, агрессивной империи, которая вдобавок сама оказалась жалкой и слабой (вспомним образ аэроплана).
Но ведь мы не берем священные, классические пьесы литовского театра, не глумимся над ними. Так что получается как-то несправедливо… Хотя главная беда, конечно, не в «литовском мышлении». (Мало у нас, что ли, русских доброхотов над классикой издеваться с утра до ночи!) Дело в окончательной, ужасной, тошнотворной исчерпанности тоталитарного режиссерского театра – когда режиссер имеет право на все, а остальные ни на что.
Все решительно запутал В. Путин, неожиданно для всех посетивший спектакль «Современника» 9 марта.Он был вежлив в речах, но можно было догадаться по реплике «почему у вас Чацкий плачет, он ведь сильный человек?», что спектакль ему не особо пришелся по душе. Замечу, что Владимиру Владимировичу не слишком везет на встречи с прекрасным. То чудовищная «Гроза» (тоже в «Современнике»), то «9 рота» Бондарчука… Не этим ли объясняется некоторая сдержанность правительства в отношении культуры? Не стоило бы ответственным лицам и чинам подобрать для Путина более увлекательную художественную программу?
Но, стало быть, теперь, после высочайшего визита, критики не иначе как просто обязаны хвалить новое «Горе от ума». И ничего, что прослывешь лакеем и припевалой!
Однако я давно известна как ненавистник режиссерского самодурства. Поэтому скажу еще раз: надо понимать автора и растить актеров, а не изгаляться над ними. Режиссеры, еще раз вас прошу – покайтесь! Вы убиваете театр!
Даже по этому «Горе от ума» видно, что в труппе «Современника» есть сильные актеры. Мог бы, ох как мог бы прогреметь в роли Фамусова такой нутряной, неистовый актер, как Гармаш. Свежие, небанальные интонации продемонстрировал Владислав Ветров (Молчалин). Трогательный этюд о безумной и бессмысленной агрессии женской любви разыграла Елена Плаксина (Наталья Дмитриевна).
Но все это крохи, искорки, солнечные пятнышки на фоне жестокой драмы о бедном литовце, который взялся за великую русскую пьесу.
ОПРОС ПО ТЕМЕ
Считаете ли вы, что гениальный литовский режиссер укрепляет дружбу между российским и литовским народами?
Спросили мы граждан России
ГАМИЛЬ, 35 лет, Дербент:
– Для укрепления дружбы большее значение имеет показ национальных произведений. То есть если литовцы покажут спектакль или фильм о самих литовцах, чтобы мы могли их понять, их обычаи, нравы, образ жизни и т.п. А когда литовцы поставят спектакль о русской жизни, это будет отражением того, как литовцы воспринимают нас. Хорошо, если мы уверены в «зеркале», а если это зеркало кривое? Как понять, мы сами уроды или это зеркало некачественное? Так что вряд ли это укрепит дружбу, а вот вызвать неприязнь – запросто.
Сергей Никольский, 36 лет, шахтер, Воркута:
– Искусство интернационально. Если делается акцент на национальность, то это уже не искусство, а политика. Впрочем, укрепление дружбы народов – это и есть политика, только «искусственными» методами.
Алексей Башкиров, 31 год, администратор сети, Псков:
– Да! Считаю, что укрепляет! Хотя бы тем, что зрители благодаря ему будут помнить, что есть такая страна – Литва. И в мозгу у них, может быть, где-то в закоулках подсознания останется, что помимо придурков-политиков там живут еще и люди с интересами, схожими с нашими.
Виктор Гинер, 45 лет, художник, Советск:
– Дело не в том, что он литовский. И даже не в том, что гениальный. Дело в том, что он делает. Лени Рифеншталь была гениальным немецким режиссером. Да и женщиной, говорят, была замечательной. Но ее гениальные фильмы для пропаганды нацизма сделали побольше, чем творения доктора Геббельса. Так что гениальность может быть с любым знаком.
Римма Жилина, 39 лет, экономист, Москва:
– В Прибалтике было и есть много великолепных деятелей искусства. Перечислять устанешь – Вилис Лацис, Банионис, Лицитис, Калныньш, Вайкуле, Паулс, Таранда, семья Лиепа… Но обратите внимание – все они сначала советские, а потом уж прибалтийские. А как только национальность стала главенствовать, так сразу и достижения их куда-то подевались, а с ними и признание. Остались только те, кто является, прежде всего, деятелем искусств, а потом уже литовцем, эстонцем, латышом.