«Что империализм есть паразитический или загнивающий капитализм, это проявляется прежде всего в тенденции к загниванию, отличающей всякую монополию при частной собственности на средства производства».
В.И. Ленин, ПСС, т. 30, с. 164.
Где тонко, там и рвется. Под самые выборы цены на продовольствие поползли вверх. Это такой черный политический юмор по-русски. Правительство делает экстренные шаги, пытаясь затолкать цены обратно. Кажется, две-три крутые меры в обкомовском стиле, и «эксцесс» будет подавлен. Сомневаюсь.
ВО-ПЕРВЫХ, потому, что не помню, чтобы со времен сталинских послевоенных «снижений» выросшие цены на продовольствие когда-нибудь потом падали так же низко, как до этого высоко поднимались. Этот фокус мы наблюдаем каждый Новый год. Перед праздником цены взлетают на космическую высоту, и после уже никогда не опускаются на землю. Так и продолжают вращаться на низкой орбите до следующего года. Сейчас, однако, и не праздник вроде...
Во-вторых, сколько бы ни говорили сегодня о невероятном стечении неблагоприятных обстоятельств, о заговоре жадных до наших денег дельцов, о том, что у соседей, причем у всех сразу, еда тоже подорожала, корни кризиса лежат за пределами собственно продовольственного рынка и связаны с общим состоянием экономики.
То, что в год рекордных урожаев, при отсутствии войны и при бешеном спросе на нефть цены на хлеб, молоко и мясо свечкой взмыли вверх, нельзя признать чем-то случайным.
Случайным может быть то, что они взмыли вверх именно сейчас, когда правительству это особенно неприятно. Но тут ничего не поделаешь – русский Бог суров и изобретателен на испытания, посылаемые своему народу.
Есть все основания полагать, что продовольственный ценовой кризис является неизбежным следствием проводимого правительством общего курса на монополизацию.
В этом случае никакие обкомовские накачки министрам, никакие манипуляции с пошлинами, никакие специальные расследования, скорее всего, не помогут.
Монополия – такое же грозное оружие в руках правительства, как булыжник в руках пролетариата. Соблазн огреть этим булыжником своевольных и эгоистичных заводчиков, торговцев, финансовых дельцов и прочих «участников рынка» всегда очень велик. Неудивительно поэтому, что, приступив к ликвидации последствий «разгульных девяностых», правительство стало повсюду насаждать монополии как главный инструмент восстановления контроля над экономическими процессами.
Был в этом и здравый смысл. Современная экономика во всем мире «укрупняется», и «мелким ремесленникам» не под силу соревноваться с транснациональными монстрами. Но имели значение при этом и другие «попутные» соображения...
Монополия – это самый простой для власти способ избавления от проблем. Это решение, которое напрашивается первым. Зачем договариваться с сотней игроков на рынке, которые бегают от власти, как тараканы от дихлофоса, когда можно оставить двух-трех «тяжеловесов», посадить их на короткий поводок и управлять ими одним движением бровей.
Монополия – это самый понятный для власти (да и для народа) способ управления. Та общая милитаризация мышления, которая набрала у нас страшную силу в последние годы и привела к тому, что люди гражданские теперь существуют во власти только для того, чтобы оттенять своими недостатками достоинства людей военных, резко повысила ценность простых и прямых, как дуло танка, решений. Если враг не сдается, его объединяют...
Монополия – это самый выгодный для людей, находящихся около власти, способ обогащения. Зачем «лезть из кожи вон», вертеться как белка в колесе, выдумывать, внедрять, сокращать, продвигать и, главное, рисковать? Можно войти во власть голым и босым, а выйти из нее, если повезет, с «ярлыком» на экономическое княжение (самый большой «ярлык» – великокняжеский – конечно, на нефтегазовое княжение) и затем собирать «ясак» под государственной крышей.
Короче, монополия – это дама, приятная во всех отношениях, кроме одного. Она дурно пахнет. Потому что, как известно, это первый признак загнивания.
Большевики, самые заядлые монополисты, возведшие монополию в принцип государственного управления экономикой (хотя даже Сталин никогда не рисковал оставлять по одному Конструкторскому бюро на каждом стратегическом направлении), смотрели на вещи предельно ясно и прагматично. В малоизвестной брошюре «О государственном плане», написанной в 1926 г., Троцкий прямо указывал, что монополия означает неизбежную потерю конкурентоспособности страны на мировом рынке и ослабление ее мощи. Но… отказаться от нее невозможно, потому что это приведет к утрате государством командных высот в экономике. Он же указывал, что разрешить это противоречие иным способом, кроме как физически уничтожить внешних конкурентов, невозможно, и предлагал готовиться к войне («перманентной революции»). По крайней мере, это было честно, и было понятно, за что боремся.
Сегодня монополии устанавливаются под флагом рыночных реформ. Выглядит это гораздо большим абсурдом, чем политика большевиков, которой нельзя было отказать во внутренней логике.
Монополизм – это системная характеристика всей современной российской экономики. Наивно думать, что монополизация происходит только в стратегических отраслях: энергетике, металлургии, авиастроении и т.д. Просто в каждой губернии, в каждом ведомстве свой масштаб. Любой муниципальный начальник копирует поведение центрального правительства в пределах своей компетенции. Монополия – это не политика, это способ экономического мышления пещерного человека.
Последствия всеобщей монополизации будут разрушительны. Огромные, неповоротливые, лишенные стимулов к развитию корпорации очень скоро превратятся в копии советских министерств. С всесильной бюрократией, протекционизмом и невообразимым даже по меркам нынешней государственной службы размахом внутрикорпоративного воровства.
Выдавливание конкуренции из экономики приведет к чудовищному снижению уровня производительности труда и стремительному росту себестоимости продукции. Какое-то время иррациональная, бездумная организация управления внутри монополий (как государственных, так и частных) будет прикрываться фиговым листком внешних кредитов. Исчезающий российский внешний долг будет прирастать бородой задолженности частных и государственных компаний иностранным кредиторам.
Но в какой-то момент эти процессы достигнут критического максимума, и наша бодро растущая за счет продажи энергоносителей на 6–8% в год экономика споткнется сразу на все четыре ноги. Что и случилось в свое время с экономикой СССР. Политические последствия могут быть еще более катастрофическими.
Сельское хозяйство в течение столетия было самым слабым звеном российской экономики. Оно и ощутило первым грозные предзнаменования грядущего кризиса. Я не удивлюсь, если наблюдаемые нами симптомы «простуды» окажутся первыми признаками бубонной чумы.
Нет и не может быть других способов снижения цен, кроме развития конкуренции. Все другие меры – это экономическая утопия, которая может дать только очень кратковременный и иллюзорный эффект.
Монополия – это усыпляющий бдительность экономический и политический тупик. В него легко войти, да сложно выйти. Если мы хотим выжить, антимонопольная политика на многие десятилетия вперед должна стать главной нашей политикой, а глава антимонопольного ведомства должен быть страшнее всех нынешних силовиков, вместе взятых. Иначе придется сушить сухари впрок.
Владимир ПАСТУХОВ
Не пора ли возродить колхозы – на рыночной базе? К примеру, основа сверхрентабельного сельхозсектора Израиля – именно коллективные хозяйства
Спросили мы граждан России
ЕВГЕНИЙ Омутных, 61 год, врач, Орск:
– Никакое «возрождение» российскую деревню не спасет. Я застал колхозы и совхозы, которые у меня лично ассоциируются с беспробудным пьянством и кладбищами техники во дворах МТС (МТС – это не то, что вы подумали, это машинно-тракторные станции). Нет, не верю я в светлое будущее возрожденных колхозов!
Кенес Баширов, 44 года, инженер, Орел:
– Русский кибуц? Это оригинально! Но он работать не будет: нужно учитывать менталитет народа. Увы, дух коллективной ответственности у нас своеобразный. Либо это будет всеобщая безалаберность, либо затея перерастет в мелкую гражданскую войну под лозунгом «кто виноват?».
Вот основные причины провальности данной идеи:
1. Нехватка трудовых ресурсов.
2. Повальное пьянство «ресурсов» имеющихся.
3. Взрощенное за 70 лет чувство взаимной зависти.
4. Отсутствие толковых руководящих кадров.
Сергей Неудахин, 50 лет, менеджер, Москва:
– Ну если мы еще и израильских граждан российского происхождения вернем назад в Россию – шанс, пожалуй, есть.
Борис Ткаченко, 55 лет, учитель, Лиски:
– В России, так уж исторически сложилось, земля всегда принадлежала общине. Это связано со многими факторами. Прежде всего – с природными. Я – только за! Но в новые колхозы народ должен идти сознательно и добровольно. А не под угрозой нагана, как это было с моими дедами в коллективизацию.
Галина Сутулова, повар, Пенза:
– Помню, лет 15 назад к нам приезжал двоюродный брат матери. Так он тогда говорил: «А мы колхоз специально сохранили. Ведь если его не станет, где воровать будем?!»