Ашинская катастрофа: глазами очевидца
26 июня 2024, 15:10 [ «Аргументы Недели. Челябинск» ]
В ночь на 4 июня 1989 года на границе Башкортостана и Челябинской области произошла крупнейшая в истории СССР и современной России железнодорожная катастрофа, сегодня известная как «Ашинская трагедия» или «Трагедия под Уфой». В пятнадцати километрах от города Аши в момент встречи двух курортных пассажирских поездов № 211 Новосибирск — Адлер и № 212 Адлер — Новосибирск из-за утечки газа из магистрального продуктопровода произошел взрыв газового облака.
Вспомнить события тех дней согласился в то время судебно-медицинский эксперт, а ныне директор научно-исследовательского института судебных экспертиз «СТЭЛС» профессор Александр Власов:
— Для меня это началось внезапно, когда глубокой ночью раздался телефонный звонок. И в какой-то завуалированной форме звонивший этот (не помню уже его принадлежность, конечно же, к каким-то специальным службам) сообщил, что мне надо немедленно прибыть на работу в бюро, потому что состоялось буквально несколько часов назад какое-то совершенно незаурядное событие в нашей области под Ашой. С самого начала это было окружено каким-то ореолом секретности…
Именно катастрофы ставят все на свое место…
— Все как обычно — засекретить на всякий случай… А дальше будет видно…
— Ну да, как обычно, Владимир Васильевич. Но и обычно-то эта перестраховка непонятна. Скажите, есть необходимость это публично озвучивать? Или это можно как-то…
— Как было, так и рассказывайте, профессор…
— Я практически очень долго не знал почти ничего вообще, хотя уже был включен в состав этого штаба по ликвидации последствий. Но само существо события вообще никто нам не оглашал. Вот что-то там случилось... А что случилось? Не знаю… Подняли людей из самых разных служб. Наша-то часть, касающаяся судебной медицины, на том этапе была одной из наиболее актуальных…
— Я в то время служил в уголовном розыске. Нас тоже подняли по тревоге, но ничего вообще объяснять не стали… Но вам-то хоть дали возможность тревожный чемодан, как положено, собрать?
— Нет. Ничего. Абсолютно. Потому что вызвали-то непонятно зачем. И непонятно, с какой целью. И уже по прибытии в бюро оказалось, что надо немедленно садиться в уазик и потихоньку двигаться в сторону Аши. И до самого прибытия в Ашу мы находились все в полном неведении вообще, с какой целью мы туда направляемся…
«Когда состав на скользком склоне от рельс колеса оторвал…»
— Ну, вообще-то, Александр Юрьевич, надо было дать вам возможность собраться, наверное. Экипироваться, инструментарий взять, продовольствие на три дня...
— Ну с продовольствием там, на месте, проблем не было. Это организовали. Ведь там сразу подняли несколько военных частей, хотя по горячим следам полностью оцепить территорию было проблематично, поскольку пожар-то продолжался очень долго. То есть сам взрыв...
— А что горело-то?
— Лес горел, и потом огромное количество газожидкостной смеси в трубопроводе. Это была смесь газа и бензина. То есть газ…
— Пары бензина.
— Пары, да. Они горели сверху, а бензин, там эти фракции разделились в момент выброса, когда произошел разрыв основной... Он формировался не сразу, он долго формировался. И утечка этого топлива шла на протяжении, ну, скорее всего, двух-трех недель. Потому что информация была о том, что некоторые машинисты, проезжая через эту долину, ощущали запах бензина. Но на это никто тогда не реагировал абсолютно. Ну бензин и бензин...
— А там же датчики должны быть в трубопроводе, которые фиксировать должны утечку, понижение давления...
— Произошло на самом деле крайне неудачное и даже, я бы сказал, трагическое совпадение двух мероприятий. Этот трубопровод незадолго до этого, чуть ли не накануне, был по каким-то техническим причинам остановлен вообще. Для профилактики, видимо, этой насосной станции. А потом, когда запустили, это было за несколько часов до взрыва, до его основного...
А станция эта далеко, где-то километров за двести, наверное, от места событий находилась. То есть могли ситуацию оценивать только по косвенным каким-то признакам, дистанционно и не очень понятным... Принято, конечно, было на станции ошибочное и глубоко малограмотное решение, когда они в целях проверки, буквально за несколько часов до этого, подали давление 28 атмосфер в трубу. И вдруг заметили, что давление падает... И вместо того, чтобы начать разбираться в причинах, почему давление падает в трубопроводе… Альтернативных вариантов ведь не существует, это значит — утечка... Но к возможности утечки в то время относились, на самом деле, спустя рукава, потому что эти утечки происходили на разных трубопроводах — хоть нефти, хоть газа — систематически и по всей стране. Но безобидные сравнительно утечки... Ведь с материальной точки зрения все эти предприятия по добыче и транспортировке углеводородов это никак не напрягало...
«И никого не защитила вдали обещанная встреча…»
— А скажите, Александр Юрьевич, диверсию-то при расследовании, наверное, не сразу исключили?
— Ну, диверсия... На самом деле тогда было абсолютно благодушное настроение к этому. Это последние уже два десятилетия диверсия стала приоритетной версией при любом внештатном событии. А тогда, в 1989 году, никто ни о каких диверсиях еще не помышлял и не подозревал. Поэтому рассматривалась сразу версия либо какой-то природной катастрофы, либо техногенной.
— И что? Вы приехали туда — вас где-то разместили, пока лес горел?
— Нет, нет, нет. Просто поблизости от места пожара, за несколько сот метров, под открытым небом. Размещать там было негде. Это место достаточно удаленное, труднодоступное. Транспорт никакой туда подъехать не может. Поблизости нет населенных пунктов.
И там уже беспрерывно шла эвакуация, санитарного транспорта катастрофически не хватало, конечно…
Эвакуировали выживших, которые самостоятельно выползали из этого очага пожара, обожженные. Кто-то на 100%. Когда в состоянии ожогового шока, даже при 100%-ном поражении кожи люди еще сохраняют способность к самостоятельному передвижению...
Оттуда самостоятельно выбралось людей несколько сотен, а проникнуть туда в тот момент, пока горело (а горело долго), было невозможно, нереально, потому что там такое колоссальное количество скопилось горючей массы, которая продолжала гореть... На земле бензин, над землей газ. И после первого взрыва оно продолжало гореть очень долго еще...
И все, кто там пребывал (военнослужащие и всякая прочая публика), были в первую очередь заняты помощью тем, кому удалось выбраться, по существу, выползти из этого очага. Так что там как такового размещения никто и не предполагал. Пожар был страшный. И взрыв очень страшный. Его реальную мощность до сих пор, наверное, правдоподобно оценить невозможно. Но по официальной версии было озвучено что-то в эквиваленте 300 тонн тротила или тринитротолуола, не помню сейчас.
— Взрыв-то объемный был?
— Да. Объемный взрыв.
— То есть ожоги еще и дыхательных путей?
— Все, все. И дыхательных путей, и при длительном горении, особенно у тех, кому не удалось выбраться из этих вагонов. Вагоны же разбросало по обе стороны... Вагоны лежали на боку...
И выбраться из этих вагонов чисто технически да еще в условиях пожара было нереально. И там кого, допустим, сразу не выбросило взрывной волной из этих раскореженных вагонов, те погибли все. И более того, эти останки оказались обугленными и перемешанными до такой степени… ведь много часов шел этот процесс горения, что не просто выполнить какую-то идентификацию личности этих погибших, а даже посчитать их число было нереально. Сколько их там на самом деле сгорело.
Была просто кучка пепла, условно говоря, из которой никакой информации идентифицирующего порядка извлечь было абсолютно невозможно. Поэтому мы до сих пор оцениваем число погибших только по косвенным данным, что вместимость вагона, допустим, такая-то. Скажем, 80 человек, условно говоря. Сколько их там реально находилось — никому неизвестно...
Проводники подсаживали людей на свой страх и риск в качестве зайцев. И вот их количество оценить совершенно невозможно: действительно ли там было штатное число их или вдвое больше? Тем более что там очень много же детей было...
Продолжение следует