Иркутские истории. Пройти по лезвию

«Зло это широкой волной захлестнуло деревню. Тлетворное влияние самогонки сказывается и на детях: по рассказам гуранского учителя (23 версты от Тулуна) ученики на первых уроках лепки вылепили… два самогонных аппарата. Можно ли после этого с уверенностью сказать, что дети школьного возраста не пьют самогонки?» Взрослым приходится признавать мир таким, какой он есть. У детей есть привилегия познания мира во всем его — прекрасном и отвратительном — многообразии. Валентина Рекунова, «Иркутские истории», новая глава.

Знаем мы таких, которые воровали портянки!

В одну июньскую ночь 1918-го бесследно исчез Тулунский совет депутатов, а вместе с ним и обыски, реквизиции — может быть, навсегда. Так, по крайней мере, казалось обывателям, встречавшим с радостью чехословацкие войска.

В начале июля из оставленных советами помещений вывозили документы, изъятые полгода назад вместе с приглянувшимся скарбом. Одну телегу загрузило уездное переселенческое управление, другую — мировой судья; остальные ждали в очереди. И пока чиновники заново обживались на рабочих местах, базарная публика собралась на стихийный митинг. Впереди всех купец, сильно потрёпанный при советах и ещё не налившийся; по правую руку от него приказчик из мясной лавки, сам похожий на окорок. Оба не сводили глаз с оратора, вознесённого над толпой, а тот кричал что есть мочи:

— Граждане, надо арестовать всех оставшихся большевиков! Они теперь перешли на нелегальное положение, и наша задача — их выявить!

— Правильно, арестовать их! — отвечали в дальних рядах.

— Фершала сюда! — подхватывали передние. — Знаем: закоренелый! Может, и недостойный жить.

— Проверить его и разоблачить!

— Есть ещё один в потребиловке, так он это... всё заступался за этих, за большевиков!

— Точно: сперва заступаются, а потом портянки идут воровать! Знаем мы про таких, которые воровали портянки! Сыщем. Найдём!

— Ведите в арестную при управе! — ловко вклинился «председатель митинга».

И к вечеру всех местных «большевиков» водворили в главный тулунский клоповник.

Но тут неожиданно всплыл вопрос: ежели городская касса пуста, кто оплатит охрану и содержание арестованных? Мясоторговец выбросил было сорокарублёвую керенку, только купец не поддержал, и остальные потупились. Стали голосовать, и большинство постановило «отпустить всех к чёртовой матери». Но ощущение конфуза осталось, и «председатель митинга» попробовал всех взбодрить:

— В интересное время живём: сродственница моя Василенко, учительница из Биликтуя, поехала на летних каникулах в Зуево — повидаться с подругами из тамошней начальной школы. А когда собиралась обратно, попросила до августа Волшебный фонарь — племянникам показать, а то живут у себя на Китойском разъезде и ничего не видят. Ну ей и дали, а где-то через неделю через разъезд проходили отступавшие красноармейцы. Они и продукты повыгребали у Василенко, и одежду, какая была, и Волшебный фонарь прихватили совсем без стеснения. Напрасно бежала за ними семья, умоляя вернуть казённое.

— Вот дура-девка: сама расход на себя натянула!

— И какой! С жалования деревенской учительницы на Волшебный фонарь-то не накопить…

Разговор постепенно перетёк в другое, более широкое русло, и домой расходились в приятной уверенности, что «где-где, а у нас-то, слава Богу, нормальный народ, без глупостей».

Справочно

Из газеты «Дело» от 19.10.1918 года: «С. Тулун. Цены на продукты в нашем селе растут с неимоверной быстротой. После свержения советской власти тулуновский обыватель был убеждён, что цены значительно понизятся. Но вскоре ему пришлось горько разочароваться в этом: 3 месяца назад цена на ржаную муку не превышала 13 руб., теперь же она доходит до 33 руб. за пуд. Возрастание цен на муку объясняется наездом к нам иркутян. Земская управа уже обратила на это внимание и вынесла постановление о закупке муки иногородними покупателями. Но будет ли иметь такое запрещение действие, сомнительно. Другой причиной повышения цен является употребление муки на самогонку. Стоит заглянуть в любую из окрестных деревень или переселенческий участок, самогонный аппарат вы встретите почти у каждого крестьянина. Зло это широкой волной захлестнуло деревню. Тлетворное влияние самогонки сказывается и на детях: по рассказам гуранского учителя (23 версты от Тулуна) ученики на первых уроках лепки вылепили… два самогонных аппарата. Можно ли после этого с уверенностью сказать, что дети школьного возраста не пьют самогонки?»

Свои приговорили

В первых числах июля Черемхово заклеили объявлениями: «Распространение слухов о скором уходе советских войск будет караться расстрелом». При этом по городу спешно распродавались дома и квартиры, реквизировались подводы, продукты, одежда, утварь. По заимкам грабили анархисты, а в самом Черемхово отличились комиссары Макшаков, Козлов, Полонский и собственно глава Военно-революционного комитета. Последнего за бесчинства свои же приговорили к расстрелу. Он скрылся в деревне Гмыли, откуда был родом, но односельчане повязали его и сдали властям. Советские войска покинули город 5 июля 1918-го. А войска Временного Сибирского правительства обошли Черемхово, послав туда лишь небольшой отряд: по данным разведки, копи, за исключением комаровских и механического завода, остались без рабочих.

Действительно, ещё в первых числах июля потянулись подводы с шахтёрскими семьями: многие боялись расправы наступающих войск, но ещё более — объявленной красными мобилизации. Уезжать далеко не решались, но и в окрестных сёлах никто их не ждал. Кого-то принимала родня, но не так чтоб охотно; и детям не было места в школе, а взрослым работы.

К сентябрю начали отправлять в Черемхово разведчиков, с жадностью слушали их рассказы, но Ираиде Харлампиевне Пастуховой казалось всё же, что эти лёгкие на подъём, остроглазые ходоки многое упускают. И лучше, наверное, самой поглядеть да тогда уж определиться, что делать дальше.

Свою улицу она предусмотрительно обошла, а свернула в школу к знакомой учительнице, Марии Степановне. Удивилась непривычной тишине вокруг, огляделась. Из сторожки показался дворник:

— Ежели на работу, дам знать директору на квартиру — он сейчас же и явится. Ремонтёры нам нужны, разные — чтобы печи поправить, покрасить всё, побелить.

— Я Марию Степановну разыскиваю, учительницу…

— Что же ей делать-то здесь, коли нету сейчас никаких уроков? Ну и что что октябрь? Печки-то не топятся, да и жалование не дают. Все деньги держат на ремонт, но заняться им некому: сильно обезлюдело Черемхово.

— Вон оно что… Многие, видно, на тюремных хлебах.

— Арестный дом, и правда, под завязочку, только там всё мадьяры-красногвардейцы да немцы. Шестеро, что ли, пробовали бежать, да неудачно — расстреляли их. Ну да что теперь говорить! Вы, ежели в ремонтёрки надумаете, передавайте хоть через Марию Степановну.

Ираида Харлампиевна нашла подругу в большой тревоге: на копях, где работал её муж конторщиком, снова начались забастовки. Новая власть ввела новые деньги, но пока на могла напечатать их в нужном количестве, а запас продуктов кончался. Ираида Харлампиевна слушала Марию Степановну и прибрасывала: «В Черемхово сейчас много работы, но платить за неё нечем, а в деревне с голоду не помрём. У голуметской родни долго не заживёшься, но можно ведь и наняться на заимки к переселенцам!»

И в середине октября Пастуховы поселились в хозяйстве Петровых, которые перебрались на другую заимку, поближе к Черемхово. Первая неделя спокойно прошла, да и то ведь сказать: в укромном местечке, трудно заметить. Правда, ветры разносят и запах жилья, и дым печной, и голоса, но погоды пока стояли хорошие.

Цена раздора — миллион и ещё четыреста тысяч

Но в ночь на 22 октября нежданно вдруг завернули красноармейцы. Муж, Зиновий Игнатьевич не растерялся и незаметно отправил младшего сына к Петровым. Те быстро связались с Черемхово, и оттуда выдвинулась разведгруппа. По дороге она наткнулась на подводу с провизией, окруженную партизанами. Оказалось, они — часть отряда Каландаришвили, разделившегося в Окинской долине: группу в 300 бойцов возглавил Третьяков, и приблизительно столько же осталось с прежним командиром. Причиной раздора стала крупная сумма (миллион четыреста тысяч рублей), которую Каландаришвили постоянно держал при себе. В конце концов деньги поделили, но и отряд при этом распался на две группы.

Путь в горах в эту пору очень опасен, и партизаны силой взяли двух сойотов-проводников. А вот лошади местных пород, хорошо приспособленные к таким переходам, достались немногим. Обыкновенные же кавалерийские кони быстро гибли, обрекая на смерть и хозяев. Многие предпочитали покончить с собой, чтобы облегчить неизбежный конец. Кто-то отчаянный бросался вброд через горную реку и даже достигал противоположного берега — но тут же и замерзал. Нескольких конных застрелили пешие, чтобы спастись на их лошадях.

Группа Каландаришвили на подступах к Голумети взяла заложника, что помогло ей пробиться к железной дороге. Против неё был отправлен из Черемхово специальный отряд, но то ли он в самом деле был малочисленным, то ли просто не решился вступить в бой с обмороженными, отчаянными, страшными в своей обречённости партизанами.

А Пастуховы решили, что хватит им бегать и искать неизвестно чего. С Петровыми, так уж с Петровыми. В Черемхово, так в Черемхово. Куда весна развернёт, там и будут.

Справочно

Новая власть сформировалась в Черемхово на другой же день после отступления советских войск: 6 июля был создан уездный Комитет общественных организаций — по типу того, что существовал до октябрьского переворота. Возглавил его эсер, при активной поддержке местных кооператоров. От прежней думы в городе оставалось лишь восемь гласных, а потому объявили новые выборы. Местный союз домовладельцев энергичнее всех подключился к кампании и даже перетянул на свою сторону главу прежней думы — социалиста Яхонтова. Противовесом выступали Еврейский союз и блок кооператоров, социалистов и профсоюзов. Большинство мест (13) досталось этому блоку, 5 получили домовладельцы и 2 — евреи.

Из газеты «Дело» от 27.08.1918 года: «Черемховское земство жалуется на массу дел, возбуждаемых теперь крестьянами; земельная комиссия завалена бумагами. То же и в волостях: у одного запахали 8 десятин земли, у другого отняли 16, у третьего отобрали сельскохозяйственные орудия. Большие наделы получили неспособные их обработать, а в результате вышел плохой урожай. Раздражённые большевиками крестьяне с готовностью взяли сторону Временного правительства и теперь спокойно реагируют на реквизицию лошадей. Правда, ставят условием соблюдение правил, установленных Черемховским крестьянским съездом. А правила вот какие: можно брать только каждую четвёртую лошадь. И реквизируемые лошади должны быть по достоинству оценены».

Из газеты «Дело» от 30.08.1918 года: «Черемхово. Каменка. Олонки. Нельзя не отметить очень светлого культурного явления в Черемхово: это деятельность местной земской ветеринарной амбулатории. Она располагает аптекой и вполне оборудованным бактериологическим кабинетом. Набор лошадей для армии прошёл здесь с большими затруднениями. И кое-как комиссии удалось набрать назначенное, между тем как для Каменки назначено было всего 11 лошадей, а для Олонок — 14.

Уже с половины августа началась жатва хлеба. Урожай средний, рожь местами даже хорошая, но овсы очень плохие и вряд ли поспеют. Травы везде хорошие, и сена везде накошено много. Урожай овощей так же хороший. Черемховская уездная земская управа сообщает уполномоченному министерства продовольствия, что к ней поступают от отдельных сельских обществ ходатайства о разрешении закупок хлеба в связи с неурожаем в уезде. При этом помощь некоторым переселенческим волостям должна быть оказана теперь же, в виду их критического положения. Как, например, Макарьевской волости, где хлеб частью выбит градом, частью уничтожен кобылкой».

Из газеты «Дело» от 17.09.1918 года: «На черемховских копях. Вечером 13 сентября состоялось заседание под председательством губернского комиссара с участием главного управляющего копями инженера Скопина, уездного комиссара, черемховского городского головы, начальника Черемховского гарнизона, прокурора Судебной палаты, фабричного инспектора и комиссара труда. Был заслушан доклад следователя по особо важным делам Виноградова, который сообщил о результатах следствия в связи с забастовкой на копях. После обсуждения доклада был принят ряд важных решений о внутренних распорядках и взаимоотношениях между рабочими и управлением копей».

Реставрация иллюстраций: Александр Прейс