К своей горечи узнал, что 8 марта 2023 года ушел из жизни Борис Жутовский, который бывал в Воронеже, оформлял книги Василия Пескова, и известен на всю страну, как художник, на которого Никита Сергеевич Хрущев вылил весь гнев недовольства, когда оказался на выставке авангардистов, посвященной 30-летию Московского отделения Союза художников.
И вспомнился мой визит к нему…
Про Жутовского Бориса Иосифовича мне рассказывала художественный редактор книг Пескова, издаваемых в Воронеже, Светлана Глебовна Ратмирова. И я после нескольких попыток найти его телефон в Союзе художников всероссийском, потом – Москвы, наконец-то нашел.
Приехал по указанному им адресу. Вот в окне дома показалось лицо лысоватого мужчины в очках. Минута-другая, двери подъезда открылись, и я в коридоре квартиры художника.
– Ради Бога, не ругайтесь, что я к вам напросился, – извинялся я. – Но делаем серию «Замечательные люди Воронежского края», про Троепольского сделали, – я достал книжку. – И про Пескова собираемся.
Жутовский раскрыл книгу:
– Понятно, – полистал. – Хорошо сделали. Хорошая работа…– И, пожалуйста, сделайте милость, давайте, Вы – Миша, а я – Борис. Без всяких отчеств.
Страсть к путешествиям
– Хорошо… Извините, но у меня вопросы подчас лобовые. Первый: что для вас природа?
– Природа для меня, – Жутовский взял сигарету, закурил. – Ну, это после родителей первое место. Я ведь бродяга, мастер спорта по альпинизму. И лет с четырнадцати бродил по стране, избродил всю от Камчатских островов до Эстонских островов, и от острова Виктория рядом со Шпицбергеном до Кушки. Поскольку при большевистской власти выехать за рубеж никуда было невозможно, и, слава Богу, что я родился в России, а не в Андорре, я бродил по своей стране. Саяны, Тянь-Шань, Памир. Енисей. И на плотах, что я только ни делал! Я рисую все время, вот стоят – это последнее путешествие в Норвегию, – показал на стеллажи. – Я путешествовал до последнего времени. Вот год никуда не езжу, прихворнул сильно. А так я бродяжничаю всю жизнь.
– А что вы хотели от этого получить от путешествий?
– Повидать Землю. Природа очаровательна. Для меня ошеломительна. Я её люблю. Я в неё влюблён всю жизнь. Для меня природа – это… Вот, над вами висит мамонтовый клык с Чукотки. А вот череп кабана с Тянь-Шаня. А это череп коровы из Подмосковья, – показывал на стены. – Где-то после семидесяти уже большие путешествия были трудны. И у меня дружочек, он еще жив, с которым мы пятьдесят лет каждую весну, как только вскрываются реки, на байдарки и недели две-три путешествуем. Таким образом пропутешествовали пятьдесят вёсен. Последнее путешествие в 2006 году. Потом уже у нас ноги перестали работать для таких путешествий.
– А откуда у вас такая страсть?
– Еще в школе я познакомился с историками, у кого такие путешествия были, что называется, в заводе. Ситуация-то какая, при большевиках развлечений-то особенно не было. Единственное развлечение – это путешествие. Или пьянки. Пьянки не интересны, тусовки какие-то тоже не интересны. А путешествие – дико интересно.
Себеж, Воронеж и бобриная история
– В Интернете прочитал, что вы были в Себеже, как вас занесло туда? Для меня этот городок дорог тем, что в близлежащем от него гарнизоне я пошел в школу.
– В Себеж я попал достаточно поздно, потому что там родился Зиновий Ефимович Гердт. Я дружил с Зямой. Ко мне обратилась его вдова Таня с просьбой, чтобы я подумал над тем, чтобы делать памятник Зяме Гердту на его родине. Мы с приятелем сели на машины и поехали в Себеж и прожили там три недели на озере.
– А вы знаете, что Песков после себя тоже оставил камень на малой Родине, и там развеяли его прах.
– Знаю, конечно.
– А что для вас Воронеж?
– Я в Воронеже был пару раз. Первый раз меня ваш город заинтересовал много лет тому назад, Васька как раз. Сказал, очень смешно получилось, для своей мамы и себя купил билеты на пароход, но сам не смог поехать и уговорил меня, чтобы наши мамы поехали в путешествие. А потом меня очень занимало: в Воронеже была серьезная кампания по поводу бобров.
– А когда вы узнали про существование Пескова?
– Про Ваську? Так я же окончил институт в 56-м и в «Комсомолке» начал работать в 57 году.
– Чем вы занимались в «Комсомолке»?
– Я был там художником. Года два. И потом по заказам. Немножко писал и рисовал.
«Я был вольным художником»
…Мы разговаривали. Жутовский, выкурив несколько сигарет, предложил по чашечке кофе. Я согласился на чашечку чаю. Теперь мы пили: он – кофе, а я – чай. И продолжали беседу.
– Вы прогремели с известной выставкой в Москве. А как Песков отнесся к этому событию? Как-никак сотрудник органа печати.
– Вася категорически не участвовал в социальных проблемах страны. Он старался от всего от этого убежать. Везде со своей темой, мол, у меня своя правда. Более значимая, чем вы шумите, бьетесь… Гнул своё. Он достойная, глубокая, серьезная личность. И в тех условиях, в которых мы все жили, он нашел нишу.
– А вас пытались нагнуть?
– Я был вольный художник, не член партии. Всю жизнь вольный. Был членом комсомола в институте, а потом со мной ни о какой партии не говорили, потому что я нигде потом не работал штатно. Я уехал на год работать на Урал после окончания института, потом вернулся в Москву.
– А где на Урале?
- В Свердловске год проработал в издательстве СУКИ. Средне-Уральское книжное издательство. Я там поругался с Кириленко. Секретарь обкома.
– Тот, что потом шишкой в Москве стал?
– Да. Издательство пожаловалось ему. А я пошел к нему, так как мне, как молодому специалисту, не дали жилья, я ему так и сказал: «Вы же мне не дали ничего». Я подал заявление, две недели подождал, а не дают, не выполняют никаких обещаний, плюнул и уехал. Они мне даже трудовую книжку не отдали. Отдали лет через сорок – приятель привез оттуда. А я здесь стал по договорам работать, мне эта трудовая не нужна. В «Комсомолке» года два, потом по договорам. А только в издательстве «Молодая гвардия» проработал сорок лет! Художником. Еще работал в «Госполитиздате», других изданиях города Москвы. Я ведь вольный…
«Песков был роскошный газетный человек»
– А то, что вашу выставку разогнали, Васю не отталкивало?
– Никогда. Хорошие человеческие отношения. Да, при советской власти все преследовали личные интересы, поэтому борьба внутри любого коллектива была бесконечной: надо этого обложить, чтобы самому подняться. А Вася Песков, который сел на такого безобидного конька – природа, его всё время или хотели столкнуть с него, или затянуть в соучастие в каких-то других делах, чему он сопротивлялся. То есть человеческое достоинство для Васи было номер раз, а все остальное по боку.
– А какая нагрузка у Пескова – рубрика «Окно в природу», передача «В мире животных»…
– В том-то и его достоинство, что был роскошный газетный человек. Столько лет и это ж надо сохранить свое положение. И у него никакой спеси. От знакомств не извлекал никакой своей выгоды. Вот с Путиным, пошел к нему, что-то сделал, и никакой выгоды с этого не имел. Мне кажется, у него и близких друзей не было даже. Он приятельствовал. Но такого, о ком бы он говорил, что это ближайший друг, такого не было. Или советчик. Нет. Ровные, хорошие, как правило, деловые взаимоотношения. Доброжелательные вполне. Они кончились, и всё. Он ни разу мне не звонил: «Ну как ты живешь там? Давай, повидаемся, что-то давно не виделись». Не было этого, – позвенел ложкой в давно опустевшей чашке. – Обожал пить чай с курагой.
– Я знаю: ел простое – луковица, картошка. Как Троепольский: чем проще еда, тем лучше. Я вот общался с теми, к кому он приезжал. Напишет, ответ получит, договорится о приезде, приедет. Нет бы, губернатору позвонить, сопровождение потребовать, ан нет, сам, напрямую, к человеку. А скажите, Василий Михайлович анекдотчик?
– Немножко было. Но со мной не очень.
– Ну, а как вы работали над его книгой?
– С ним обсуждалось всё. Абсолютно. «Вот, Васька, я здесь это нарисую. Здесь – это». – «А вот это почему ты здесь не убрал?» В книжке ведь всё конкретно, кто и что. Он всё должен был посмотреть: почему, что, как. Тщательно. Это большая работа.
– В конце жизни Песков сказал: «Я уже устал».
– Конечно, работа напряженная. Еженедельно давать материал в газету на протяжении пятидесяти лет. Это грандиозная личность.
– Песков дома не сидел. Вы ездили с ним куда-нибудь?
– Конечно! Мы несколько раз ездили в бизоний заповедник под Москвой.
– Известно, что Песков бредил этим заповедником.
– Бредил, потому что природа. Это же заповедник – территория. Нужно отхватить кусок, что-то там построить. Какому-то колхозу отдать. Васька стоял за заповедник.
– А что можете сказать о Ленинской премии Пескова?
– Так случилось, что он подошел. Потому что нигде ни в чем не участвовал, ни в чем не замешан, никого не обижал, и книжка есть. А надо дать журналисту. Кому? Безобидному человеку Васе Пескову.
– Тогда премию дали еще актеру Черкасову, балерине Майе Плисецкой.
– Опять же, люди, не замаранные ни в какой склоке…
«Хрущёв позвонил и пригласил к себе на дачу»
– Вы и Никиту Хрущева рисовали?
– Да, – показал репродукцию.
– Он вас на выставке чуть не размазал…
– Ну, тогда он был начальником.
– И как вы встретились с ним потом?
– Он позвонил мне и пригласил к себе на дачу. На день рождения. В Петрово Дальнее, такое место под Москвой. Это был последний его день рождения.
– А как это позвонил?
– Дело в том, что я был знаком с его внучкой, которая недавно погибла. Видно, она его уговорила, и он, видимо, собирался извиниться за 62-й год. Приехал я к нему на дачу. Ну, и мы ходили с ним, разговаривали.
– Он уже старенький, еле-еле ходил?
– Нет, хорошо. Я ему говорю: «Никита Сергеевич, а можно я Вас сфотографирую?» Он: «Да, пожалуйста». А потом: «Можно я несколько набросочков сделаю?» – «Да, пожалуйста». Вот я сделал набросочки. Он сидел на скамейке, а я делал. Хрущёв говорил: «Я же руководитель государства и не должен был туда ехать. Но кто-то меня туда затащил. И кто-то один из больших художников стал на ухо говорить мне: «Сталина на них нет», я на него так разозлился, а стал кричать на вас».
Правду говорил Хрущев или хотел хоть как-то реабилитироваться, об этом мы уже вряд ли узнаем. Но сам факт извинения говорит о многом.
P.S. …Мы еще долго говорили. Жутовский курил, пил кофе, а я слушал. На прощанье мой собеседник преподнес ещё один подарок – свою книгу «Последние люди империи». И подписал: «Мише на радость. И удачу…». Еще не веря тому, с кем я повстречался, я листал книгу.
Уходя, я сфотографировал Бориса Иосифовича в дверях его мастерской около плаката с его выставки. Одной рукой он оперся о дверь, а другую засунул в карман – вольный человек.
Я шел, переполненный огромным пластом былой и вместе с тем настоящей жизни, к которой прикоснулся и словно помолодел. Снова на Тверской-Ямской в глаза бросились двери подъезда, в которые часто вбегал в конце 60-х и первую половину 70-х, а позже – наездами, и не знал, сколько событий происходило рядом на 1-м Ямском, а теперь все это смешалось, закружило и понесло. Я снова оказался в конце 60-х – первой половине 70-х, но уже в ином качестве, и все последующие годы вихрем пронеслись, раскрывая эпоху Пескова и его самого в ней.
