Из года в год одно и то же: в каком-нибудь респектабельном курортном городе собирается многоголовая международная конференция, озабоченная сохранением фауны. Несколько дней ухоженные дяди и тёти посылают с трибун проклятия человечеству, поставившему на грань уничтожения металлического тарантула или воронкоухую летучую мышь. Они уверяют, будто с 1976 г. на планете исчезло до 60% видов животных, включая белого носорога и пиренейского козерога. И требуют ещё больше миллиардов долларов и политического влияния, хотя никогда в истории зелёные не были столь могущественны, как с 1976 г. по сей день.

При этом они деликатно обходят вниманием две очевидные темы. Во-первых, чтобы выполнить их требование «остановить уничтожение цивилизации», человечество должно свернуть все планы экономического развития и самоликвидироваться – иначе ареал обитания пятнистой лягушки Хула не восстановить. Во-вторых, программы спасения фауны эффективно работают в богатых демократиях вроде Канады и Швеции. Зато в Камеруне и Гаити они никогда не изменят тенденцию, пока экономика не наберёт обороты, а возросший уровень жизни не создаст у людей новые запросы.

Медвежья услуга

Мадагаскарский нырок – исчезающий вид ныряющих уток. В конце 1990-х защитники фауны уже успели его оплакать, но в 2006 г. нырок воскрес – на озере Мацаборимена на Мадагаскаре обнаружили несколько экземпляров, а сегодня популяция составляет не менее 80 особей. Защитники животных считают, что для нашей цивилизации необходимо создать нырку условия для выживания. Угроз для его существования всего ничего: заселение озёр новыми видами рыб, которые разоряют места гнездования уток, выпас скота на побережьях, пожары, появление крыс и несанкционированная охота.

Даже если бы дело происходило в сердобольной Швеции, где образованное зажиточное население комплексно заботится о своей среде обитания, решить проблемы нырка было бы непросто. Как, например, предотвратить появление новых рыб? Бросить все силы государства на их отлов? Но чем новые рыбы заслужили подобный геноцид? Почему у них меньше прав жить и размножаться, чем у нырка? Да и в человеческих ли силах извести рыбу, если она не такая вкусная, как налим или стерлядь? С крысами тоже не могут справиться даже развитые страны: в Великобритании, например, их под 70 млн, и они наносят колоссальный урон сельскому хозяйству.

Конечно, страна Евросоюза могла бы более эффективно бороться с лесными пожарами. Могла бы заплатить фермерам компенсацию, чтобы они не пасли скот на берегах озёр. А браконьерство и так стремится к нулю в силу общественного презрения к хулигану с ружьём. Но чего защитники животных хотят от Мадагаскара – африканской страны с доходом на душу населения в тысячу долларов в год, занимающей 150–160-е место в мире по этому показателю? Где средняя женщина рожает за жизнь более пяти детей, а в городах живёт лишь 29% населения. А остальные как раз кормятся сельским хозяйством и рыболовством, но Организации Объединённых Наций регулярно приходится завозить на Мадагаскар тонны продовольствия, чтобы спасти народ от последствий очередного неурожая. 52% жителей исповедуют местный культ предков, в основе которого – мистическая связь между умершими и живущими. Здесь самые высокие в мире темпы распространения ВИЧ-инфекции, потому что малообразованное население считает контрацепцию греховной. Их не удаётся переубедить десятилетиями, зато защитники животных обещают легко доказать мадагаскарцам, что нет нынче задачи важнее, чем спасти редкую утку.

Или другая первостепенная проблема – в странах Юго-Восточной Азии почти извели сиамского крокодила. Вроде бы каждый, кто смотрел мультик про капитана Врунгеля, знает, что крокодилы прекрасно размножаются, откладывая до сотни яиц при каждом помёте. И как они могут исчезнуть, если даже десяток сохранившихся в питомнике пар могут быстро наверстать все потери (беременность самки обычно длится три месяца)? Но экологов волнует уничтожение сиамских крокодилов в среде обитания в результате охоты. Тут те же проблемы, что и на Мадагаскаре: уровень жизни населения в Лаосе или Камбодже пробивает дно, зато темпы его воспроизводства потрясают воображение. Вьетнам и Таиланд являются главными туристическими центрами мира, а приезжие очень любят кошельки, сумки и туфли из кожи крокодила. Что теперь делать ради спасения зубастого кусаки? Запретить туризм? Запретить местным иметь много детей, которых надо кормить?

Антилопе хироле тоже несладко живётся на травянистых равнинах между Кенией и Сомали. С 1976 г. численность этих антилоп сократилась более чем на 80%. Основными угрозами для этого вида являются болезни, хищники, выпас домашнего скота, который уничтожает их пищу, а также уничтожение среды обитания и браконьерство. С высоких трибун уверяют, что в дикой природе ныне осталось от 500 до 1000 особей и что содержания в зоопарках они не выносят. Но опять-таки: как защищать хиролу в Сомали, где письменность возникла в 1973 г., а 43% населения живёт менее чем на один доллар в сутки?

Вроде бы вменяемый эколог должен понимать, что защита животных не может осуществляться без учёта материального благополучия людей. Если вам нужно кормить пятерых детей на четыре доллара, вы будете готовы убивать – и не только антилоп и крокодилов. Вас будут больше всего на свете беспокоить только ваши коровы, а меньше всего – что они съедят траву, «предназначенную» какому-нибудь редкому грызуну. И никто не построит на Мадагаскаре новейший завод Apple сразу. Это вишенка на торте индустриального развития, которой обязательно предшествуют простые и не слишком экологичные производства кроссовок, полиэтилена, фанеры. Ради работы на них люди будут постепенно переселяться из деревень в города. Этот процесс лежит в основе всех революций и переворотов: даже если уровень жизни растёт, бывшие крестьяне в каменных джунглях теряют привычный уклад и легко поддаются влиянию самых диких идей. И властям пару поколений нужно дуть на воду, пока всё не устаканится. И им не до экологии.

Европа это всё уже проходила: сначала экономика, потом экология. Это сегодня европейцев не нужно убеждать в необходимости сортировать мусор и не гадить на берегах рек. Но в 1970-е гг. мер по спасению Рейна не предпринималось, даже когда по его поверхности плавала пена. Власти боялись перегнуть палку: здесь промышленное сердце Германии с развитым судоходством. Но в 1986 г. после аварии на химическом заводе «Сандос» в реку попали сотни тонн ядовитых веществ. Появилась международная программа спасения, все предприятия Рура и Вестфалии заставили очищать стоки. К 2000‑му в Рейн вернулась рыба, а в 2020 г. разрешили купание в реке. Похожая ситуация с Эльбой: долго откладывали, но потом и жизнь заставила, и появились средства. Содержание ртути в воде за 20 лет уменьшилось в 28 раз, а рыбаки таскают из реки судака и лосося. На Сене после строительства пяти новых очистных заводов вместо 3 видов рыб стало более 30. А под Темзой строят эксклюзивный тоннель длиной 30 км, чтобы предотвратить попадание сточных вод в реку. Его стоимость превосходит весь бюджет Сомали в несколько раз.

В тире животных

Конечно, никто не скажет, что все усилия зоозащитников в беднейших странах бессмысленны. Отнюдь нет. В частности, они давят на правительства развитых государств-доноров, те привязывают свою помощь к выполнению ряда условий: например, создать новый национальный парк. Примерно по такой схеме африканские страны замотивировали начать реальную (и в целом эффективную) борьбу с торговцами слоновой костью. Но это всё-таки локальные успехи. Реальные изменения наступят не раньше, чем состоятельное общество создаст сильному государству запрос на защиту флоры и фауны. А когда коррумпированных полунищих егерей и полицейских понуждают мешать таким же беднякам-соседям браконьерствовать, это лишь создаёт новые формы коррупции.

Поэтому если бы западные зелёные были всерьёз озабочены состоянием планеты, они обеими руками способствовали бы антииммиграционному законодательству. Ведь из беднейших стран в Европу и Северную Америку уезжают самые активные и компетентные граждане. Получается, в интересах природы, чтобы они оставались дома и помогали скорейшей модернизации своих родин, зелёные по идее должны мотивировать крупные корпорации строить заводы в третьем мире, чтобы он быстрее проскочил трансформационный переход. И хотя бы приблизился к «первому».

Но в реальности зелёные всё делают наоборот. Чаще всего у них левые взгляды. По их мнению, пусть хоть весь Мозамбик переедет в Нидерланды, где на территории размером с половину Ленинградской области и так кучкуются 16 млн человек. Для них любой капиталист – это не только эксплуататор, но и террорист, разрушающий озоновый слой и провоцирующий изменение климата. «АН» неоднократно рассказывали, насколько сомнительна теория о том, что именно человеческая деятельность вызывает так называемый «парниковый эффект» и что фиксируемое потепление вообще является чем-то аномальным. Тем не менее зелёные с религиозным накалом требуют запретить атомную энергетику, пассажирскую авиацию, бензиновые двигатели автомобилей. Они требуют забирать у бизнеса 90% доходов, чтобы он не вздумал развиваться и строить новые предприятия. Однако носорогам и зебрам в африканской саванне не станет легче, если у людей совсем не останется денег, чтобы покупать еду в магазине. А не добывать её самостоятельно с ружьём или копьём в руках.

Впрочем, делить все страны на богатые и бедные, цивилизованные и дикие некорректно. Большинство полосатые – как зебры. К какой категории отнести Индию, Китай, Бразилию или нашу необъятную Россию? В Индии, например, вполне реальная демократия соседствует с рабством, а небоскрёбы и нувориши Мумбая – с самой вопиющей в мире нищетой. В Китае одной рукой казнят коррупционеров, а другой не мешают школам брать с родителей учеников деньги за парты поближе к доске. В России коррупция тоже искоренена не до конца, а уровень жизни в провинции оставляет желать лучшего, несмотря на лоск Москвы и Петербурга.

В ноябре 2010 г. в Питере собрались на «тигриный саммит» главы России, Китая, Индии, Вьетнама, Индонезии, Таиланда – всего 13 стран, договорившихся потратить 380 млн долларов на глобальную стратегию сохранения тигра до 2022 года. В России сегодня, по официальным данным, уже до 600 амурских (уссурийских) тигров, а тогда было 450–500. В Приморье, где обитают животные, созданы три национальных парка и федеральный заказник, охватившие свыше 12% территории обитания тигра.

После саммита правительство РФ удивительно быстро ввело запрет на вырубку кедра – экологи добивались этого многие годы. Власти всех уровней вдруг поняли: падающие на землю кедровые орешки служат кормом для кабанов и оленей, в свою очередь, являющихся пищей тигров.

– Тигру для нормального существования вида нужен ареал в несколько тысяч квадратных километров девственной тайги, – говорит биолог Борис Григорьев из Санкт-Петербургского государственного университета. – Он не понимает, если здесь заповедник, а через километр ему в кормушку закладывают взрывчатку. Появление небольшого посёлка геологов в тайге часто влечёт за собой отстрел копытных, незаконные рубки дерева. В такой тайге тигр не найдёт корма и отправится искать себе новые угодья. А их уже нет в природе! Не случайно участились нападения тигра на человека – ему уже не найти иной пищи. К тому же национальные парки в Приморье – это просто название. На их территории тоже фиксируются браконьерство и незаконные рубки, начальство охотхозяйств никто толком не контролирует.

Некоторые экологи недоумевают: как же популяция тигра в России умудряется расти, если каждое лето мы слышим о страшных пожарах как раз в заповедных «тигровых» лесах! И когда чиновник обещает увести численность тигров за тысячу, независимые экологи доказывают, что у нас природной среды осталось лишь на 700–800 особей. Но всё же тигру в России необыкновенно повезло: если бы не внимание первых лиц и не международные обязательства, полосатому пришлось бы совсем туго. А так в Приморье создана специальная инспекция «Тигр» численностью 170 сотрудников. За годы её работы у браконьеров изъято более 80 тигровых шкур, что уже само по себе говорит о развитом нелегальном рынке. Впрочем, в советские времена охрану тигров обеспечивали 1700 егерей и учёных – причём это считалось немного.

Недочеловек с ружьём

В России защита животных существует будто на встречных курсах. В Красную книгу периодически то вносят новые виды животных, то исключают. Когда выясняется, что в интересах «охотничьего лобби» «сняли с охраны», к примеру, уссурийского пятнистого оленя, следует средней силы общественное возмущение. Его успокаивают бравурными сообщениями, будто на самих браконьеров развёрнута охота, а наказания для них стали более суровыми. Но вскоре выясняется, что очередное «ужесточение мер» ударило по простым гражданам, за счёт которых и поправляют статистику по браконьерам. А на высокопоставленных охотников по-прежнему нет управы.

В какой-то мере эти «качели» – добрый знак. Они говорят о том, что в России есть и учёные, и общественники, и адекватные чиновники. К примеру, в 2017 г. Минприроды исключило 200 (!) учёных-зоологов из рабочей группы, колдующей над новой редакцией Красной книги. Когда представили предварительный перечень, из списка редких животных исчезли серый гусь, три подвида гуменника, сибирский горный козёл, благородный олень, дикий северный олень. Под сомнение поставили необходимость охранять гималайского медведя, сайгака, якутского снежного барана, сибирского горного козла – классические объекты охоты. Возмущённые учёные обратились к президенту Владимиру Путину, документ отправили на доработку. Сайгак остался под охраной, но лишили её морскую свинью, перевязку, китайского окуня, сома Солдатова, касатку, американскую казарку и т.д.

Когда в Минприроды летят гроздья гнева, чиновники оправдываются: это не мы, это регионы. Есть такая практика: при подготовке перечня Красной книги министерство собирает замечания региональных министерств, заповедников, профильных ведомств и охотничьих организаций. По словам сотрудницы Института проблем экологии и эволюции РАН Софьи Розенфельд, часто приходят предложения не включать тот или иной вид: «Каждый год мы отбиваемся от кучи запросов от регионов – мол, давайте стрелять гусей, уток, козлов. Они не хотят вообще никаких разумных ограничений». Ведь приезжают к губернатору его высокопоставленные друзья из Москвы, а как им объяснить, что в лучших местах заказники и заповедники? А он что – не власть? Друзья могут уехать неотдохнувшими и затаить на губера обиду.

Неудивительно, что сразу 6 регионов и 4 охотничьи организации попросили не включать в Красную книгу гуся-гуменника. Охотничьи организации часто ссылаются на данные ФГБУ «Центрохотконтроль», у которого численность интересных охотникам животных сказочно растёт. Якобы количество гималайских медведей за 4 года выросло с 5 до 7 тыс. особей. Но даже данных по фотоловушкам не представлено.

Раздражителем являются не только клубы богатых охотников. Если в советское время браконьер мог тигриной шкурой разве что пол на даче застелить, то сегодня к его услугам огромный рынок. Амурский тигр целиком стоит до 50 тыс. долларов, поскольку чуть ли не всё его «содержимое» востребовано: органы – в традиционной медицине и экзотической кухне, клыки и шкуры – у производителей товаров класса люкс. Очень не повезло аргали, козерогам и особенно кабарге – небольшому оленю на фигурных копытцах, брюшная железа которого вырабатывает один из самых дорогих продуктов животного происхождения – мускус. Им лечат многое – от импотенции до онкологии. Известны случаи, когда находили туши краснокнижных кабарог, у которых вырезана только мускусная железа с 10–20 граммами ценного вещества.

Это сделали те самые милые провинциалы из заповедных мест, породившие такое явление, как «протестное браконьерство». Это когда власти хотят учредить где-то национальный парк или заповедник, а аборигены начинают тотальный отстрел животных, чтобы им не мешали охотиться вокруг своих жилищ, как они привыкли. То есть по законам тайги. В Брянской области есть деревня, где люди бросают работу, если в округе появляется лось. А в Калмыкии жители заповедника «Чёрные земли» замечены в том, что кормят свиней в своих хозяйствах яйцами пеликанов, хохотунов, колпиц, чеграв, бакланов и других краснокнижных птиц.

Но не нужно всё-таки равнять Россию с Мадагаскаром или Сомали. Правительством на Дальнем Востоке создаются рабочие места и условия для инвестиций, даже если причина не в экологии. И кто-то же в Минэкологии пробивает появление новых заповедников и исследовательских программ. В 1997 г. Госкомэкология РФ увеличила представительство в Красной книге редких млекопитающих на 7 видов, птиц – на 14, рептилий – на 10, список редких рыб и рыбообразных стал больше в 4 раза, а беспозвоночных животных – в 3 раза. Правда, в 2000 г. ведомство ликвидировали. И уже в XXI веке в «категорию 0» (исчезнувшие на территории России) Красной книги попали 11 «объектов»: тюлень-монах, черногрудый глухарь, красный волк. Даже куланов и лошадей Пржевальского в России больше нет.

Если западные зелёные зачастую вредят природе, блокируя экономическое развитие стран и регионов, то наша главная беда – в казёнщине. Бюджетные учреждения привыкли выполнять поставленную задачу – и хоть трава не расти. В Курганской области площадь охотничьих угодий составляет около 6, 5 млн га, поголовье сибирской косули доходит до 130 тыс. животных. Летом 2018 г. прокурорская проверка установила, что разрешения на охоту в обход процедуры получали сами сотрудники природоохранных ведомств и их родственники. Прокуроры так рьяно взялись за дело, что из охотуправления, и так испытывавшего 20%-ный некомплект инспекторов, стали увольняться сотрудники, прослужившие по 25–30 ет. Как следствие: мощнейший всплеск нелегальной добычи косуль. А бывший замначальника дальневосточной специнспекции «Тигр» Виталий Старостин написал в открытом письме президенту, что половина должностей из штатного состава теперь работает в Москве, оказывая консультационную помощь: «Как мне кажется, по «распилу» денег, обещанных на «тигрином саммите» в Санкт-Петербурге для охраны амурского тигра».

К счастью, Россия – очень большая страна, и в ней трудно полностью извести вид. Ни один из 11 исчезнувших «объектов» Красной книги не являлся эндемиком – они водятся в других странах. А значит, и возможность работы над ошибками сохраняется.

Спасение исчезающих

В декабре 2022 г. на очередном экологическом саммите COP-15 в Монреале почти 200 стран мира подписали, как уверяют СМИ, историческое соглашение о защите природы. Через 7 лет 30% планеты должно стать охраняемыми природными зонами, а треть пришедших в упадок прибрежных и морских экосистем восстановят. На эти цели потратят 30 млрд долларов.

Но очень немногие медиа припомнили, что ни разу в истории все эти планы не были осуществлены. Что «историческое соглашение» в Монреале отказался спонсировать главный донор – США. Америке надоело швырять сотни миллионов баксов на строительство замков из песка. В то же время Уганда, Камерун и Конго заговорили о создании отдельной от Глобального экологического фонда организации, которая тоже не желает давать беднейшим странам бабки под распил, предпочитая более развитые Индонезию, Бразилию и Мексику.

Большинство же СМИ перепечатали истеричные пресс-релизы саммита, которые хорошо заходят тревожному западному обывателю. Якобы за последние 50 лет популяции млекопитающих, птиц, амфибий, рептилий и рыб по всему миру уменьшились на 70%, а в Латинской Америке – на все 94%. На грани исчезновения находится около миллиона видов животных и растений. Угроза вымирания существует более чем для 40% земноводных. Но кто именно находится «под угрозой», решают сами устроители шоу.

В Монреале в очередной раз требовали денег на спасение суматранского тигра, под которого в Индонезии уже создан заповедник, а популяция насчитывает не менее 300 особей. Нашлись деятели, которые и австралийских коал считают «находящимися на грани». Хотя в 2015 г. власти австралийского штата Виктория приняли решение об отстреле 686 коал, когда их численность в отдельных районах достигла 20 особей на один гектар. На одном только острове Кенгуру мишки расплодились до 30 тыс., в каждом штате есть коала-парки, а в Сиднее – специализированная больница для коал. По этой логике можно набраться наглости и объявить в России сбор средств на спасение городского сизого голубя.