«Здешние крестьяне считались одними из самых распропагандированных большевиками и к лету 1918-го не только раскулачили всех «богатеев», но и натравили на местную интеллигенцию стоявший неподалёку отряд красногвардейцев. Шебертинский активист Исаев составил расстрельный список, и все односельчане его одобрили, проголосовали». Вот оно, значит, как было на твоей малой родине… Крошечная деревенька в глубинке Иркутской области — и столько крови, жестокости, горя. Множество страниц «Иркутских историй» Валентины Рекуновой мы вместе с читателями «Аргументов недели» перелистали, но ни разу не приходила мысль, насколько ты сопричастен. Задеты неизвестные тебе струны души твоей, глубинной памяти. Или чего там еще? Главное, ты понимаешь — это очень важно для тебя.
Жертвоприношение
Нина рассчитывала на место учительницы в Манзурке, Верхоленске или, может быть, в Качуге — поближе к родителям, переехавшим в Белоусово. Но мама неожиданно возразила:
— Тогда сестра твоя Надя будет совсем одна: в Нижнеудинске у нас ни родни, ни даже хороших знакомых.
— Но Наденька ведь просватана! Никита Мальцев, как только закончит учительскую семинарию, сразу к ней и приедет.
— Самое раннее, через год.
И правда: после выпуска жених старшей сестры отправился к своим родителями — в дальний угол Киренского уезда. Венчание прошло в августе и почти сразу же новобрачные перебрались в Кадуй — в самом Нижнеудинске места Никите не нашлось. А в конце сентября его неожиданно мобилизовали, не посмотрели на учительскую бронь. Конечно, это было недоразумение, и оно вскорости разрешилось, но тех, кого успели отправить, решили не возвращать. И оттрубил Нинин зять полтора года, вплоть до февраля 1918-го.
Вернулся, а место его, понятное дело, занято. Пришлось до конца учебного года перебираться в Шеберту, где не хватало учителя.
Здешние крестьяне считались одними из самых распропагандированных большевиками и к лету 1918-го не только раскулачили всех «богатеев», но и натравили на местную интеллигенцию стоявший неподалёку отряд красногвардейцев. Шебертинский активист Исаев составил расстрельный список, и все односельчане его одобрили, проголосовали. Первой жертвой был назначен священник Василий Петелин, второй — председатель общества потребителей; и ещё четверых членов этого общества приговорили к смерти.
Расстрельная команда прибыла с ближайшей железнодорожной станции. Тела запретили хоронить, но ночью приехал священник из соседней деревни, и родственники убиенных отвезли их к месту тайного погребения. Мальцев рано утром уехал к жене в Кадуй, надеясь переждать там тревожное время — он не знал, что и Наденька попала в расстрельный список. Она и сама не догадывалась об этом, и только случайный отъезд в Нижнеудинск, к сестре, спас Надежду от гибели.
Но пьяные красногвардейцы застали в Кадуе её мужа, Никиту Игнатьевича, арестовали и отконвоировали к месту казни — на станцию Будагово. Свежие крестьянские лошади быстро домчали до расстрельной площадки, и у привокзальной стены Мальцев увидел помощника начальника станции. Тот стоял с отрешённым лицом, а рядом вертелся бесноватый солдатик и подскакивал в такт:
— Думал, не дознаемся, не дознаемся, да? Не дознаемся, что казаков спасителями величал? В ножки им бросался, бросался: «Слава Богу, приехали!» А вот мы тебя, а вот мы тебя да за всё! На распыл! На распыл! На распыл его!
Он почти пел и скакал всё быстрей.
— Отойди, Мищенков! В сторону отойди! — старался перекричать командир отряда.
Но одержимый не слышал и не мог уже остановиться. А железнодорожник стоял всё с тем же отрешённым лицом. И когда Мищенкова связали и увели, когда снова прицелились и ударили залпом, он не упал — или это показалось Никите Игнатьевичу? Но он ухватился за такую красивую мысль и успел подумать ещё: «И я тоже попробую сколько-то продержаться — озадачу их напоследок».
Привезли ещё двух приговорённых. Когда же и с ним было покончено, командир отряда уточнил:
— Там в списке баба ещё была — куда дели?
— Так заместо её был учитель в шинели. Сама-то она вроде как в Нижнеудинске, вот и подумали: то ли успеем её пальнуть, то ли нет: чехословаки-то, говорят, уже близко…
При упоминании о чехословаках командир отряда неожиданно рассвирепел, наскочил на Мальцева и стал колоть штыком его тело, медленно выпуская душившую его ярость. Уходя уже, бросил через плечо:
— Этого отнести подальше и бросить — не закапывать.
Только восемь дней спустя наткнулись на останки Никиты Игнатьевича. Волей случая это были люди, хорошо его знавшие.
Вдову искали сначала в Кадуе, потом в Нижнеудинске, но первой обнаружили сестру её Нину. Она приняла удар. Сама поехала за Никитой в Будагово и привезла в закрытом гробу, чтобы Наденька не увидела мужа. Отпели Мальцева вместе с казаками, павшими в сражении под Худоеланью.
В середине лета сёстры поехали к родителям.
— Может, устроитесь в Манзурке или в Качуге? — с надеждой спросила мать.
Наденька промолчала, а Нина, теперь ощущавшая себя старшей, ответила:
— Сейчас и в Шеберте, и в Кадуе, и в Худоелани убийцы и их наводчики прячутся по заимкам. Боятся возмездия или просто мести. А нам никуда не нужно бежать. Нас ждут и, кажется, понимают, даже и далёкие от учительства люди. Вот прежде я думала, что соседка Дуня Грудинина — просто смешливая деревенская девушка, а она, оказывается, большая сторонница земства. С гордостью мне рассказывала, что в их селе Илир во всё время стояния большевиков так и не появилось советской власти. Против илирцев даже карательную экспедицию отправляли, но они так и остались под земством. А с ними и вся волость.
Справочно
Из «Нижнеудинских бюллетеней» от 02.11.1918 года: «Нам доставлен из Илира для публикации характернейший документ: «Журнал Илирской волостной земской управы 1918 г., октября 16 дня. Члены и служащие Илирской волостной земской управы, правление и Совет Илирского кредитного товарищества и педагоги школ волости на объединённом собрании постановили: 1. Заявить через посредство печати свой категорический протест против разгона Сибирской областной думы, возмущение насилием над выдвинутыми ею социалистическими министрами. Над государственными хулиганами требуем должного суда! 2. Принимая во внимание, что все события государственной важности глухая деревня может знать только через посредство печати и только через неё может подать свой голос в защиту или протест, решили выписать ещё большее количество газет всех направлений. За неимением Народного дома просить Илирское сельское общество разрешить чтение их в помещении сельской управы по вечерам. 3. Принимая во внимание недостачу учебных пособий, передать безвозмездно школам имеющуюся в волостной управе бумагу, а также имеющиеся у Общества потребителей карандаши, перья и чернила. 4. Предложить Илирскому кредитному товариществу выдать школьной комиссии на ремонт беспроцентную ссуду в размере 150 руб. 5. Приветствовать открытие в родной нам Сибири высшего рассадника просвещения — Иркутского государственного университета. Принять меры по изысканию средств по дальнейшей материальной поддержке этого учебного заведения.
«Нынче одна власть, а после — другая, но в баню-то хочется каждую неделю!»
Напротив уездной милиции, в доходном доме Фёдоровой, меняли табличку: Нижнеудинское воинское присутствие возвращалось на прежнее место. «Значит, всё-таки не разбежались при советах, да и документы, кажется, сберегли — вон телегу разгружают в воротах!» — Нина Сергеевна неожиданно ощутила волнение, и волнение радостное, хотя прежде относилась вполне равнодушно к этому воинскому присутствию и ни разу не заходила туда даже из любопытства. Теперь же подошла совсем близко и вслушивалась в разговоры, в общем-то обыкновенные, какие случаются при переезде.
12 июля в Нижнеудинске прошёл молебен и крестный ход «по случаю спасения города от мадьяро-большевистского нашествия». И, как по сигналу, начали оживать органы местного самоуправления, так что 4 августа председатель Нижнеудинской земской управы Ходукин выехал в Томск на 2-ю сессию Сибирской областной думы. Об этом Нина Сергеевна Плюснина прочла в «Нижнеудинских бюллетенях». В шапке этой газеты прямо указывалось, что она — орган уездного комиссариата Временного правительства автономной Сибири. То есть орган новой власти. И Нине Сергеевне показалось странным, что вместо фамилии редактора на последней странице значился анонимный Издательский комитет. Перепечатанные из других газет тексты были подписаны, а вот местные авторы старательно шифровались — значит, у них не было уверенности, что «обратно не повернётся».
Соседка Нины, Дуня Грудинина, недавно гостила у родственников в Илире и рассказывала:
— Вокруг деревни ещё бродят красногвардейцы, группами по пять шесть-человек. Хорошо вооружённые, но в изодранной одежде, голодные. Если кого поймают, отбирают продукты, но самих-то отпускают всегда, так что илирские мужики их особо и не отлавливают, несмотря на приказы начальства. Вот я и думаю: может, рассосётся к зиме, по домам разойдутся и замирятся? А уж пора: есть куда силу-то приложить. Наши вон хотят из двухклассной школы высшее начальное сделать. И из Тангутской волости выделиться хотят. А что? Пускай!
Нина Сергеевна слушает и кивает, но думает-то о том, что в дальних сёлах с весны не получают газет, и, должно быть, тамошние большевики ещё в силе. Зато в Нижнеудинск возвращается прежняя жизнь. На Гоголевской заработала вновь пимокатная фабрика. Шерсть, правда, не сохранилась за время большевиков, но заказчик и сам приносит, да из окрестных деревень начинают подвозить понемногу, вчера выставили на витрину готовые катанки, кошму для хомутов, седёлок и матрасов. Жалко, конечно, что работников маловато пока: несколько стиральщиков ушли из города вместе с большевиками, а закройщик отказался и был убит. Бывший владелец бани Варшавский, оказавшись невольным свидетелем этой сцены, так напуган, что до сих пор не решается открыть своё заведение.
Нижнеудинцы, у которых нет своих бань, грозно так подступаются к господину Варшавскому:
— Власти нынче одни, а завтра другие, но мыться-то хочется каждую неделю!
— Мои бани муниципализированы. Не могу нарушать большевистское постановление.
— Так убежали ж твои большевички ещё месяц назад и даже поболе, а баня-то всё не топится! Нам совсем уже невтерпёж!
— Прежде нужно демуниципализировать, выдать мне документ, чтобы без претензий потом.
— Так ты в думу ходил?
— Много раз, только гласные всё не включают в повестку. Говорят, не желаем иметь никакого отношения к тому, что творила советская власть. А вот ежели вы составите депутацию, да покучнее, может быть, и прислушаются. Как говорится, глас народа.
— И сходим!
— И потребуем!
— Да пусть только попробуют к нам не прислушаться!
Не стали «пробовать» — и в тот же самый день задымили банные трубы.
«А полгода советской власти всё-таки не прошли напрасно: многие осмелели», — задумалась Нина Сергеевна.
Справочно
Из газеты «Нижнеудинские бюллетени» от 28.09.1918 года: «В бумагах бывшего Нижнеудинского исполкома совдепа найден список граждан г. Нижнеудинска, на коих была наложена контрибуция: Зливко (5.000 руб.), Моисей Варшавский (10.000 руб.), Семён Голенопольский (5.000 руб.), Фёдоров (2.000 руб.), Котков (15.000 руб.), Вульф Варшавский (10.000 руб.), Илья Варшавский (8.000 руб.), Верховская (2.000 руб.), Суслов (2.000 руб.), Яков Салмонович (1000 руб.), Осип Салмонович (500 руб.), Перфильев (1.000 руб.), Соколов (1.000 руб.), аптека Цеглярского (500 руб.), Шапсис (1.000 руб.), Березовский (1.000 руб.), Ковалевский (1.000 руб.), С. А. Гурдус (. 5000 руб.), Бек (1.000 руб.), Шлифферман (3.000 руб.), Дудкин, мясник (1.000 руб.), Ратте (2.000 руб.), Гальян (3.000 руб.). Итого: 84.000 руб. На имя каждого человека из списка была заготовлена коротенькая, но решительная записка: «Предписывается в трёхдневный срок внести деньги — в противном случае будете посланы на принудительные работы в Черемховские шахты».
Поспособствуем своим главным врагам
В августе 1918-го поредевшая дума Нижнеудинска обревизовывала городское хозяйство после ухода большевиков.
— Положение наше, можно сказать, критическое: сметы прихода и расхода у большевистской управы не существовало, год закончим с дефицитом.
— И немалым, судя по всему. Семь тысяч рублей, украденных в первые дни большевистского царствия комиссаром Шперлингом, так и не взысканы! Хотя местный деятель Фост клялся нам и божился, что вся сумма возвращена.
— Так возбудим ходатайство перед… ну перед кем следует о принятии этих убытков на счёт казны или возвращении их из средств, отобранных у большевистских комиссаров.
— Бесполезные разговоры — как и о комиссии по наполнению кассы. Она ведь раза четыре уже пыталась собраться…
— Тогда давайте о том, что имеем. Блаженной памяти исполком местного совдепа оставил нам сельскохозяйственную мастерскую, хлебопекарню, столярню, школу кройки, шитья и вязания для бедных…
— Надо признать, что затея со школой шитья — неплохая: там всё-таки обучаются семь десятков баб… то есть женщин.
— Давайте вспомним, что под эту школу совнаркомщики отвели большую квартиру гласного нашей думы — директора реального училища. Сейчас учебное заведение возобновляет работу, и следовало б подумать о восстановлении справедливости!
То, что пострадавший — плоть от плоти местного самоуправления, делало позицию думы уязвимой, а ситуацию деликатной. И два заседания кряду гласные маневрировали. Но склонились-таки к корпоративному интересу — постановили вернуть директору апартаменты, а школу для бедных перевести в слободу, «к местам проживания учениц», как пояснил один народный избранник. Но есть ли в беднейшем районе здание для семидесяти учениц, — об этом и не задумались.
«С каким же упорством враги большевизма способствуют его возрождению!» — с горечью констатировала молодая учительница Нина Сергеевна Плюснина.
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс