Брежнев умер 40 лет назад – 10 ноября 1982 года. Множество социологических исследований свидетельствуют, что 18-летний период его правления вспоминается старшими поколениями как золотой век нашей страны. От 56 до 75% положительно отзываются об эпохе «застоя». Какой опрос ни возьми, большинство россиян полагают, что тогда «были идеалы», люди испытывали друг к другу доверие, в стране царили дисциплина и порядок, промышленность была мощной, а социальная защищённость граждан – реальной. 29% россиян считают, что власть тогда была «близкой к народу». Негативные оценки возникают гораздо реже: о дефиците, очередях и талонах вспоминают 4% опрошенных, о железном занавесе, застое и репрессиях – по 1%. Но не изменяет ли народу коллективная память? И не воплотилась ли в идеальном образе брежневского СССР нынешняя тоска по определённости будущего?
Советские скрепы
О распаде Советского Союза сожалеют 65% россиян, но вернуться на путь, которым он двигался, согласны лишь 28% респондентов. Получается довольно странный Эдем, возвращения в который мало кто хочет. С фигурой Брежнева похожая история: его считают одновременно и чуть ли не лучшим руководителем в истории, и маразматиком, которого сегодня хотели бы видеть во главе страны очень немногие. Почему-то Брежнев запомнился не бодрым хозяйственником из начала 1970-х, когда благосостояние людей росло особенно резво, а увешанным наградами стариком, который после очередного инфаркта выговаривал «систематически» как «сиськи-масиськи».
Реакция советского руководства на смерть Брежнева была под стать его последним годам: отменили все развлекательные передачи на ТВ (включая концерт к Дню милиции), а причину объяснили только на следующий день. Хотя народ, увидев по всем трём каналам ностальгический минор, сразу понял, что «гонка на лафетах» продолжается: незадолго до Брежнева ушли Косыгин и Суслов. На похоронах ордена покойного на шёлковых подушечках несла целая рота полковников – накопилось больше сотни наград. Хотя народ о самолюбовании генсека слагал частушки: "Если женщина красива и в постели горяча – это личная заслуга Леонида Ильича".
При Брежневе реальные доходы советского человека выросли в полтора раза. Отдельные квартиры перестали быть редкостью, у многих появились «жигули» и «москвичи». Почти бесплатно раздавались садоводческие 6 соток и льготные путёвки в санатории. Два выходных в неделю, почти месяц отпуска (который тогда далеко не во всех странах на Западе был), почти бесплатная медицина. Власти сквозь пальцы смотрят на самиздат и западную рок-музыку. Всё это создаёт иллюзию сказочного благополучия после мрачных сталинских времён.
Но похожа ли свита старцев в серых пальто, идущая за очередным лафетом, на создателей «экономического чуда»? Что-то не очень. Чуть ли не все ценные бытовые товары либо завезены из-за кордона, либо созданы при иностранном участии, как народный автомобиль «жигули». Да, у каждого горожанина моложе 40 лет есть фирменные джинсы, но купил он их с рук за 150 рублей – то есть за среднемесячный заработок (вероятно, это мировой рекорд дороговизны штанов-индиго). Да, советская женщина очаровательно пахнет, но это чаще всего французские духи «Клима» по 25 рублей за флакон. Коллекции модной одежды СССР не импортирует, но славит Коко Шанель и Кристиана Диора как «мировых лидеров кройки и шитья». И под них работают отечественные модельеры. А альбомы Deep Purple и Pink Floyd перегоняют на японские кассеты по 9–13 рублей за штуку.
Из нашего 2022 года непросто понять, чем была советская экономика. В учебниках написано, что она была «плановой»: то есть умные головы в Госплане и министерствах высчитывали, что должны произвести тысячи предприятий и какие им нужны для этого ресурсы.
– Уже к 1970-м годам и директора заводов, и экономисты в Академии наук, и глава правительства Алексей Косыгин знали, что в центре реальной информации нет, – объясняет научный руководитель Центра изучения модернизации Европейского университета Дмитрий Травин. – Не потому, что они плохо работают, а потому, что в принципе невозможно собрать всю информацию о работе огромной экономики, как невозможно при помощи планирования сделать Россию субтропической страной. По всей державе был большой торг за товары, за ресурсы, никто толком не знал, что будет произведено. А из этого рождались товарные дефициты.
Старт косыгинской реформы в 1965 г. был попыткой вдохнуть новую жизнь в хозяйство. «Щёкинский эксперимент» с гибкими зарплатами и другие находки команды Косыгина впоследствии легли в основу китайских реформ при Дэн Сяопине. А в СССР модернизацию свернули, поскольку появился другой путь наполнения казны: в 1969-м пустили в эксплуатацию крупнейшее в мире Самотлорское нефтяное месторождение. А в 1970-е годы цены на нефть выросли в несколько раз и появилась возможность содержать сателлитов и поддерживать стабильные цены, не порождая независимый бизнес и ни с кем не делясь властью. Хотя тюменские нефтяники, поди, гордились своим вкладом в закрома родины, на деле поддерживая на плаву неэффективную экономическую систему, которая начала кашлять, искрить и вибрировать после падения нефтяных цен в 1980-е.
Номенклатура пыталась выправить экономику, заливая прорву денег в механизацию совхозов, промышленное строительство и закупку японских станков. Словно по Салтыкову-Щедрину – «ищут путей, чтобы превратить убыточное хозяйство в доходное, не меняя оного». Треть бюджета улетала на поддержание цен на продовольствие, в пачке масла было 72% дотаций. Затраты на производство сельхозпродукции росли год от года, а цены не менялись.
Бывший зампред Совмина СССР по агропромышленному комплексу Зия Нуриев вспоминает, как приехавший в Москву с визитом министр финансов Швеции сразу пошёл в гастроном и купил 25 кг сырокопчёной колбасы, которая была в несколько раз дешевле, чем в Швеции. Нуриев пытался объяснить Брежневу, что поддерживать такие цены долго невозможно: «Он выслушал меня и говорит: «Зия, человек покупает машину один, от силы два раза в жизни, а хлеб, мясо и молоко – каждый день. Ты что, хочешь повторения новочеркасских событий? Я на это не пойду».
Брежнев считал снабжение населения первостепенным политическим вопросом и на Политбюро шутил, что для решения продовольственных проблем нужно ввести в стране два постных дня в неделю. Ведь относительное изобилие удавалось поддерживать лишь в магазинах крупных городов. А в глубинке сырокопчёной колбасой даже не пахло, из деревень за ней специально отправляли гонцов в города.
Ни в одной стране Восточной Европы не было такого гигантского военно-промышленного комплекса. Причём даже во всезнающем Госплане не могли чётко оценить его долю в ВВП: одни спецы говорили треть, другие – четверть. Помимо чисто военных Министерства общего машиностроения (занималось ядерным оружием) и Министерства среднего машиностроения (занималось ракетами) военные статьи и задачи были в каждом ведомстве. Электростанции, железные дороги – это вроде бы «мирная» инфраструктура, но в реальности обеспечивали «оборонку». Магнитогорский металлургический комбинат напрямую танки не производил, но до половины его стали шло на военные нужды.
– В советской промышленности и без ВПК хватало отраслей, продукция которых оказалась не нужна при переходе к рынку, – говорит Дмитрий Травин. – Мы были на первом месте в мире по производству станков. Но они производились исходя из плана, а не реальных нужд. Помощник Горбачёва Анатолий Черняев пишет, что СССР выпускал больше станков, чем имел станочников. Мы производили зерноуборочных комбайнов в 16 раз больше США, но закупали в Америке зерно. Потому что сельхозтехника распределялась по совхозам посредством госкредитов, её не берегли и неэффективно использовали. Даже советский текстиль не мог толком встроиться в рынок, хотя, казалось бы, одежда человеку необходима. 80–90% проблем, которые испытывала страна при переходе к рынку, были заданы структурой её экономики.
Двойная память
Но почему же тогда россияне и 40 лет спустя ностальгируют по брежневской эпохе, если экономика была неэффективной, зарплаты невысокими и даже в Турцию на отдых не выехать? Если руководители страны вели себя с народом как с малыми детьми, а народ узнавал правду, только читая между строк? Специалисты уже несколько десятилетий бьются над загадкой, что же так привлекало граждан позднего СССР.
– В нашей национальной памяти есть два года, которые россияне чаще всего вспоминают как лучшие в истории ХХ века, – это 1945-й (победа в Великой Отечественной войне) и 1961-й (полёт Гагарина), – говорит социолог Алексей Левинсон. – То есть их считают важнейшими не по совокупности факторов, а по одному, но зато важному событию. Брежневский апофеоз советского строя называют лучшим прежде всего потому, что не могут забыть блага, которые у нас связывают с этим строем: бесплатные образование, здравоохранение и жильё, работа для всех, зафиксированные цены. Тотальное господство блата и дефицита не помнится нынешней публике, у неё сложился своего рода миф о советском времени – он базируется на оппозиции сегодняшнему дню, когда и образование, и медицина во многом платные, а цены и тарифы ползут вверх.
Среди ответов респондентов о причинах любви к брежневскому Союзу встречаются такие: «бедные не видели, что есть богатые», «мне не хватает ощущения мощи и единства огромного народа», «это было абсолютно безвредное время, когда люди были спокойны за своё будущее и будущее своих детей, планы строились на много лет вперёд. Моральный и душевный климат был гораздо лучше, особенно в деревнях: постучавшись в дверь любого дома, человек знал, что его впустят, напоят и накормят». Чаще всего ощущение развития давал не рост личных доходов, а чувство сопричастности к успехам передовой страны: космос, гражданская авиация, победы на олимпиадах.
Например, очень многие упоминают как повод для гордости успехи советских хоккеистов в суперсерии с канадцами 1972 года. Но всем запомнились только первые четыре матча за океаном: две советские победы, одна канадская и одна ничья, блестящий Харламов, непробиваемый Третьяк. Многие даже не знают, что СССР в итоге слил суперсерию: в Москве канадцы выиграли три матча из четырёх, забросив решающую шайбу (иначе Союз победил бы по разнице шайб при равенстве очков) за несколько секунд до конца последнего матча. Хотя фразу Николая Озерова «Такой хоккей нам не нужен» из того репортажа хоть раз в жизни слышали все.
Советский Союз при Брежневе всё сильнее сползал между двух стульев. С одной стороны, хлебосольный генсек, не стесняясь с расходами, поддерживал в стране сравнительно комфортную жизнь. С другой, он провозгласил приоритетом сохранность системы, а общество при нём окончательно стало потребительским. Коммунизм, Ленин, Октябрь – в 1970-е мало кто всерьёз относился к этим священным символам. При Сталине человек считал, что если он жив, свободен, сыт и обогрет, то и слава партии. Но при Брежневе он сравнивал свой уровень потребления не со сталинским, а с европейским и американским. И аппетиты его только росли.
Брежневский застой в нынешних школах характеризуют как время расцвета державы: много строили блочных многоэтажек, сдали в эксплуатацию БАМ, а батон белого хлеба стоил 13 копеек. Но это картинка классической мелодрамы, в которой не сразу выясняется, что оба супруга имеют связь на стороне. Советский Союз тоже вёл двойную жизнь, которая не могла не выйти наружу, разрушив семью.
Дыра в заборе
Из 2022 года нам может показаться, что общество начало превращаться из идеологизированного в потребительское только в 1980-е, и государству пришлось отпустить вожжи, разрешить кооперативы и торговлю на рынках. Но когда в 1987 г. открылись кооперативы, рынки уже на следующий день оказались завалены джинсами-варёнками, штанами-бананами, лосинами, пуховиками-дутиками и снегоступами кустарного производства, хотя открытие фабрики – дело хлопотное и долгосрочное. Просто сотни производств давно полулегально работали «налево», «в третью смену».
При средней зарплате в 150 рублей советскому человеку было бы непросто купить автомобиль «жигули» за 6 тысяч. Однако с середины 1970-х на них записывались в очередь на 3–4 года. Народ ещё и доплачивал, чтобы получить «красавицу» побыстрее, потому что у половины страны имелись «нетрудовые доходы», «халтуры» или «шабашки». И это без учёта банального воровства через метровые дыры в заборах.
Моряк загранзаплыва считался не просто выгодным женихом, привозившим на продажу свитерок и пару пластинок. Многие были самыми настоящими контрабандистами, таскавшими товар мелким оптом и под заказ. Фирменные пластинки с западной рок-музыкой стоили по 60–70 рублей. А милиционеры находили у дилеров длиннющие полки от стенки до стенки, заполненные винилом в три ряда. Все эти персонажи мало походили на отдельных рвачей и спекулянтов в мире строителей социализма. Скорее наоборот: в потребительском обществе сохранялись отдельные бессребреники, которые на вопрос о плате за выполненную работу краснели: «Ну, сколько дадите».
Это всё есть в наших любимых советских фильмах. Герой Леонида Куравлёва в фильме «Афоня» – сантехник новой волны. В «Калине красной», «Вокзале для двоих» и «Бриллиантовой руке», пусть и сатирически, показан деловой народ, который готов и к разврату, и к переходу в капитализм. Потребительская психология уже всерьёз проступает в рязановском «Гараже», а с виду легкомысленный «Служебный роман», где на работу ходят, чтобы высиживать зарплату, флиртовать и спекулировать ширпотребом, исподволь показывает несоответствие экономической системы и устремлений людей.
Ещё до кончины Брежнева ЦК партии закрывает глаза на отсутствие какой-либо идеологической основы у героев самого популярного актёра десятилетия – Олега Янковского. По-новому обыгранная «В полётах во сне и наяву» тема лишнего 40‑летнего человека, который готов летать, а вынужден просиживать джинсы в КБ, вызывает повальный зрительский интерес. А кассовые сборы – уже не пустой звук, хозрасчёт плотно пришёл в кино уже в 1970-е годы. Фильмы про молодых «Пацаны» и «Чучело» – где там строители социализма?
Люди постарше помнят, как загремели коррупционные дела: гастроном №1, Главмосторг, «хлопковое дело». Покатились с высоких постов Щёлоков, Медунов, Рашидов, а из уст храбрых следователей Гдляна и Иванова страна узнала, что в братских республиках Средней Азии во главе райкомов стоят классические басмачи, использующие рабский труд и подносящие начальству бюсты из чистого золота. Причём мафиозная структура существовала всегда – в 1970-е, 1960-е и даже 1950‑е годы. Равно как прецедент «гастронома №1» не имеет никакого отношения к перестройке – система сложилась за много лет до. По не менее громкому делу фирмы «Океан» бригада следователей КГБ начала работу в 1978 году.
Можно по привычке развести конспирологию: мол, «вражеские голоса» развратили перестроечную молодёжь. Но «Голос Америки»* и «Радио Свобода»* фиксировали наибольшую аудиторию в 1970-е годы, в период разрядки, когда радиостанции не глушили. Из «голосов» советские граждане узнали о смерти Высоцкого, который вроде бы в насмешку пел: «Вот дантист-надомник Рудик, у него приёмник «Грюндиг». А сам походил на этого Рудика, когда давал в день по три нелегальных концерта, на которые с почтением ходили идейные противники из номенклатуры. Двойная жизнь целой страны.
1990-е годы называют «лихими»: дескать, вся атмосфера была пропитана рэкетом оперившихся кооперативов. Тогда, мол, и расцвели у нас бандитские бригады. Расскажите это жителям Казани, где 31 августа 1978 г. группировка «Тяп-ляп», вооружённая обрезами и металлическими прутьями, устроила «пробег» по Новотатарской слободе, оставляя за собой искалеченных людей, выбитые стёкла и подожжённые машины. Итог пробега – двое убитых и несколько десятков раненых, которые уверенно заявляли милиции, что не имеют претензий к бандитам. И дело тут не только в «казанском феномене»: молодёжь закаляла друг друга велосипедными цепями и в Ижевске, и в Воронеже.
Морок подсказывает, что и проституцию привела за руку перестройка. Однако Владимир Кунин написал свою культовую повесть «Интердевочка» за несколько лет до её старта. Согласно опросу, проведённому в 1987 г. «Литературной газетой» среди столичной молодёжи, респонденты поставили проституцию на десятое место среди самых престижных видов деятельности в стране. Каждый десятый мужчина считал секс за деньги обычным способом продажи труда. При партийных организациях существовали отделы, укомплектованные фактическими проститутками, получавшими фиксированную зарплату за обслуживание различных делегаций и важных персон. Шахтёры, вахтовики, моряки, дальнобойщики передавали друг другу заветные номера телефонов, по которым стоит позвонить, оказавшись в Москве, Ленинграде или Сочи. Каждый командировочный знал, что можно о многом договориться с таксистом или банщиком, а если совсем туго – пойти на вокзал.
«Братских народов союз вековой» тоже оказался частью двойной жизни империи. Как только центр ослаб, с окраин потянулись миллионы беженцев. Азербайджанцы убивали армян, абхазы – грузин, а «русские братья» оказались лишними практически во всех национальных республиках. В Таджикистане в 1989 г. проживало около 400 тыс. русских, к 2000 г. осталось 68 тысяч. «Не покупай квартиру у Маши, всё равно будет наша» – писалось на заборах по всему бывшему Союзу.
В перестройку исчезла и «культурная» анестезия, делавшая жизнь в СССР выносимой. Публицист Юрий Сапрыкин объясняет это на примере советского кино о «трудном счастье», где лишения всегда вознаграждаются сторицей: «То есть ты не просто сидишь в тайге и тебя сжирает комарьё, а ты веришь в трудное счастье, которое достигается посредством преодоления этого комарья. И оно сразу всё становится выносимым и даже романтически окрашенным. Те теплота и нежность, с которыми старшее поколение вспоминает о советских временах, связаны не с реальными благами или радостями жизни в советское время, а с той непрерывной психотерапевтической операцией, которую проделывала советская культура с вверенным ей народом, позаимствовав инструменты у русской классики».
В 1990-е эти мистерии, вселявшие надежду не хуже мировых религий, окончательно иссякли. А на смену пришли истории про «реальную жизнь», от которой многим хотелось бежать без оглядки.
Выхода нет
Главнейшая причина, заставившая Михаила Горбачёва, начать перестройку и сближение с Западом, была создана как раз в «золотой век» Брежнева. Потребительское общество требовало улучшений условий жизни, а экономика при дешёвой нефти и огромных военных расходах не могла поддерживать даже уровня старой.
Сокращение вооружений и отступление из «стран соцлагеря» были попыткой банально разгрузить бюджет. Никакой капитализм он строить не собирался, собираясь лишь подлатать действующую систему, допустить в ней малый и средний бизнес по рецепту других стран Восточной Европы. Но надо держать в уме, что сложностей на этом пути у СССР будет гораздо больше, чем у Венгрии, где военных производств практически не было, а народ всем сердцем поддерживал реформы. В перестроечном СССР люди хотели сохранить всю советскую халяву, но жить как в Америке, не переживая всех связанных с модернизацией лишений.
«Ножницы Горбачёва» заключались в том, что чересчур ретивые реформы в экономике грозили, по сути, развалом страны. Ни Венгрия, ни Польша таких проблем не знали, а не мононациональные государства на востоке Европы как раз распались с началом трансформации: Чехословакия мирно, Югославия нет. А в СССР всё грозило быть ещё хуже.
В итоге настоящие рыночные реформы стартовали только через 6 лет после объявления перестройки, когда уже ни о какой «бархатной революции» не могло идти речи. Страну буквально накрыло волной перемен и потащило по 1990‑м годам, словно ребёнка по каменистому дну.
* В РФ признано СМИ, выполняющим функции иностранного агента.