Недавно челябинскому профессору биологии Вадиму Цейликману пришло приглашение быть рецензентом статьи по проблеме ковида, которую написали его коллеги из Китая в международный журнал молекулярных наук. Ученые Сычуаньского университета науки и технологий и Ибиньского университета одними из первых в мире занялись изучением этого вопроса.
Однако название статьи удивляет: «Посттравматический рост у больных ковидом в Китае». И это новейшее направление в науке о стрессе. И челябинская школа считается одной из ведущих в этом направлении. Мы продолжаем беседы с Вадимом Цейликманом:
Челябинская школа изучения стресса
— Вадим Эдуардович, согласитесь, для вас это хорошая возможность ознакомиться с опытом китайских ученых...
— Конечно. Но поскольку я прежде всего экспериментатор, то хотел бы в первую очередь делать то, что у меня неплохо получается — экспериментальные модели посттравматического роста как выхода из стресса. Для понимания механизма того, как он достигается и как эти механизмы можно использовать на благо людям.
Но предложенная мне тема, конечно же, интересная. Постковидный синдром действительно сопровождается всевозможными поведенческими расстройствами. По некоторым данным, до 20 процентов людей с последствиями ковида проявляют симптомы посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). И уже немало исследований, которые изучают соотношение между ПТСР и постковидным синдромом.
— Тема ваших исследований необычайно интересна. Выход вверх после перенесенного стресса возможен только для уникальных личностей? Или все же для всех?
— Я считаю, что уникальность личности и заключается в том, что этот человек смог сделать уход вверх. И стремиться к этому должны все.
— Но как это делать нам, самым обычным людям?
— К этому надо стремиться. Тем более что все переживают тяжелые стрессы. Причем не просто тяжелые, а тяжелые хронические стрессы. В мире существует точка зрения, что острый стресс сам по себе не несет столько проблем со здоровьем, как хронический стресс. И даже более того, такая интереснейшая разновидность его, которая любому и каждому из нас угрожает, это стресс повседневной жизни. Один из выдающихся современных исследователей стресса и самый выдающийся нейробиолог Роберт Сапольски написал много интереснейших научно-популярных книг, переведенных на русский язык, и я всегда рекомендую читать его своим студентам. Одна из них называется «Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки».
— Прекрасная книга. Она, кстати, есть полностью в интернете бесплатно.
— А вот другая касается сугубо соотношений острого и хронического стресса — «Почему у зебр не бывает инфарктов». И ответ тут очень простой: в диком мире, если зебра повстречалась со львом и ей удалось спастись, она больше не грузится этой проблемой. Ей стресс был дан как биологически целесообразная реакция — борьба, бегство.
— Давайте напомним, что реакция «бей или беги» — состояние, при котором организм мобилизуется для устранения угрозы. Впервые она описана Уолтером Кенноном…
— И вот бегство реализовалось, животное благодаря нему выжило. И это главное. И жизнь продолжается. И не исключено, что этот эпизод вскоре будет забыт, как случившийся в прошлом. Мы же постоянно переживаем стресс. Стрессорная ситуация давно перестала быть актуальной, а мы все живем своими переживаниями. Есть такая китайская поговорка: «Смерть от тысячи царапин». И вот стресс в повседневной жизни — это те самые тысячи царапин, которые сильно помогают девочке с косой.
Будущего без стресса нет
— Синологи утверждают, что линчи, «смерть от тысячи порезов» буквально, — «затяжная бесчеловечная смерть, медленная экзекуция, особо мучительный способ смертной казни путем отрезания от тела жертвы небольших фрагментов в течение длительного периода времени». Но по сути это примерно то же…
— Оставим эти нюансы ученым-китайцам. Для нас же главная проблема — как уберечься от хронического стресса и от стресса повседневной жизни. Кстати о хроническом и остром стрессе. Та проблема ПТСР, которой я занимаюсь, она, прежде всего, базируется на представлениях о том, что посттравматический стресс вызван пусковым сигналом, и это стресс. Но оказывается, что хронический стресс влечет еще более тяжелые последствия. И недавно это было выделено в отдельное клиническое заболевание — комплексное ПТСР. И ученые пришли к выводу, что даже травмы, которые переживались в детстве, входят в комплексный ПТСР. И поэтому, безусловно, у нас всех и возникают проблемы, как нам в этих условиях переносить стресс — примерно так, как его переносят зебры…
— В изнурительной реадаптации Ганс Селье видел главную причину дистресса…
— Да, по Селье это дистресс. Но Ганс Селье сказал слово. И вначале было слово. А сейчас идут исследования, что же за этим стоит.
И самое главное — надо понимать, что практически невозможна чудо-таблетка. Она принципиально невозможна. Сегодня приветствуются комплексные подходы. И крайне важно, чтобы работа психологов дополнялась еще и адаптацией самого организма пациента.
Мы все говорили о ПТСР, мы говорили о стрессе. Но мы как-то обходили тему адаптации.
А ведь есть исследования, которые показывают, что физическая активность помогает самостоятельно, без антидепрессантов справляться с умеренными депрессиями. Мои коллеги из Словакии доказали эту тему — как в экспериментальных исследованиях на крысах, так и затем в клинических наблюдениях.
Новое в медицине
— Вы о том, что надо бегать трусцой?
— Не только. Пора отметить еще одно важнейшее направление — адаптационную медицину. Это направление родилось, вообще-то, еще в Советском Союзе, и сформулировал ее основы московский профессор Феликс Залманович Меерсон. Он ввел этот термин и экспериментально разрабатывал способы борьбы со стрессом и со связанными со стрессом заболеваниями без традиционных лекарственных средств. Представьте себе, что существует такое понятие, как адаптация к гипоксии. Оказывается, умеренные гипоксические тренировки достигают иногда большего защитного эффекта, чем те или иные лекарства.
— Это вы про аэробные нагрузки, на пульсе в 110 ударов в минуту? Я помню, давненько в Челябинске спортивный врач Михаил Сухов, работая с футболистами, заставлял после общей тренировки «ослабленных» еще подолгу бегать по кругу стадиона, давая им именно аэробную нагрузку…
— Интересно. Но я скажу более того: эти наработки в советское время были действительно внедрены в практическую медицину. И у нас по соседству в Оренбургском медицинском институте один из учеников челябинского профессора Романа Лифшица, Вячеслав Твердохлиб, организовал сеансы барокамеры для лечения заболеваний сердечно-сосудистой системы. Была сконструирована специальная барокамера для создания у пациентов легкой, умеренной гипоксии. И на нее был огромнейший спрос. Оказывается, легкая, умеренная гипоксия вызывала у пациентов защитный эффект. К сожалению, этих защитных эффектов в экспериментальных исследованиях было гораздо больше, чем в клинических… Но по крайней мере защитный эффект в эксперименте был все же продемонстрирован. Именно Меерсон поставил вопрос об адаптации к стрессовым состояниям, хроническим стрессам. И главный принцип, который был им сформулирован, — это активный поиск собственных защитных систем организма. Исторически, когда Меерсон изучал защитные механизмы от стрессов, он обнаружил, что кроме запуска стрессов включаются еще и наши естественные ресурсы, которые держат стресс в уздечке. И речь тут идет о всевозможных защитных эффектах на разных уровнях, вплоть до клеточных… Они регулируют стресс.
— Почему же не у всех срабатывает подобный механизм защиты?
— Тут ситуация связана с нашими генами. Кто-то получает ПТСР после психологической травмы. Кто-то выходит из стресса без особых последствий. А у кого-то проявляется посттравматический рост. И исследования генной основы, думаю, и есть та задача, которую я для себя ставлю на ближайшие 10 — 20 лет.
Стресс не приговор
— Расскажите немного про выход из стрессовой ситуации в рост.
— Про рост. Вы знаете, эта тема абсолютно новая. И абсолютно неизведанная. На сегодняшний день наш коллектив располагает экспериментальной моделью, которая может демонстрировать исходы стресса — и в ПТСР, и в устойчивость к ПТСР, в посттравматический рост. Это дает нам возможность вскрыть молекулярно-генетические основы…
И главный вопрос, на который у меня пока нет ответа, — почему посттравматический рост — это больше чем устойчивость к ПТСР? Какие же за этим механизмы стоят? Но принцип один, и как только мы узнаем, какие механизмы за этим кроются, у нас будет план, как их активировать. И тогда можно будет помочь осуществить посттравматический рост и тем, кто не может его достигнуть собственными силами.
— Вадим Эдуардович, приведите понятный пример выхода личности из стресса в рост.
— Сейчас много рассуждают о творчестве известного фронтовика, советского танкового асса — и тоже профессора, доктора медицинских наук, хирурга-травматолога Иона Дегена. Спорят о его поэзии:Мой товарищ, в смертельной агонииНе зови понапрасну друзей.Дай-ка лучше согрею ладони яНад дымящейся кровью твоей.Ты не плачь, не стони ты, мой маленький.Ты не ранен, ты просто убит.Дай-ка лучше сниму с тебя валенки.Нам еще наступать предстоит…
Эти пронзительные строки написал в 1944 году 19-летний танкист Ион Деген. В июле 1941 г. после девятого класса он добровольно пошел на фронт. Красноармеец. Разведчик. Курсант. Командир танка. Командир танкового взвода. Командир танковой роты. Трижды ранен. В результате последнего ранения тяжелая инвалидность. Деген получил ранение в голову. Пока выбирался из танка, семь пуль хлестанули его по рукам, а когда упал, четыре осколка перебили ему ноги. Он понимал, что если немцы сейчас найдут его, то сожгут заживо. И решил застрелиться, но страшная боль не позволила даже снять с предохранителя парабеллум. Он потерял сознание и очнулся уже в госпитале...
И на мой взгляд, это ярчайший пример посттравматического роста личности.