Продолжение. Начало здесь.
Гость редакции Вадим Цейликман — доктор биологических наук, профессор Южно-Уральского государственного университета, ведущий специалист в области изучения проблемы стресса:
— Вадим Эдуардович, в 1999 году вы защитили докторскую диссертацию на тему изменения стрессорной реактивности системы крови при переходе к толерантной стратегии адаптации. Подняли вопрос об участии кроветворных механизмов в реакции человеческого организма на факторы стресса…
Болезни не от нервов, а от стресса
— А в этом году в международном высокорейтинговом журнале вышла статья, подготовленная нашим научным коллективом совместно с нидерландскими исследователями, где мы опубликовали данные обследования ветеранов боевых действий. И там мы смотрели именно отдаленные последствия пережитого ими стресса. Спустя 10 лет и более… Изучали сбой регуляции в организме со стороны нервной системы и иных внутренних органов и, как ни парадоксально, — роль печени в развитии посттравматических стрессорных расстройств.
Так вот, пользуясь случаем, я посылаю сигнал всем тем, кто лечит посттравматические расстройства: постарайтесь не пропустить состояние печени у ваших больных. Обратите внимание на функциональные расстройства, связанные с нарушением активности печени. Ведь печень вырабатывает в том числе и вещества, необходимые для работы мозга. И когда нарушается работа оси «печень — мозг», то могут наступить последствия вплоть до поведенческих изменений…
— Вы как биохимик настаиваете на том, что основательное знание биохимии совершенно необходимо для решения проблем сохранения здоровья человека, выяснения причин различных болезней и изыскания путей их эффективного лечения… То есть, по существу, — главного в здравоохранении.
— Смотрите сами. Сегодня много говорят о ресвератроле — с ним связан так называемый французский парадокс. Известно, что жители юга Франции, у которых красные вина в постоянном рационе, несмотря на свой абсолютно нездоровый образ жизни, реже подвержены сердечно-сосудистым и онкологическим заболеваниям, чем все приверженцы здорового образа жизни. Оказалось, что в составе красного вина содержится вещество ресвератрол. А когда я залез поглубже, то оказался в сильнейшем шоке от широкого спектра защитных эффектов, которыми он обладает. Но вся наша проблема в том, что для того чтобы получить нужное количество ресвератрола из красного вина, человек должен пить его не бутылками. А ящиками потреблять… Но, думаю, что биохимики решат и эту проблему.
Стресс, как провокация гениальности
— Утверждают, что и последняя ваша статья «Парадоксальный уровень тревоги. Снижение хронического стресса у животных: уникальная роль гиппокампа» в международном высокорейтинговом журнале «Нейробиология «Международный журнал молекулярных наук» привлекла внимание очень многих.
— Я полагаю, что это именно так. И вышла она в специальном выпуске издания, посвященном современному состоянию российской нейробиологии. Статья посвящена проблемам ментального здоровья, которое детерминировано пугающим событием — как реально пережитым индивидом, так и наблюдаемым со стороны.
И в этой статье мы обозначили, что кроме устойчивости к посттравматическому стрессовому расстройству (ПТСР) и подверженности к ПТСР, есть еще третье измерение — это посттравматический рост.
Для меня произведения участников Великой Отечественной войны, моих любимых прозаиков: Юрия Бондарева, Василя Быкова, Григория Бакланова и поэтов: Юрия Левитанского, Бориса Слуцкого, Григория Поженяна — занимали особое место. Но, как ученый, я постепенно пришел к пониманию, что вся их жизнь и творчество — это феномен посттравматического роста. Когда после пережитого жесточайшего стресса их лучшие черты характера усилились. И для того чтобы разобраться на молекулярном, на генном уровне в этом процессе, нам потребовались соответствующие исследования на лабораторных животных. Только они сегодня могут дать ответ на вопрос, который меня преследует давно: посттравматический рост развивается на основе тех же механизмов, что устойчивость к ПТСР, или там совершенно другие? А постижение этого, я верю, может реально помочь обществу…
— Мне интересно, как вы попали в эту сложнейшую науку — биохимию, где меня пугали одни только формулы. Цикл Кребса, пентозный шунт. И главное, что у нас в мединституте требовалось их запоминать и при необходимости воспроизводить на бумаге. Боялись мы этой учебной дисциплины, не скрою…
— Работал я в межвузовском центре научных исследований, в лаборатории биохимических исследований при Челябинском политехническом институте. К 1991 году на базе кафедры биохимии мединститута в нерабочее время я получил необходимый материал по своей кандидатской диссертации. Она касалась стресса и вопросов соотношения между различными кроветворными ростками.
Челябинская школа биохимии
— Биохимия стресса?
— Да. К осени у меня был уже подготовлен черновик автореферата. И тут совершенно внезапно раздался телефонный звонок. Заведующий кафедрой — Роман Иосифович Лившиц — пригласил меня на беседу: с порога сказал, что появилась преподавательская вакансия и он берет меня. Улыбаясь, объявил, что у меня наконец-то появилась уникальная возможность заниматься только научными исследованиями, преподаванием. Пиши, говорит, тут же заявление. Принимаем тебя на работу ассистентом кафедры биохимии.
А в 1999 году у меня состоялась защита докторской диссертации. И я стал профессором. С 2005-го по 2017-й заведовал кафедрой, чем горжусь. Поскольку это действительно кафедра с великими традициями, которые были заложены Романом Лифшицем.
— Вы и с будущей женой познакомились на кафедре биохимии?
— Именно так. Ольга Борисовна — это самая первая моя ученица, соискательница по теме докторской диссертации «Реакция печени на стресс». Так был открыт феномен стрессиндуцированного гепатита. А это и есть, напомню вам, ориентировано-фундаментальное современное исследование. Итак, были раскрыты молекулярные механизмы, которые приводят к воспалительному поражению печени в условиях стресса. Эти исследования помогли пересмотреть некоторые научные интересы: с тех пор в первую очередь мы все-таки сосредотачиваемся именно на роли печени в регуляции стресса. И здесь, заметьте, есть глубокие, фундаментальные, вопросы и прикладные. В конце концов, есть повод для размышлений, когда при лечении таких болезней, которые, казалось бы, никак не связаны с печенью, имеет смысл все-таки дополнять терапевтические схемы гепатопротекторами.
— А в 2017-м вы перешли в ЮУрГУ, где стали заведующим кафедры общей биологии и экспериментальной психологии.
— Это детали. Главное, что стресс нуждается в персонифицированном подходе. Если сейчас говорят о персонифицированной медицине как новом перспективном направлении, то в первую очередь она должна быть именно персонализированной медициной коррекции стресса и связанных с ним заболеваний.
Стресс, который нельзя пощупать
— Профессор, но такой болезни, как стресс, не существует…
— Да. Я поэтому и говорю про связанные с ним заболевания. Вообще, со стрессом ассоциированы практически все неинфекционные болезни цивилизации — от сердечно-сосудистых до онкологии. В каждом отдельном случае приходится разбираться, какую зловещую роль сыграл стресс в развитии той или иной формы заболевания. И соответственно, коррекция этих заболеваний должна осуществляться именно с учетом стрессорного фактора. Без него никак.
В свое время мы изучали псориаз — анализ базы данных одной только больницы. Оказалось, что в 700 с чем-то случаях, примерно в 50 процентах, стресс являлся пусковым механизмом развития заболевания. Он сопутствовал возникновению псориаза. Поэтому у специалистов всегда должны быть какие-то опросники, даже само заполнение которых, поможет установить, когда именно пациентом переживалось тяжелое событие. И нужно непременно внимательно наблюдать первые проявления стресса.
И действительно, просто из-за непонимания того, что у человека был тяжелый стресс и ему своевременно не были выписаны соответствующие препараты, зачастую развивается недуг. Потому что все равно стресс — это, прежде всего, психологический психоэмоциональный эпизод.
Очень часто недоучет вклада стресса приводит к тому, что пациента недогружают правильным, необходимым ему, лечением. А даже, если лечение правильное и грамотное, оно может быть усилено, и дать больший эффект. Это работа клинических психологов в первую очередь.
— Вадим Эдуардович, я застал еще то время, когда труд психологов в больнице ценился не очень высоко. Нас учили, что, если заключение специалиста подтверждает твой диагноз, — на него нужно ссылаться в документах. А если не подтверждает, то его надо обходить…
— В связи со всем, что происходит сегодня в мире, со всеми этими проблемами, с которыми сталкивается цивилизация, современные мыслители, их внимание к проблеме стресса резко возрастает. Есть известнейший израильский военный историк-медиевист Юваль Ной Харари, и он совершенно четко прогнозирует, что роль психологов в обществе скоро станет главенствующей, что главными людьми у нас в скором времени будут именно они. Я отдаю себе отчет, что это заявление провокационное, но без таких фраз просто не привлечешь внимание к острейшей проблеме. И это заявление по крайней мере правдиво. Я уверен, что клинические психологи должны работать в содружестве с терапевтами. И это касается большинства заболеваний современности.