Пошла «плясать» губерния

«Вот не добуду хлеба — и пристрелит меня какой-нибудь сумасшедший! А из-за смены власти в Иркутске, действительно, может сорваться завоз товаров по зимнику. На частных поставщиков тоже рассчитывать не приходится: в прошлом году в Иркутской губернии урожай зерновых был плохой. И на местных кооператоров нет надежды: у них мало своих средств, а в ссудах отказано». «Иркутские истории» Валентины Рекуновой доходчиво напоминают: как бы жестко ни стелили история и жизнь, а городское хозяйство должно быть в порядке.

Вечером 2 января 1918 года в квартиру председателя Бодайбинского продовольственного комитета ворвались трое мужчин в масках и сделали несколько выстрелов — в сторону, явно не желая кого-либо ранить или убить. Демонстрировали силу, пытались давление оказать? Вероятно. В любом случае такой способ «ведения диалога» показывал: наступали новые времена.

И у нас, милиционеров, будет право на митинг

В последних числах декабря 1917-го Бодайбинский городской голова получил телеграмму: «Из-за неисправности телеграфа не было возможности своевременно сообщить об иркутских событиях. Здешний совет рабочих и солдатских депутатов вынес резолюцию о переходе всей власти Совдепу. Создал Военно-революционный комитет, пославший своих комиссаров во все правительственные учреждения, служащие которых забастовали. Постановил разоружить и расформировать военные школы. Последние отказались подчиниться, произошло вооружённое столкновение, продолжавшееся восемь дней. Результаты: юнкера, казаки разоружены. Окружное бюро советов объявило себя высшей властью Восточно-Сибирского округа. Краевой исполнительный комитет распущен. Краевой комиссар и командующий военным округом отстранены».

В Иркутске хотели знать об отношении к большевистским советам, а оно не было однозначным. Приисковый совет депутатов и сам рвался к власти, а дума противилась всяким переворотам; гарнизон же держался нейтралитета, справедливо полагая, что не в праве брать ни одну из сторон. Но военные предупреждали, что не потерпят погромов.

Справочно

Из газеты «Ленская тайга» от 04.01.1918: «До сведения гарнизонного комитета дошли слухи, что какой-то человек в солдатской одежде ходил по кузницам и заявлял, чтобы кузнецы начинали грабежи в городе, а солдаты-де им помогут. Гарнизонный комитет категорически заявляет, что в Бодайбинском гарнизоне нет ни одного солдата, который позволил бы потворствовать погромам и этим замарал свой мундир солдата-гражданина. Гарнизон г. Бодайбо стоит на страже свободы и закона. Гарнизонный комитет объявляет гражданам г. Бодайбо, что не только погромы, но даже попытки к ним будут подавляться военной силой самым решительным образом — согласно закону и указаний на сей предмет Временного правительства».

3 и 4 января в Бодайбо прошли благотворительные концерты, все сборы от которых отправили пострадавшим во время декабрьских боёв в Иркутске. 5 января местные эсеры обсуждали политическую ситуацию, но известия о губернских событиях лишь слегка притушили рождественские настроения. Заключённые местной тюрьмы на страницах «Ленской тайги» благодарили Моисея Осиповича Капустина, приславшего им к празднику муки. Довольны были и подрядчики, взявшие заказ на поставку телеграфных столбов. Бодайбинские школьники распространяли пилотные номера собственной газеты и оформляли на неё подписку. Милиционеры Ленского и Витимского горных округов радовались созданию профсоюза «со всеми правами, присвоенными другим гражданам, включая и участие в митингах». Горный инженер Малозёмов получил долгожданную должность управляющего промыслами Ленского товарищества. К многодетной семье Ивановых приблудилась корова, и окраса необыкновенного: от лопаток и до копыт белоснежная, но с чёрной головой.

Раньше других очнулся от праздничного угара председатель Бодайбинского продовольственного комитета — тот самый, чей ужин 2 января прервали люди в масках и с заряженными пистолетами. Как человек бывалый он не особенно удивился, но подумал с тревогой: «Вот не добуду хлеба — и пристрелит меня какой-нибудь сумасшедший! А из-за смены власти в Иркутске, действительно, может сорваться завоз товаров по зимнику. На частных поставщиков тоже рассчитывать не приходится: в прошлом году в Иркутской губернии урожай зерновых был плохой. И на местных кооператоров нет надежды: у них мало своих средств, а в ссудах отказано. Который уж раз общество потребителей напоминает о внесении задатков за хлеб, но не у всех же ведь есть свободные деньги! К примеру, почтово-телеграфным служащим нечего и откладывать с их мизерного жалования».

Тайга = прииски. Резиденция = склад

С 1 января 1918 года возрос до 5 руб. налог на так называемое вольноприносительское золото. А Бодайбинская дума для пополнения кассы обложила всё продаваемое в Бодайбо пиво — из расчёта 2 рубля с ведра. Если этот солодовый напиток изготавливался в самом Бодайбо, то налог платили заводчики; если же завозился, рассчитывались владельцы торговых мест. До налога на собак (как в Иркутске) пока не дошло, но местные бани вызывали не меньшее недовольство, чем губернские. В «Централи» не хватало горячей воды, хоть по пятницам и субботам печи топились круглосуточно. Бодайбинские дамы составили депутацию к арендатору бань Казакову и настойчиво предложили выделить специальные женские дни. И им были отданы все среды и четверги.

Новое расписание стало действовать с 1 января 1918-го, а в последний день уходящего года барышня из приезжих Ольга Румшевич обронила по дороге из бани портмоне очень тонкой работы, с деньгами. К счастью, следом шёл инспектор милиции Чернышёв, и в ближайшем номере «Ленской тайги» напечатали объявление о находке.

Фамилия Чернышёва часто мелькала в газете, и почти каждый раз с опечатками. Должно быть, мужчина не придавал этому значения, но барышня заметила сразу и решила, что в редакции очень плохой корректор, либо его нет вовсе. А значит, у неё самой появляется шанс получить это место! «Тётин муж, хоть и горный инженер, но не должен меня содержать, — рассудила она, — довольно и того, что выделил комнату!» А жили родственники Румшевич на Большой Коммерческой. Окна столовой выходили на «Номера Давидович», где, между прочими, обитал разъездной адвокат Мильер. Ольга иногда наблюдала его стоящим на высоком крыльце в ожидании транспорта. На прогулках она разглядывала фасады Общественного собрания, Народного дома, Реального училища. А вот женской гимназии в Бодайбо пока не было: о её открытии ещё хлопотало Ленско-Витимское общество просвещения.

Всего более удивляла приезжую барышню местная речь, не всегда и понятная. Говорили, к примеру, о каких-то «заширотных», и оказалось, что это жители приисков за пределами горного отвода, то есть как бы и не совсем легальных. И сами эти прииски так же назывались заширотными. А под словом «тайга» в Бодайбо понимали весь Ленский золотопромышленный район, делившийся на Ближнюю тайгу, Среднюю Тайгу и Дальнюю Тайгу. В газетных отчётах так и писали: «Дали концерт объединёнными силами тайги и города Бодайбо». Кстати, до 1903 года этот город пребывал в статусе резиденции, а под ней горные инженеры понимали складские места для провианта, сена и других припасов, необходимых для приисков. Здесь же строились и жилые здания для смотрителей приисков, управляющих и владельцев. Часть помещений отдавалась в наём, так что на конвертах писали: квартира в резиденции Патушинского или квартира в резиденции Фризера.

Место корректора в «Ленской тайге» оказалось занято, но Ольга Румшевич не очень огорчилась, решила попробоваться в качестве корреспондента. К сожалению, вольный дух «Ленской тайги» очень скоро повыветрился: к десятому января 1918-го в крупных городах Сибири утвердилась советская власть.

Справочно

«Ленская тайга» — ежедневная газета, орган Совета рабочих депутатов Приискового района, профессиональных и общественных демократических организаций. Выходила в г. Бодайбо с 12.12.1917 по 1919, печаталась в типографии Совета съезда золотопромышленников. В роли временного редактора подвизался Л. Ю. Амброзевич. До середины января 1918 издание отличалось антибольшевистской направленностью. Правопреемницей «Ленской тайги» стала газета «Таёжная жизнь» (1920).

***

Из постановления Комитета советских организаций Восточной Сибири от 21.02.1918 «О реквизиции золота»: Постановлением Высшего совета народного хозяйства от 15 января 1918 г. устанавливается госмонополия на торговлю золотом и платиной. Все предприятия, добывающие золото и платину, обязаны сдавать их в казну. Музеи, дворцы, церкви и монастыри всех вероисповеданий обязаны в месячный срок представить в секцию благородных металлов высшего народного хозяйства список всех находящихся в их распоряжении изделий из золота весом более 16 золотников. Золото и платина в сыром виде, находящиеся в руках частных лиц, переходят в собственность государства за установленную плату.

Публикуя постановление центральной власти о сдаче всего золота в казну, Комитет советских организаций объявляет: 1. Золото и платина, а также золотые изделия весом более 16 золотников, находящиеся в частных руках, должны быть сданы в трёхдневный срок в Госбанк по установленной законом цене. 2. Золото, платина и изделия из них, обнаруженные у частных лиц по истечении означенного срока, будут конфисковываться, то есть отбираться безвозмездно. А лица, виновные в укрывательстве этих металлов, будут подвергаться заключению в тюрьму на срок до 3-х месяцев. 3. Прекращение тайного провоза золота за границу, особенно сильно развившегося в последнее время в Иркутске, увеличение золотого запаса Госбанка и вместе с тем увеличение курса рубля улучшат положение всех граждан республики. Поэтому все граждане должны сообщить сведения об имеющихся у частных лиц запасах золота. 4. Все сообщения предлагается делать финансовому отделу советских организаций. Сообщившие правильные сведения в случае обнаружения золота получают в виде вознаграждения 1/5 часть стоимости обнаруженного золота.

Терпеливо выслушали — прежде чем освистать

В двадцатых числах декабря 1917-го в Верхоленске образовался волостной совет военных депутатов. Отцами-основателями стали инспектор начального училища Киселёв и воспитанник учительского института Черепанов. Почему в крестьянской среде возникла военная власть, объяснялось банально: в Верхоленске стоял гарнизон.

И вот уже полетели всевозможные циркуляры за подписью Киселёва, а сам властитель 30 декабря явился на уездный учительский съезд. Это был первый публичный выход в новом статусе, и он сразу не задался: 30 педагогов потребовали удаления самозванца из зала. Председательствующий поставил на голосование, и большинство поддержало (против подано было только два голоса).

Тогда Киселёв явился на уездное земское собрание и от него потребовал признания власти советов. Гласные выслушали спокойно, подумали, обсудили и постановили: центральной властью считать исключительно Учредительное собрание, а на местах — исключительно народное самоуправление.

— Должно быть, и вы со студентом хотели как лучше, когда свой Совет-то организовывали, — посочувствовал Киселёву глава уездного земства. — Только ведь наперёд-то не знает никто, как пойдёт. Советы — вещь неплохая, быть может, но только ежели их, действительно, выбирать, а ты, парень, нам ничего такого даже не предлагал. Маленько покричал в гарнизоне, составил протокол — да и объявил себя властью! Так не пойдёт: гарнизон — не уезд. Но если хочешь нам помогать, будем рады. Хорошо бы взять опеку над фронтовиками. Им не пришлось участвовать в выборах в земство, но мы готовы отдать им место в уездной управе и половину мест в ревизионной комиссии.

Справочно

До февраля 1917 г. строй деревенской жизни определяли уездные исправники, становые приставы и крестьянские начальники. Революция упразднила их, оставив за представителями центральной власти на местах лишь контроль за законностью действий местных самоуправлений. Согласно положению от 17.06.1917., волостные земства ведали всеми делами местного самоуправления.

Обиженный Киселёв оставил земцев в покое, но сместил избранного ими начальника уездной милиции (силою гарнизона, да) и направил своего комиссара в уездное казначейство.

Возможно, из-за отдалённости Верхоленска до него не доехали эмиссары, а вот в Усолье послали своих и иркутские большевики, и эсеры. На 14 января там намечен был митинг и уже арендован самый большой школьный зал. Шесть часов Шумяцкий и компания агитировали за советы, а группа Пророкова — за Учредительное собрание. Резолюция Шумяцкого набрала 38 голосов, а резолюция Пророкова — 148. При этом большевиков заклеймили «насильниками, захватившими власть и дерзнувшими посягнуть на священное право Учредительного собрания».

После митинга все остались на спектакль: любители из соседней Тельмы подъехали ещё засветло. В этом селе не первый год уже существовали детский крестьянский клуб, народный дом, библиотека, и все праздники и выходные заполнялись не только танцами и концертами, но и постановками театральных кружков.

После спектакля, уже за полночь, подошло ещё более двухсот человек — и начался новый митинг. За Учредительное собрание проголосовали 207 человек, за советы — 5. Шумяцкий уехал сразу после спектакля, предчувствуя поражение: «Это в Иркутске я — глава Центросибири и под защитой штыков, а здесь меня просто терпеливо выслушали — прежде чем освистать. Два шага назад или три? Да, сложным будет этот, 1918-й».

Реставрация иллюстраций: Александр Прейс